Секта - Еремей Парнов

Глава пятьдесят первая

Большая наука

Латоес выбрался из подземелья, когда в светлом северном небе, раздув облачный пепел, безраздельно владычествовала полная луна. Неизбывной тоской дышали окрестные дали. В изогнутом клинке реки догорал заревой воспаленный отблеск, а над зубчатой каймой черного леса уже нарывал рассвет.

Странник словно парил в невесомости, едва касаясь земли. Совершая чудовищные прыжки, возможные только там, на лунной поверхности, он плавно перелетал через ряды колючей проволоки, ведомый тайным инстинктом, властно тянувшим его в тот заречный, сумрачно затаившийся лес.

Промороженные, едва прикрытые мохом и жалкой растительностью граниты сочились промозглой сыростью, но он не ощущал холода и, бросившись в ледяную воду, кролем поплыл к далекому берегу по лунной дороге.

И этот мерцающий свет, напитавший каждую каплю, тонкими иглами впивался в мозг, высасывая остатки памяти. Латоес еще помнил, что не дошел до сокровенных хранилищ, где должен был обменять ложную душу на истинную, от рождения принадлежавшую только ему, но позабыл, как заплутал в заколдованном замке и затерялся в облаве. И назад вернуться не мог и не знал, как быть дальше.

Почувствовав дно, он продрался сквозь осоку и прибрежный ивняк и побрел по сфагновым кочкам, что колыхались и чавкали под ногой.

Фрайхер Латоес после долгих скитаний возвратился на родину. И хоть пихты и лиственницы, принявшие его под непроглядную сень, никак не походили на трансильванские ели, а небо в прогалах ветвей просвечивало сывороточной бледностью, в нем светила все та же луна — властительница оборотней, мадонна выходцев из могил.

Она и вела Латоеса, даже невидимая сквозь сплошную завесу хвои, завлекая все глубже в непролазные чащи. И потерявший душу странник бездумно повиновался ее властному притяжению, подобно приливам океанских зыбей и детородного обновления.

Его вывело на широкую просеку, изборожденную гусеничными траками, сплошь залитую жемчужным туманом.

От ствола, как когда-то от колонны в галерее родового гнезда, отделилось фосфорическое облачко, принявшее контуры женской фигуры, облаченной в долгополую мантию.

— Иди сюда, мой желанный, — позвал его беззвучный голос откуда-то изнутри.

И Латоес увидел, как свет сгущается в плоть, и возникает незабываемое лицо графини Франциски.

Круг замкнулся. Она все-таки настигла злосчастного пасынка на самом излете, когда луна отняла охранительную молитву, а враждебные руки сорвали запечатанный ларчик с груди.

И прежде чем он успел осознать, что чеканные черты ненавистной мачехи вдруг разгладились, и на том месте, где сверкало жадное волчье золото, возникли совсем иные глаза, которые светили ему в другой, навеки утраченной жизни, теплое живительное дыхание коснулось его онемевшего горла.

— Клавка! — взвился истошный выкрик и растворился в завороженном безмолвии белой ночи.

Труп пролежал в лесу до конца лета. На него наткнулись лесорубы, когда перешли на другой участок. Тамошний участковый — и сыщик, и следователь, и криминалист в едином лице — затруднился в определении причины и времени смерти.

На небольшую бледно-синюю ранку у самого горла он внимания не обратил.

Как бы там ни было, но труп хорошо сохранился, было довольно холодно: уже летали белые мухи.

— Доставьте его в Печору, — участковый обратился к знакомым рыбакам-браконьерам. — По реке-то всего ничего.

И поплыл Слава Калистратов по реке Печоре в одноименный порт.

Земным странствиям пришел конец, начались загробные: сначала по воде, а придет время — и по воздуху. Финалом будет четвертая стихия — огонь в печи крематория.

В Москву с берегов далекой Печоры, из РУВД города Нарьян-Мар пришло сообщение, что обнаружен труп мужчины, схожего по приметам с Калистратовым, объявленным в розыск.

Полковник Корнилов воспринял весть с известной долей сомнения.

Ежегодно бесследно пропадают десятки тысяч людей. Находят в лучшем случае половину. Да их и не ищут, как следует. И где искать? Ушел человек из дому и не вернулся. Хорошо, коли есть родные. Напишут заявление, сообщат приметы, но толку от этого чуть. Промелькнет лицо на экране, и точка. Или в газете какой-нибудь, в которую назавтра завернут селедку. Похищают детей, одиноких стариков, доживающих свой век на квадратных метрах по тысяче долларов за единицу, молодых парней и девушек с хорошей кровью и здоровыми органами.

