Идеальная пара - Майкл Корда

Пентекосту никогда прежде не приходило в голову, что Роберт Вейн такой же человек, как все.

И он пожалел, что ему пришлось это узнать.

– К чему, черт побери, такая спешка? – недовольным тоном спросил Гарри Лайл Робби Вейна.

– Мне показалось, что ты все равно собирался в Лондон на премьеру.

– Собирался. Но мне не нравится, когда ты звонишь мне так поздно вечером, как вчера, по поводу ваших семейных проблем. У меня своих по горло.

Они сидели в тихом уголке бара с видом на Сент-Джеймс-стрит в клубе Лайла. Хотя Вейн не был большим любителем проводить время в клубе, он был членом клуба «Гаррик», куда принимали актеров, и испытывал благоговейный трепет перед «Уайтс», членом которого не состоял ни один актер. Давно, когда он был еще женат на Пенелопе, «Уайтс» был его мечтой, – и она осуществилась бы, если бы он не оставил Пенелопу ради Фелисии. В глубине души он все еще хотел стать членом этого клуба – Фелисия называла это его аристократической мечтой, – но он не собирался показывать это перед Гарри Лайлом.

– Дело в том, что я беспокоюсь за Лисию, – сказал он.

Лайл настороженно посмотрел на него.

– Не могу понять, почему, – сказал он. – Мне показалось, что у нее прекрасное настроение.

– Вот как? Я думаю иначе.

Глаза Лайла под насупленными бровями выражали неприязнь, но это не удивило Вейна.

– Она легковозбудимая, – отрывисто произнес Лайл. – Хороших кровей. Ты не можешь обращаться с ней, как с какой-нибудь крестьянской кобылой.

Вейн пропустил оскорбление мимо ушей, как и лошадиную метафору. Как все английские актеры его поколения, он был обязан научиться ездить верхом, но он робел в седле и ненавидел каждую минуту, которую ему приходилось проводить верхом – Гарри Лайл заметил это по его фильмам и, к его неудовольствию, указывал ему на этот недостаток.

– Я знаю, что она «легковозбудимая», Гарри. Но она еще никогда не была в таком состоянии, как сейчас. Меня беспокоит то, что может случиться сегодня…

– На премьере «Отелло»? Я думаю, все будет в порядке. Она была в отличном настроении, когда я в последний раз разговаривал с ней. Она темпераментна, да, я согласен, но разве это не характерно для каждой большой актрисы? Я думал, за это время ты уже привык к ней. Но ко мне это не имеет никакого отношения.

– Ну, я хотел кое о чем спросить тебя, Гарри. Это может иметь к тебе отношение. Ты помнишь картину, которую ты с такой щедростью подарил Лисии? Маленького «ренуара», которым она всегда восхищалась?

Лайл еще больше насторожился. Рука, державшая стакан, начала дрожать, заметил Вейн. Сейчас на ней были четко видны старческие пятна, которых он не видел раньше – теперь, когда он пригляделся, Лайл вдруг показался ему сильно постаревшим. Давно пора, подумал Вейн без всякого сочувствия.

– Ренуар? – переспросил Лайл. Как актер, который не потрудился заучить свои реплики наизусть, он подыскивал слова. – Симпатичная маленькая картина, помню.

– Она давно появилась у тебя?

– Бог знает сколько лет назад. Купил ее за гроши в Париже в конце двадцатых годов, когда импрессионисты стоили недорого.

– Я никогда не видел ее в Лэнглите.

– Ну, ты редко там бывал, верно? К тому же она висела наверху, в гостиной Мод, так что ты просто не мог ее видеть.

– Ты поступил очень мило, подарив ее Лисии. Я думаю, картину надо застраховать. Сколько она может сейчас стоить? Хотя бы приблизительно?

Лайл был озадачен. Он забарабанил пальцами по столу.

– Тридцать тысяч фунтов, – наконец произнес он. – Конечно, тебе нужна экспертиза специалиста. По правде говоря, я не стал бы с этим возиться. Это очень длительная процедура. И дорогая к тому же.

– Да, – сказал Вейн, и глаза его злорадно заблестели, – но в этом случае все очень просто. В конце концов мы же знаем, за сколько она была продана на аукционе «Кристи», верно?

– «Кристи»?

– Перестань, Гарри. Этой картины никогда не было в Лэнглите. Я не поленился навести справки у «Кристи», и они любезно предоставили мне родословную картины, или как это там называется.

– Происхождение.

– Вот именно. Понсонби купил ее у вдовы лорда Райта, а Райт купил ее в Париже у торговца картинами по имени Мейерман в 1919 году, а до этого она не покидала Парижа. И ты не дарил ее Лисии.

Лайл поднес стакан к губам; сейчас его рука так сильно дрожала, что он пролил несколько капель себе на галстук.

– Почему ты не спросишь об этом Лисию, старина? – сказал он. – Меня это не касается.

Вейн пристально посмотрел на него.

– Во-первых, потому что она избегает меня, а во-вторых, у нас сегодня премьера, и выяснять отношения за несколько часов до начала спектакля было бы неразумно. К тому же я просто хотел услышать от тебя, Гарри, правду, но ты солгал мне.

– Не имею ни малейшего представления о чем ты говоришь.

– Нет, имеешь. Она солгала мне, Гарри, а ты ее покрываешь. И это было совершенно бессмысленно, потому что никто не знает Фелисию лучше, чем я…

Вейн осекся, увидев внезапное выражение ненависти на лице Лайла. Каким бы дряхлым он ни был, его глаза были злыми, как у ядовитой змеи, рот превратился в узкую полоску, бледные губы были крепко сжаты. Вейн давно привык к неприязненному отношению Гарри Лайла к себе, но это было что-то совершенно иное и более резкое.

– Знаешь Фелисию? – резко переспросил Лайл. – Ни черта ты о ней не знаешь, дурак несчастный.

Неожиданная вспышка гнева по своему накалу была под стать эмоциям короля Лира. Лайл, кажется, больше не мог сдерживать свой гнев и раздражение.

– Гарри, – сказал Робби как можно спокойнее и вежливее, как человек, старающийся успокоить взбесившуюся собаку, которая приготовилась броситься. – Я никогда не понимал, почему ты так меня не любишь, но теперь это уже не имеет значения. Я всего лишь хотел узнать, просила ли тебя Лисия подтвердить ее ложь, но сейчас, пожалуй, я уже знаю ответ.

– Не люблю! – Лайл почти выплюнул это слово. – Я не не люблю тебя. Я тебя презираю.

Вейн покраснел, но терпеливо продолжал.

– Тебе не кажется, что это зашло слишком далеко? Что я сделал такого, чтобы ты питал ко мне такие чувства? Если бы я мог раньше жениться на Фелисии, я бы сделал это. Кто мог предположить, что Чарльз создаст столько трудностей с разводом и что в это еще вмешается война? Если бы не это, мы бы уже давно создали семью, и, я думаю, были бы избавлены от многих неприятностей.

– Семью! – рявкнул Лайл так громко, что несколько человек обернулись в его сторону. – Семью? Какой же ты дурак! У тебя столько же шансов иметь семью, как у меня снова стать двадцатилетним!

– О чем ты говоришь?

Теперь Лайл дрожал. Он придвинулся к Вейну и мрачным шепотом прошипел: