Покорение Южного полюса. Гонка лидеров - Роланд Хантфорд

За исключением обмороженных ног, никакого физического урона партия не понесла. Но, по словам Йохансена, «последствия были печальными. Нас охватило глубокое уныние и предощущение неудачи, мы уже не были такими счастливыми и собранными».

На следующий день за завтраком Амундсен спросил Йохансена, почему они с Преструдом так задержались. Йохансен взорвался и резко упрекнул Амундсена в его поведении накануне днем. Лидер не должен был отделяться от своей команды. «Я не могу назвать это экспедицией. Это паника». И вслед за этим он разразился тирадой по поводу стиля руководства Амундсена в целом.

Большинство было согласно с Йохансеном по меньшей мере в том, что касалось оценки событий предыдущего дня. Но они не решились на открытый мятеж. Когда Йохансен закончил, наступила ужасная тишина. После его слов, как заметил Бьяаланд, «лучше всего было вообще ничего не говорить».

Понятно, что Йохансена спровоцировало поведение Амундсена при возвращении во Фрамхейм. Но у этой вспышки имелись и более глубокие причины. Молчаливое противостояние таких личностей в течение длительного времени неизбежно должно было закончиться взрывом. Вопрос Амундсена за завтраком стал легким толчком, вызвавшим мощный обвал.

Вероятно, это оказалось самым серьезным кризисом за всю карьеру Амундсена. Его авторитету бросили опаснейший вызов. Это был настоящий бунт. Его личные чувства были глубоко уязвлены, но во сто крат важнее было другое – такой разлад в изолированном сообществе, где единство означало жизнь, грозил гибелью всем участникам экспедиции. Амундсен понимал:

Непростительная ошибка [Йохансена] заключалась в том, что его заявления были сделаны во всеуслышание. Быка нужно брать за рога, я должен немедленно показать пример остальным.

Ссора не входила в планы Йохансена. Он почувствовал сожаление из-за сказанного почти сразу после того, как произнес эти слова. Но он больше не мог себя контролировать. Десять лет унижений и неудач не прошли бесследно-. Он хранил в своей душе груз обид – реальных и воображаемых, – одна из которых состояла в том, что ему несправедливо дали самую слабую упряжку. Кроме того, из-за пьянства его психика стала опасно нестабильной.

Возможно, он стал жертвой полярной мании. Но Амундсен, даже чувствуя его предвзятость, не мог позволить себе ни симпатии, ни сентиментальности. Ради блага экспедиции ему нужно было восстановить власть над людьми как можно скорее.

Его главной задачей стала необходимость изолировать Йохансена. Он начал с того, что оставил его вспышку без ответа, обратившись с конкретным объяснением своих действий к нему одному, а не ко всем. Он сказал, что двое самых быстрых возниц, Хелмер Ханссен и Стубберуд, обморозили пятки и должны были оказаться в тепле как можно скорее. Это не выдерживало критики, поскольку Преструд, тоже сильно обмороженный, был брошен на произвол судьбы. Правда заключалась в том – и это поняли все, – что Амундсен в какой-то момент потерял голову, глубоко разочарованный результатом проверки своих планов. Он запрыгнул в ближайшие сани и позволил вознице гнать в полную силу, вместо того чтобы отдать приказ снизить скорость и поддерживать контакт со всей партией. Как отметил спустя годы Стубберуд, это «просто было ошибкой». Но в любом случае попытка Амундсена объяснить случившееся смягчила большинство его спутников. Преструд, однако, был сильно подавлен и поддержал Йохансена, после чего Амундсен, сохранявший ледяное спокойствие, прекратил этот разговор. Они встали из-за стола, и вопрос повис в воздухе.

После обеда, за кофе Амундсен вернулся к разговору. Своим самым прозаичным тоном он сообщил, что после утренних событий и речи быть не может о том, чтобы взять Йохансена и Преструда на полюс. Бьяаланд записал в дневнике, что Йохансен, как старый и опытный полярный исследователь, представлял наибольшую опасность, поскольку «мог начать интриговать и вносить смуту в умы своих спутников во время путешествия – тогда все пропало бы».

Все это прекрасно понимали. В любом случае Йохансен был не в ладах с несколькими членами команды, в особенности с Хасселем. Преструд под влиянием ситуации тоже отступил от своей критической позиции, и Амундсен воспользовался возможностью, чтобы заключить с ним мир.

