Содержательное единство 2001-2006 - Сергей Кургинян

И ненависть "классического" проектного Запада к России сильнее, чем ненависть классического Запада к Востоку. Сильнее потому, что это ненависть к "своему другому". Это всегда так бывает. Совсем чужого можно ненавидеть не так сильно, как "своего другого".

Желание Запада истребить Россию вообще и коммунистическую Россию (СССР) в особенности как свою же собственную альтернативу (свой "бронепоезд на запасном пути") является желаньем сугубо самоубийственным. Само-убийственным. То есть "убивающим себя". Если, конечно, не принять теорию заговора и не сказать, что это – часть войны врагов Запада с самим Западом. В любом случае, истребление коммунизма в СССР, как и развал СССР, были операциями самоубийства Запада. Все, что мы сегодня наблюдаем в мире, – следствие этого самоубийства. Этого харакири, которым Запад прикончил себя.

Это – моя позиция. Это – мое непримиримое оппонирование как почвенникам, так и западникам. Я никогда не приму тезиса о том, что Россия – это ученица Запада и потому все здесь должно происходить западнически подражательно. Это – отвратительная антироссийская позиция. И я одновременно никогда не соглашусь с мнением, что Россия не есть Запад.

Россия – это другой Запад. Другой, но Запад. И связан он с "классическим" Западом, как в знаменитом "принципе дополнительности" Нильса Бора: исчезнет "другой Запад" – падет Запад целиком. Ибо именно в этой дополнительности – последняя сила Запада. А дополнительность, о которой я говорю, касается и православия, и коммунизма. И если что-то, по большому счету, объединяет православие и коммунизм, то именно этот "западный альтернативизм".

VI. Премодерн, Модерн и политика

Все, что я здесь утверждаю, имеет самое непосредственное отношение к текущему политическому процессу. Но прежде, чем перейти к политике, еще пара слов о той "шахматной доске", на которой размещен Модерн.

Модерн – явление относительно новое. Но что-то было такое до него, что сумело его породить. И с чем-то из этого "своего предшествия" он каким-то образом себя соотносит.

Через что Модерн соотносит себя с этим предшествием, с премодерном?

Конечно же, Модерн коренным образом связан с суверенизацией человека, с надеждами на человека, суверенного по отношению к любым трансцендентальным инстанциям.

Это можно назвать секуляризацией. Но тогда надо понять, что секуляризация секуляризации рознь.

Секуляризация #1 – это та секуляризация, вместе с которой вопрос о высоком человеческом предназначении снимается вообще с повестки дня. Я назову эту секуляризацию негативной.

Секуляризация #2 – эта та секуляризация, которая не снимает, а модифицирует вопрос о высоком человеческом предназначении. О восхождении человека и человечества.

Итак, можно сакральное (священное) и секулярное (светское) так отделить друг от друга, что предназначение вообще исчезнет. А можно так их отделить, что предназначение сохранится, хотя и приобретет новый смысл.

Так вот, Модерн осуществляет позитивную секуляризацию. Секуляризацию #2. Модерн глубоко связан с верой в предназначение и высокие возможности человека. Он никогда не снимает с повестки дня ни то, что человек имеет космическую миссию, ни то, что он возвышает свет над тьмой, и так далее. В этих вопросах – об отношении к свету и тьме, высокому предназначению человека, морали – Модерн идет рука об руку с христианским премодерном. Не случайно многим творцам высоких образцов Модерна было вовсе не чуждо христианство как таковое.

И хотя создавали они, по существу, культуру светскую, но это всегда была высокая культура, основанная на глубокой вере. На вере в человека. И это есть главный пункт.

Модерн разделил (или, как сказал Макс Вебер, "расколдовал") мир. Он разделил социальную идейную ткань этого мира на три составных элемента:

– современную науку, состоящую из фактов (обобщаемых при помощи теорий, моделей). И процедур верификации и фальсификации (подтверждения и опровержения) этих моделей с помощью фактов. Это предназначено для "поиска истины" (цель науки);

– современное право, где роль поиска истины в науке (цель науки) занимает поиск (установление) справедливости (цель права), а аналогом соотношения между фактами и теорией (моделью) становится соотношение между выработанными нормами и правовой системой;

– а также современную секулярную культуру (в смысле секулярности #2).

Разделив мир на эти три части, Модерн не знал одного: как эти части непротиворечиво соединить.

