Князь Барбашин (СИ) - Родин Дмитрий Михайлович

В южных черноземных районах урожайность была в два-три раза выше благодаря плодородию земли. Поэтому русские люди издавна с тоской глядели на юг и юго-восток. Однако там, на границе степей, свистели татарские стрелы и в погоне за хорошей землей легко можно было угодить в плен к "поганым". Вот и сидел горемыка крестьянин на своем окско-волжском суглинке, вымаливая у Бога погожие дни.

Урожай "сам-три" позволял ему свести концы с концами. Но если по каким-то причинам (капризы погоды, вредители полей, болезни растений или что иное) урожайность падала значительно ниже этой черты, в дом стучалась беда. А потому крестьянство, в массе своей не склонное к экспериментам, тем не менее всегда было готово взять на вооружение тот способ, что позволит снимать больше урожая и при этом уже успел зарекомендовать себя многолетней практикой. Так что не стоит удивляться тому, что по донесениям старост, в ближайших к его вотчинам сёлах уже нашлись те, кто пытался повторить опыт его землепользования, но серьёзной преградой для многих стали всё та же черезполосица и зарождающаяся община, не желавшая перекраивать землю. Хотя на отдалёных выселках и новинах получалось вполне недурно. Так что дело аграрной революции потихоньку вылезало из штанишек его вотчин, давая надежду на дополнительную устойчивость страны в будущем.

Однако, то же коневодство сильно затормозилось без хозяйского приклада. Как-то всё не находилось для него своего Ядрея. Хотя тяговооружённость княжеского поголовья и с теми результатами возросла неимоверно. Там, где другим требовалось от четырёх до шести лошадок, княжеским людям хватало пары тяжеловозов. И поголовье их постоянно росло, но как-то медленно. А к хорошей строевой лошади он даже ещё и не приступал. И так было по многим направлениям.

Вот и выходило, что колонизацией нужно было либо заниматься самому, в ущерб иным делам, либо искать того, кто потянет это дело. Этакого своего Шамплена. Тут, впрочем, у него кандидаты были, но вопрос этот нужно было ещё не раз хорошенько обдумать, благо запас времени у него ещё был.

Допив кофе, князь, по заведённой много лет назад привычке, потянулся за тетрадью, чтобы оформить пролетевшие мысли тезисно на бумаге, дабы не забыть чего-то важного в серой повседневности будней.

Ночью ветер окреп и превратился в шторм. "Аскольд", убравший почти все паруса, раскачивало во все стороны разъяренными волнами, исполинские гребни которых то и дело перекатывались через палубу. Но к утру буря стала стихать, ветер заметно спал, хотя море еще бешено выбрасывало свои волны на необъятную высоту и стремительно обрушивалось на корабль. Однако уже в полдень "Аскольд" ходко шел вперед под несколькими парусами. А сразу после обеда дозорный разглядел среди успокаивающихся волн белое пятно чужого паруса.

Вторак, получивший в памятном бою лёгкую царапину и награду из рук самого князя, как раз стоял на вахте помощником вахтенного офицера, и расхаживал между ютом и грот-мачтой, то наблюдая за парусами, то глядя на море, которое стихало все более и более, когда дозорный на верхушке фок-мачты крикнул:

– Парус!

Третьяк, который и был вахтенным командиром, кинулся на бак.

– Эй, дозорный! – гаркнул он, образовав руками нечто вроде рупора. – Где ты его разглядел?

– На траверзе, под ветром.

– Флаг видно?

– Не разобрать пока.

– Ну, следи, – Третьяк вернулся к рулевому и скомандовал поворот.

Шхуна, забирая ветер всеми парусами, устремилась к долгожданной цели, а гардемарин начал усиленно молился, чтобы это оказался гданьчанин, потому как бегать за пустышками всем уже изрядно надоело.

Спустя пару часов дозорный, разглядев флаг, радостно заорал:

– Вижу флаг, это гданьчанин!

– Предупреди-ка командира, малый, – обратился Третьяк к Втораку, стоявшему возле него.

Кивнув головой, гардемарин исчез в люке на юте.