Затем Амундсен объявил, что вместо похода на юг Йохансен под руководством Преструда отправится в мини-экспедицию на восток, в направлении Земли Эдуарда VII.

Йохансен отказался подчиниться и потребовал предоставить письменный приказ. За ужином Амундсен огласил его. «Я считаю наиболее правильным, – написал он, – ради блага экспедиции отстранить Вас от путешествия на Южный полюс».

В течение вечера Амундсен вызывал своих спутников одного за другим в кухню, где с условием сохранения тайны просил подтверждения лояльности – и получал его.

Йохансена демонстративно исключили из этого процесса. Он по-прежнему отказывался идти к Земле Эдуарда VII, по крайней мере, под командованием Преструда. Это стало для него огромным разочарованием, и он высказал свои претензии в формальном письменном ответе Амундсену:

Когда руководитель экспедиции решает отдать меня под начало человека младшего, который занимается такой работой впервые, очевидно, что для меня, проведшего во льдах часть своей жизни, это должно быть унизительно.

Но экспедиция под командованием Преструда была не только наказанием для Йохансена – она планировалась как своеобразная страховка от поражения. На Земле Эдуарда VII еще никто не был. Окажись норвежцы там первыми – им будет с чем вернуться на родину в случае неудачи с покорением полюса. Фальстарт повысил шансы провала.

Амундсен подошел ко мне и спросил, захочу ли я пойти с Преструдом [вспоминал Стубберуд]. «Будь у меня выбор, – сказал я, – естественно, я хотел бы принять участие в путешествии к Южному полюсу, но у меня нет альтернативы: я обязан выполнить приказ капитана»… Тогда он пожал мне руку и поблагодарил меня.

Преструд отказался от полюса без особых сожалений: он понял, что не готов к нему. В итоге Йохансен подчинился приказу и согласился идти с ним. Но было слишком поздно. Амундсен не простил нелояльности. Он перестал разговаривать с Йохансеном, за исключением разве что тех случаев, когда просил передать ему соль.

Он относился ко мне так, словно я был в экспедиции посторонним [писал Йохансен]. Он был смертельно обижен, потому что потерпел поражение как лидер – он, кто всю зиму так много говорил о том, что не понимает, как в Антарктике выживают английские экспедиции, если у них настолько плохой моральный климат. Но он и сам – не тот человек, которого лично я поставил бы возглавлять экспедицию вроде этой.

Между тем Амундсен в своем дневнике защищает собственные решения.

Многие критиковали наш преждевременный выход [пишет он]. Что ж, легко делать это задним числом, [но] сидеть и ничего не делать – это всегда было не по мне, поэтому критикуйте меня, сколько хотите. За исключением [нескольких] обмороженных пяток и собак, наше небольшое путешествие не принесло нам никакого вреда. Оно стало хорошей проверкой. Кроме того, мы все отвезли на отметку 80°.

Было бы слишком заявить, что Амундсен намеренно провел эту пробную поездку, но везение и неосознанный драйв привели к нужному результату. Неизбежный разрыв с Йохансеном был спровоцирован прежде, чем оказалось бы слишком поздно. Одной из величайших удач Амундсена стало то, что это случилось во Фрамхейме, а не по дороге к полюсу. Все получилось как нельзя лучше, на что сложно было рассчитывать даже при намеренном планировании такой ситуации.

Неудача выявила и ряд технических недостатков. Хуже всего дело обстояло с ботинками. Они были по-прежнему слишком тесными, что вызывало обморожение ног. Их пришлось переделывать в четвертый раз.

Возможно, самым важным результатом этого похода стало сокращение полярной партии до пяти человек, в то время как склады рассчитывали на восемь, то есть запас прочности увеличился почти вдвое. В целом опыт оказался положительным. Но ценой этого, как отметил Амундсен, «стал печальный конец нашего единства».

Верными сторонниками Амундсена были Вистинг и Хелмер Ханссен, тихие, простые, преданные люди, не доверявшие Йохансену. Далее, на следующем уровне лояльности, находились Хассель, Бьяаланд и Стубберуд. Их нельзя было назвать восторженными поклонниками Амундсена, начисто лишенными критического отношения к своему лидеру, но они принимали его власть, одновременно (за исключением Хасселя) немного симпатизируя Йохансену. Оставались потрясенный случившимся Преструд и одинокий Йохансен – уже не дерзкий бунтарь, а печальный, полный раскаяния, меланхоличный, сломленный человек, сделавший так много для экспедиции – воистину трагическая фигура.