Отделение человека от трансцендентального началось, конечно, еще в эпоху европейского Ренессанса. Но в эпоху Ренессанса это носило характер мучительного осознания противоречия между соединенными Богом и человеком – и человеком, уже начинающим отрываться от Бога. Сама процедура осознавания такого отрыва придавала Ренессансу либо христианское звучание (и тогда отрыва не было), либо звучание богоборческое.

Настоящий Модерн пришел не только после Ренессанса, он пришел уже после Реформации. Когда протестантизм фактически отделил трансцендентное, сакральное (небесное) от имманентного, светского (земного).

При этом Модерн вовсе не означал тотального атеизма. Дарвин верил в Бога, но это не значит, что дарвинизм не входил в Модерн. Пушкин мог верить в Бога сколько угодно, но это не значит, что созданная им великая литература не была продолжением дела Петра.

Ренессанс рвал нить между Богом и человеком. И его пафос сохранения высокого смысла за собственно человеческим не мог быть не окрашен в цвета трагедии этого разрыва.

Модерн же заговорил о высоком предназначении человека в момент, когда человек уже разорвал нити, связывавшие его с Богом. Он начал обустраивать человека в состоянии разрыва этих нитей. И он как бы не отвечал за разрыв. А, наоборот, что-то в пределах этого состоявшегося разрыва восстанавливал. Что-то обустраивал.

Творцы величайших произведений культуры Модерна в таком "обустройстве" столкнулись с мучительной задачей, которую тот же Макс Вебер назвал "задачей утешения": как сказать человеку что-нибудь утешительное по поводу факта его несомненной смертности. Теперь это должна была сделать культура именно светская и одновременно высокая.

И она это делала. Пушкин для русского Модерна абсолютно рядоположен Евангелию для христианства, Корану для ислама или Пятикнижию для иудаизма. Вообще, по своему культурному значению великий классический роман Модерна равен фундаментальному священному тексту, лежащему в основе религиозной культуры.

VII. Модерн, "высокое", коммунизм

Наиболее яркие попытки создать нечто квазирелигиозное были связаны с идеями богостроительства: поисками "богочеловечества" и еще чего-то в этом духе. Говорилось, что новый человек воскресит отцов (то есть все предыдущие умершие поколения), что этот человек спасет космос и, таким образом, решит все проблемы, которые ранее отдавались в ведение Бога.

В России богостроители критиковали Ленина "слева" и прочно вошли в коммунистическое движение в виде Пролеткульта. И в мире, и в России были также другие, причем самые разные, течения, которые, в той или иной степени, соединяли веру в человека с верой во что-то большее. Или же верили только в человека, но при этом говорили, что будущий "новый человек" – это и есть то, что собою заменит Бога и примет на себя его главные, в том числе утешительно-спасительные, функции.

"…Свершится дивный сон, / И светлых райских сеней / Достигнет человек и богом станет сам. / О, как горит звезда неведомого счастья, / Как даль грядущего красна и широка, / Что значит перед ней – весь этот мрак ненастья, / Всех этих мук и слез безумные века!"

Сказать, что эти строки Петра Якубовича поэтически равны пушкинским, я не могу. Но основная идея Модерна в них выражена точно.

И это все, в разных вариантах, было влито в русский коммунизм. Начиная с язычески-крестьянских вариантов (Клюев и другие) через варианты индустриально-языческой религии коммунизма (объединение "Кузница") и кончая богостроительством Богданова и других.

Кому-то это нравилось, кому-то не нравилось… но все это было полностью истреблено Сталиным. Под корень, под расстрел. И когда это вытравили, опять стало неясно: а что есть и должно быть, чтобы "оправдать человека"?

Так это выглядело в советском коммунизме. Ничуть не веселее это выглядело в мировом Модерне как таковом. Но все понимали, что коммунизм – это альтернативный Модерн. Понимали, что в мире идет исчерпание некоего либерального светского Модерна, и вот есть шанс подогреть, накалить Модерн через коммунизм.

VIII. Точка гниения

Но почему нельзя было отстоять Модерн как таковой? В чем тут была основная проблема? Оказалось, что главная "точка гниения", главная "точка боли" в Модерне – это точка культуры. В XX веке культура Модерна начала стремительно остывать. Без коммунизма она бы остыла до конца еще в декадансе, с коммунизмом – гораздо позже. И не потому, что коммунизм создал какие-то невероятные высоты культуры. Но давление коммунизма на социальную ткань Модерна подогрело ее на всю первую половину XX века. "Да, существует ад, и в нем живут мильоны, / Да, существует ад, его свидетель – ты, / Ад – это труженик коленопреклоненный…" – писал Луи Арагон.