Все имеет свой денежный эквивалент. Кого увозят в рабство на далекий Кавказ, кого продают за границу в ночные клубы. Одних забирают в заложники, других прячут в долговую тюрьму. Кончается, как правило, одинаково. Расчлененные останки зарывают в лесу, а то и выбрасывают на свалку.

Только за минувшее полугодие в розыск по России поступили 49 936 человек. Найдено 26 401. Сколько среди них живых, догадаться не трудно. Когда исчез сын высокопоставленного администратора, следователь пожаловался осаждавшим его журналистам:

— Всех взбудоражили (это он о семье, друзьях и знакомых). Если бы они были простыми пострадавшими — тогда, понятно, никто бы их делом даже не занялся. Но тут такие силы!

Но и «такие силы» не помогли. Молодой человек, вызванный в самом начале жаркого лета телефонным звонком, не найден по сию пору.

Корнилов вспомнил об этом случае — его просил подключиться редактор правительственной газеты — после телефонного звонка Майи Раздольской, той самой журналистки, которая подошла к нему на брифинге.

— Я вам говорила, но вы не прислушались, — ее ровный голос отдавал пустотой выплаканных слез. — Смерть Женечки на вашей совести. Я понимаю, вам все равно. Что ж, живите дальше.

Оказывается, ее подругой и была та самая Солнцева. Что бы изменилось, если бы Майя назвала тогда имя? Наверное, ничего. Остался неприятный осадок.

Допрос кандидата медицинских наук Вадима Валериевича Гоца продолжался уже четвертый час. Как и его подельники по «почтовому ящику», он с готовностью отвечал на вопросы, но, похоже, почти ничего не знал о закулисной стороне дела. Свою принадлежность к лиге решительно отрицал.

Корнилов начал склоняться к альтернативному выводу: либо они действительно ничего не знают, либо находятся под гипнозом. Самого гипнотизера — корейца или казаха — по имени Ким взять не удалось. Не нашли его и на загородной базе, где проводилось зомбирование инициантов. Это лишний раз укрепило Константина Ивановича в убеждении, что секту в лоб не возьмешь. Подорвать ее мощь, обескровить, подвесить в безвоздушном пространстве можно было, лишь ударив по финансовым, производственным и коммерческим структурам. Кажется, именно к такому решению пришли на верхах. Адреса банков и фирм секрета не составляли, но возникали трудности юридического характера. Связывало по рукам и ногам отсутствие необходимых законов, а еще более — противоречивые, полные подводных камней нормативные акты, которые пеклись, как блины. Между тем Дума упорно встречала в штыки само понятие «оргпреступность».

— Я понимаю, Вадим Валериевич, как вы самоотверженно трудились во славу отечественной науки, которая пребывает в таком бедственном положении, — Корнилов оборвал велеречивые излияния. — Сочувствую и вам, и вашим остепененным товарищам, что дошли до жизни такой, но это не снимает ответственности за преступные эксперименты на живых людях.

— Повторяю вам вновь и вновь, товарищ полковник! — Гоц, белобрысый плюгавенький мужичонка, умоляюще прижал руки к груди. — Не работал я на живом материале… Трупы нам привозили, вы понимаете? Трупы!

— Откуда привозили трупы? — в сотый раз, наверное, за эти дни спросил Корнилов.

— Я-то откуда знаю? Из морга, по всей вероятности. Нам ничего не говорили, мы ни о чем не спрашивали.

— Удобная позиция.

— Удобная, не удобная — выбирать не приходилось. У меня семья, трое детей… Я — кандидат наук, автор двадцати печатных работ и одной монографии. Сколько я мог сидеть на нищенских подачках? Двести тысяч за все! И то нерегулярно. Мальчишки на улице, и те загребают по миллиону в день. У вас нет права меня осуждать. Ни морального, ни юридического.

— Вы хотя бы видели справки из морга? Свидетельства о смерти?

— Не видел и не интересовался. Этим занимались соответствующие лица в администрации. С них и спрашивайте.

— Какие именно лица?

— У меня не было допуска на третий этаж. Все контакты с администрацией осуществлялись только через заведующего лабораторией.

— Как фамилия заведующего?

— Вы уже спрашивали. Голобабенко его фамилия.

— Вам приходилось готовить трансплантант?

— Приходилось. Я занимался внутренними органами: сердце, печень, почки.

— И вы знаете, куда отправлялись органы? По каким адресам?

— Никогда не интересовался. У нас это не принято.