Покорение Южного полюса. Гонка лидеров - Роланд Хантфорд

Теперь караван стал в высшей степени громоздким, в него входило шестнадцать человек и три вида транспорта: люди, пони и собаки. Процесс– движения– оказался еще более запутанным, чем раньше. Каждый день начинался с пяти отдельных стартов, распределенных в течение нескольких часов, чтобы учесть различия в скорости и добиться более или менее синхронного финиша. Первыми приходили люди, которые тянули сани на себе и двигались медленнее всех, затем к ним присоединялись три группы на пони, время прибытия которых зависело от степени дряхлости животных, и, наконец, появлялись Мирс, Дмитрий и собаки, самые быстрые, замыкавшие шествие. Это было неуклюжее представление, даже самому Скотту напоминавшее «какой-то неорганизованный флот». Продемонстрировав юмор висельников, британцы вскоре прозвали самую медленную группу, двигавшуюся на пони, «Балтийским флотом» в честь немощной русской эскадры под руководством невезучего адмирала Рождественского, которая прошла полмира из Европы на Дальний Восток только для того, чтобы погибнуть под Цусимой.

Устройство ночного лагеря было таким же утомительным, как и дневной переход. Только собаки могли сами о себе позаботиться. Хаски вообще хорошо приспособлены к холоду, в частности у них потеет лишь язык, а мех остается сухим. Между тем лошадь, наоборот, потеет всем телом, и в холодную погоду ее пот превращается в лед. Продолжая стоять и не имея возможности, подобно собакам, зарыться в уютный и теплый снег, пони Скотта отчаянно мерзли; иногда их бока казались облаченными в кольчугу из твердого льда. Пони не были созданы для таких условий и очень страдали. Каждый вечер с них приходилось скалывать лед, накрывать попонами и строить из снега стены, защищавшие их от ветра.

План транспортировки, предложенный Скоттом, предусматривал последовательное возвращение партий назад по мере закладки ими своих грузов в промежуточные склады или естественного сокращения этих грузов в результате потребления. Это избавляло от необходимости их дальнейшей перевозки. Первая из таких партий в составе Дея и Хупера повернула назад 24 ноября в точке 81°15′, в 525 милях от полюса.

С ними передали письмо, которое Скотт написал Симпсону, теперь командовавшему на мысе Эванс. В нем содержался новый приказ относительно Мирса и его собак.

Хотя Скотт упорно продолжал пестовать свою иррациональную, почти параноидальную неприязнь к собакам, сейчас он фактически доверил им свою жизнь. Он специально сделал недостаточные запасы в промежуточных складах для возвращения полярной партии, считая, что собаки вернутся раньше, и теперь продуктов не хватало. Его план требовал доставки продуктов и топлива на «Склад одной тонны» и дальше по маршруту в срок до 1 марта. От этих грузов зависело безопасное возвращение экспедиции Скотта.

В то же время от Мирса требовалось отправиться с собачьими упряжками дальше на юг, отвезти туда фураж для пони, а затем спешно вернуться на мыс Эванс, чтобы успеть выполнить свою жизненно важную миссию и заодно помочь разгрузить корабль, когда он придет. В любом случае это была сложная и плохо спланированная процедура, вызвавшая неприкрытое презрение самого Мирса.

Эффективность собак и тревожные мысли о возможностях Амундсена заставили Скотта принять внезапное решение: взять упряжки с собой гораздо дальше по маршруту, чем изначально предполагалось. Они могли, как Скотт написал Симпсону,

вернуться позднее, оказаться неготовыми к дальнейшей работе или вовсе погибнуть. Поэтому не забудьте, что [запасы] должны быть [доставлены] в любом случае.

Таким образом, и без того слабая схема возвращения претерпела еще одно безответственное вмешательство. Кроме того, такое решение возлагало несправедливо большую ответственность на Симпсона. Подобные приказы, как он невозмутимо написал месяц спустя, получив это письмо, «предлагали мне решить проблему закладки дополнительных запасов на “Складе одной тонны”».

Дей и Хупер вместе с письмом Симпсону забрали с собой двух бесполезных собак, в том числе вожака упряжки Мирса с русской кличкой Старик, по непонятной причине объявившего забастовку. В забавном комментарии, который многое говорит о тайных мыслях писавшего, Боуэрс отметил, что

старик… отличный вожак и самый умный из всех собак. И вот что я думаю о его отказе работать. Возможно, он пришел к заключению, что не знает, где именно оказался, а поскольку мы продолжаем удаляться от дома, он решил вернуться обратно.

Есть героизм такого типа, за который не дают медалей, потому что о нем не принято говорить: это те случаи, когда подчиненный мужественно следует за лидером, зная, что тот ведет его к гибели. Собаки к таким героям не относятся.

