Колесо в заброшенном парке - Борис Тараканов

— Как ты доехал?!

— Не ори так… Нормально доехал. Ты же знаешь, итальянские железные дороги — это не «Москва — Петушки».

— Тебя встретили?

— Да, все как обещали.

— Завтра утром я выезжаю к тебе.

— О’кей, Вовик. Держим связь.

— Удачи тебе. И не делай глупостей, очень тебя прошу.

— Ты тоже.

— Насчет этого не беспокойся — я их все уже сделал. Да завтра!

Вовка нажал красную кнопку и убрал мобильник в кобуру на поясе.

— Buon Giorno![26] — сказал портье, с гаденькой улыбкой протягивая ключ в бронзовой мисочке.

— Виделись уже! — буркнул Вовка, хватая ключ и направляясь в свой номер.

Исследовательский центр «Чизанелли»

Магистр сидел в своем кабинете, устало развалившись в большом кожаном кресле у стола. Голова болела… Не помогали ни шипучие таблетки, ни медитация. На правом мониторе светилось изображение комнаты Саши Буркасова — их главной надежды на благоприятный исход всей операции с Виральдини. На кровати сидел сам Саша и тот, долговязый, который почти неосознанно воспользовался Каналом Перехода и явился в Контур незваным, но неизбежным гостем. Магистр ждал его прихода, так как знал: иначе просто не могло быть. Потому и потребовал на несколько минут отключить блокаду. Конечно, ему, Магистру, попадет… Попадет за привлечение к эксперименту третьих сил. За то, что позволил появиться здесь этому Доброславу — без подготовки, без дезинфекции, прямо из Внешнего Мира. Попадет от Темных Братьев, которые вершат судьбу Культа. А может, и не попадет. В конце концов, ему доверили Контур, и доверие он оправдает, чего бы это ни стоило. Слишком долго он добивался уровня Магистра Высшего Градуса, и слишком большой ценой достались ему и это звание, и эта должность. На нее претендовали пятеро ученых из братства Двенадцати Голов, но досталась она именно ему. Самому достойному! И он делом докажет, что Темные Братья не ошиблись, доверив ему пост руководителя Контура. Именно при нем, Магистре, Контур вышел на тот уровень, с которым теперь считаются в верхах. А ведь вначале сколько копий пришлось поломать, пока сам Верховный Жрец не признал необходимость вести исследования на стыке науки и религии. Их религии. Доступной только избранным. Древние мистические знания в сочетании с мощной научной базой и супертехнологиями обещали дать небывалый прорыв в достижении Глобальной Цели.

А Магистр… Ведь это он придумал обустроить исследовательский центр в непосредственной близости от логова Хранителей-Сальваторов. Идея внутрипространственной блокады тоже принадлежит ему, Магистру, — Контур стал Контуром! Там, наверху, его ценят. Он им нужен. И отказаться от него вряд ли смогут. А то, что комиссии от Координационного Совета сюда зачастили, так чего ж удивляться — ведь эксперимент удался лишь отчасти, а денег ушла гора. Один череп достать чего стоило, да оборудование разработать… Ну ничего, он всего добьется и все сделает. Он заставит этого хамоватого Доброслава повлиять на своего уникального друга. И тот отдаст Виральдини свою Тайную Сущность. Отдаст… И они наконец получат от него Формулу! С каким же наслаждением он тогда лично изничтожит всю эту детскую колонию!! Способность к убийству — это большой талант. А талант либо дан, либо… Магистр криво усмехнулся: «Не волнуйтесь, дети мои. Мне он отвешен сполна». Вот только действовать следует осторожно и дозированно. Если переборщить, этот единственный шанс окажется выстрелом вхолостую. И вот тогда под угрозу ставится весь Контур… Нет! Об этом лучше не думать.

На экране произошло какое-то движение. Магистр покрутил ручку на пульте и приблизил изображение. Он увидел, как мальчишки вышли из комнаты, и переключил экраны на коридорные камеры.

— Пойдем, я сначала познакомлю тебя с Антонио, — сказал Бурик. — А потом мы все вместе будем искать телефон. Идет?

— Что, без него не найдем? — Добрыня нехотя остановился.

— Ну, я думал… Просто он, наверное, уже проснулся.

Они пошли по коридору в обратную сторону. Подойдя к двери Антонио, Бурик постучал.

— Avanti![27] — раздалось с той стороны.

Бурик приложил свою карту к считывающей пластине и открыл дверь, пропуская Добрыню вперед.

— Вот… — сказал он и пояснил по-итальянски. — E' il Dobrynia. Il mio amico[28]. А это Антонио. Тот самый…

— Привет, — сказал Добрыня, протягивая руку. — Антошка, значит?

Антонио молча пожал добрынину руку и нерешительно улыбнулся. Добрыня не таясь разглядывал нового знакомого. Со дна его души поднималось странное чувство — любопытство с досадой вперемежку. Откуда оно взялось, он не мог себе объяснить.

— Пошли с нами искать телефон? — спросил Бурик.

— Что такое телефон? — не понял Антонио. Бурик перевел.

— Темнота!.. — сказал Добрыня. — Пошли. Найдем — увидишь.

Все трое вышли в коридор.

— Он что, правда знает тайну Прямого Перехода? — скептически спросил Добрыня у Бурика на ходу.

— Сейчас нет. Знал, когда был взрослым. А теперь забыл. А если не вспомнит, то… Магистр говорил, что какое-то поле… некро… биотеческое, кажется, должно Антонио затянуть.

— Я вижу, ты на своем Антохе помешался! Ничего его не затянет, не бойся. Его, пожалуй, затянешь, когда ты о нем так печешься…

Он решительно двигался вперед, не обращая внимания на блики миниатюрных телекамер под потолком. Бурик и Антонио еле поспевали за ним. На ходу Добрыня успевал открывать попадающиеся двери, дверцы и встроенные шкафы.

— Так. Что это у них? Огнетушители? Не, это неинтересно. А здесь что?

Не дожидаясь какой-либо реакции от идущих сзади друзей, он потянул ручку на себя. Дверь легко открылась. За ней был небольшой дисплейный зал — с десяток компьютеров светились цветными жидкокристаллическими мониторами. Все помещение было наполнено характерным компьютерным гулом. За мониторами сидели служащие в белых халатах. Каждый был занят своим делом. На вошедших мальчишек они не обратили никакого внимания. «Наверное, потому, что все мы предназначены на убой», — подумалось Бурику.

Добрыня тем временем пододвинул еще два вращающихся стула к ближайшему свободному рабочему месту.

— Садись, — сказал он Антонио. Тот послушно сел, с интересом глядя вокруг.

Добрыня уселся на стул лицом к спинке, свесив ноги по бокам.

— У тебя что по информатике? — спросил он у Бурика.

— Четыре… — неопределенно ответил тот, вспоминая жирный трояк за четверть, выставленный пожилой учительницей со злорадным удовольствием — она слишком не любила философские вопросы в стиле «а зачем в байте восемь бит?», которые иногда сыпались из Бурика, словно из дырявого мешка с крупой.