Андрей поднялся на палубу полный предвкушения предстоящего боя. Утомительные качели хоть на время прервуться настоящим делом. Его настроение разделяло и большинство экипажа. Волшебное слово "гданьчанин" оживило всех. Мореходы и абордажники высыпали на сырую палубу, вглядываясь вдаль. Гданьчанин для них означал добычу и лишний рубль в кармане. А бой? Что ж, они верили в удачу своего командира, который смог выпутаться даже в бою против шестерых в штиль. Что им один купец!

В трубу князь долго любовался будущим трофеем. Это был обычный трёхмачтовый хольк водоизмещением тонн в 400, и притом явно сильно перегруженный. На нём уже тоже заметили их, и теперь явно думали, что делать? Уйти им не светило от слова вообще: ветер дул от берега, что сильно затрудняло им возможность выброситься на прибрежный песок, а ходкостью хольки не отличались никогда и устраивать регату для них было бы полной бессмыслицей. Единственной их надеждой было только то, что их ещё не заметили и, отвернув, они смогли бы затеряться среди волн. Но на их беду оптические приборы видели куда лучше человеческих глаз, а подзорными трубами в этом мире пока что обладали лишь моряки Руссо-Балта.

А потому, как ни хитрил, меняя галс, несчастный хольк, спрятаться и убежать у него не получилось. Несколько часов спустя корабли оказались на расстоянии полумили друг от друга и рассмотрев, наконец, кто их преследует, ганзейцы поняли всю тщетность своих попыток и убрав все паруса, которые распустили было сначала, обречённо легли в дрейф.

Что ж, груз холька стоил всяческих похвал: восточные специи, дорогие ткани, поделки нидерландских и испанских мануфактур и много, много металла в виде посуды и прочих изделий. Экипаж холька был погружен в две лодки и отпущен на волю, а "Аскольд" отправился сопровождать драгоценный приз.

Следующие, кто попался им на пути, стали два небольших пятидесятитонных краера с зерном, которые явно были хорошим подспорьем для строящейся Овлы. А вот следующий гданьчанин шёл в окружении сразу нескольких кораблей под разными флагами, и Андрей не решился на атаку, так как вид у всех встречных был весьма решительный. В том, что он справится со всеми, князь не сомневался, но вот последствия у этой победы могли быть совсем не радостными для последующей торговли. Так что изобретательного купца пропустили мимо.

Чем ближе был конец навигации, тем больше Андрей нервничал. Оно понятно, что призов много не бывает, но ввиду конечности халявных поступлений хотелось их всё больше и больше. Потому что потом придётся резко сокращать расходы на всё его прогрессорство. Нет, по русским стандартам он был весьма богатый человек. Не каждый князь или боярин мог похвастать годовым доходом в пару тысяч рублей. Однако каперство приносило куда больше. Особенно сейчас, когда на его стороне была лучшая организация и более совершенная техника, позволявшая воевать практически всегда на его условиях (практически, потому что ветром он всё-таки не заведовал). К сожалению, со временем всё это нивелируется естественным прогрессом, но пока что можно было бы снять самые сливки, оплатив чужими деньгами свой промышленный рост. Вот только время каперства уходило, а превращаться в пирата не хотелось. Не те товары везли по Балтике, чтобы за них рисковать репутацией. Вот если б пошуметь в Атлантике! Но мечты, мечты, где ваша сладость…

А между тем в Гданьске уже вовсю шумела ярмарка, и кораблей в море значительно прибавилось. Отдавать свою торговлю в чужие руки гданьчане вовсе не собирались, тем более сейчас, когда они окончательно перетянули на свою сторону зерновой вывоз у Штеттина (а то, что они не выдержат конкуренции с голландцами, ещё не было известно никому в мире, кроме Андрея), а потому предприимчивые дельцы решили воспользоваться старым ганзейскми трюком – ходить караванами под охраной вооружённых судов. Это должно было помочь, особенно сейчас, когда русских каперов, судя по докладам, было всего пара единиц. Куда делись остальные, купцов мало заботило, главное, сейчас они могли практически беспрепятственно выйти в море. Чем и не преминули воспользоваться.