Знакомые ориентиры один за другим таяли за горизонтом, последней исчезла гора Эребус со своим дымным плюмажем, а долгий поход вдоль Барьера все продолжался. Это была печальная сага. Люди и пони тонули в снегу по колено: первые – потому что шли пешком, хотя их лыжи лежали без толку в санях; лошади – поскольку природа, создавая их, не предполагала, что они окажутся в таких условиях, – копыта пони пробивали наст.

Но тяжелее всего был не физический, а моральный груз. Внутреннее состояние людей, с трудом передвигавшихся по бесконечной ледяной пустыне, в полной мере соответствовало настроению Скотта. Психологическое напряжение было напрямую связано с тем, что люди противопоставляли себя среде, в которой оказались. Даже пейзажи Уилсона, обуреваемого романтическим служением в стиле Святого Франциска и при любой возможности делавшего зарисовки, казались какими-то холодными и отчужденными. Но было кое-что еще.

Норвежцев зажигала и вела вперед сила воли их лидера, который хорошо понимал, что человеческая личность – это инструмент, на котором можно сыграть самую красивую мелодию легкими прикосновениями. Скотт видел в своих спутниках кукол-марионеток на веревочках. И в результате получил депрессивно-пассивную экспедицию, ожидавшую, как бездушный, бессловесный автомат, приказов сверху. Когда дела шли совсем худо, Скотт, по словам Раймонда Пристли, «собирал людей вместе и умасливал их. Они ненадолго воодушевлялись, нагоняли график, после чего снова становились ненужными». «Наша работа проста – следовать приказу, – написал Черри-Гаррард, – вставать, когда нас поднимают, и тянуть изо всех сил».

Частью плана Скотта было убить всех пони, когда они закончат свою работу. Оутс пристрелил Джеху, первую лошадь, 24 ноября. Черри-Гаррард заметил в своем дневнике, что «Скотт очень переживал из-за этого».

Когда Джеху был убит, Уилсон записал в дневнике, что это «произошло на целых несколько миль дальше к югу, чем широта, на которой Шеклтон застрелил своего первого пони». Уилсон, исполнявший роль Санчо Пансы при Скотте – Дон-Кихоте, присоединился к своему хозяину в его иллюзорной битве с воображаемым противником. Незримый Шеклтон крался за ними по Барьеру, словно враждебный призрак. Его тень в глазах Скотта, а теперь и Уилсона была более осязаемой, чем живой Амундсен из плоти и крови. Давно известно, что в условиях, когда реальность слишком сурова, побег в иллюзорный мир дарует спасительное чувство комфорта.

Шеклтон фактически стал их штурманом. Скотт вез с собой копию дневника Фрэнка Уайлда, описавшего южное путешествие Шеклтона, – эти записи удалось получить с помощью Пристли. Еще у него были с собой выдержки из книги Шеклтона «Сердце Антарктики», перепечатанные Черри-Гаррардом. Скотт упоминал о них, когда высмеивал Шеклтона или хотел чувствовать себя более уверенно. Оутсу оставалось лишь проявлять великодушие, слушая его излияния. Между тем 4 декабря, когда они приблизились к предгорьям плато и «барьерная» стадия путешествия была почти завершена, Оутс написал в своем дневнике:

Видел несколько огромных ледников, спускавшихся между горами, и пропасти, остановившие Шеклтона. Оказавшись здесь, понимаешь, что за удивительное путешествие он проделал, и оцениваешь ту отвагу, которая побудила его пробиться вверх по леднику, вместо того чтобы идти вдоль береговой линии.

Глава 28

Бал дьявола

Стартовали в 9 часов. Собаки неслись, словно одержимые. Скольжение хорошее, местность ровная. С 9 утра до 1:30 дня прошли 15,6 миль.

Это цитата из дневника Бьяаланда, запись от 26 октября. В тот день норвежцы преодолели отметку 80° южной широты, где в 600 милях от полюса был устроен промежуточный склад. Они снова почувствовали дух гонки по Барьеру.

Нельзя сказать, что на их долю не выпало никаких испытаний. Им с лихвой хватило ветров, метелей и туманов. То, что погода была лютым врагом Скотта, а Амундсена благословила исключительным и по определению незаслуженным везением, стало частью легенды Скотта, но совершенно не соответствовало истине. В том, что Скотту многие поверили, Амундсен мог винить только себя самого. В его изложении все казалось слишком простым и легким. Это прекрасно для интеллектуально развитого поклонника изящных решений, но не годится для мира в целом. К сожалению, Амундсен забыл афоризм Корнеля «а vaincre sans peril on triomphe sans gloire»[91].