Пастырь добрый - Надежда Попова

– Святая Инквизиция, – бросил Курт, не дав никому из крепких мужиков напротив раскрыть рта, и привычным движением выдернул из-за воротника почти не замаравшийся Знак, броско сияющий чеканной сталью на покрытой буро-коричневой коркой перчатке. – Дорогу.

Двое стражей отшатнулись, посерев вытянувшимися лицами; третий шагнул назад и, помедлив, упрямо мотнул головой, все так же преграждая въезд:

– Железка, и все. Откуда мне знать, что ты ее не соседу-кузнецу заказал за порося? Или, может, вовсе с убитого инквизитора снял?

– Спокойно, – попросил подопечный чуть слышно, когда Курт молча замер на миг, поджав губы и стиснув Знак до боли в пальцах. – Только без рук.

Наземь он спрыгнул неспешно, приблизился к стражу почти вплотную, с трудом расстегивая забившиеся грязью крючки на куртке, и, обернувшись полубоком, стянул воротник с плеча, выставив на обозрение присутствующих глубоко выжженную Печать.

– А это – я нарисовал? – уточнил Курт, глядя стражу в глаза, и медленно набросил куртку снова. – Дорогу, сказано.

Мгновение во взгляде привратника отражалась тягостная внутренняя борьба: так просто сдать свои позиции было досадно, ронять достоинство в присутствии соратников явно не хотелось, и страж, нарочито пренебрежительно пожав плечами, уперся ладонями в пояс с оружием.

– Такую и я сделаю, если потерплю маленько. Чего это нынче инквизиторы разъезжают в этаком свинском виде?

– Если сию секунду, – выцедил Курт сквозь зубы, – ты не уберешь с моего пути свою тушу и здесь же, сейчас же не принесешь извинений, эти слова я вобью тебе в глотку. Давай, – подбодрил он с сухой улыбкой, когда вцепившиеся в ремень пальцы стража невзначай коснулись меча. – Положи ладонь на рукоять, сделай мне одолжение. Дотронься до нее, дай мне повод обвинить тебя в покушении – и весь ваш засранный городишко заполыхает завтра же к полудню, громко благодаря за это тебя.

Несколько секунд вокруг висела тишина; страж стоял неподвижно, окаменев от внезапного понимания того, куда его завела не к месту проснувшаяся заносчивость, медленно белея щеками и явно проклиная себя за дерзость.

– Вон, – шикнул Курт тихо, и тот с готовностью шарахнулся в сторону, пряча глаза и от греха убрав руки за спину.

– Виноват, майстер инквизитор… – выдавил страж с усилием. – Нечасто тут… такое. Виноват.

– Понимаю; служба, – милостиво кивнул он, сбавив тон до просто сурового. – Только за словами надо следить.

Бруно на эту короткую перебранку смотрел с усталой скукой; обернувшись на притихших стражей, когда ворота остались позади, тяжело вздохнул, однако же на сей раз обошелся без обличительных речей, только изредка бросая в сторону своего попечителя укоризненные взгляды.

К жилищу местного священника они, не сговариваясь, поехали далеко в обход, по самым узким и отдаленным улочкам, дабы не попадаться на глаза излишне большому количеству прохожих, и, тем не менее, все более становилось ясно, что уже к утру весь городок будет тихо шуметь, обсуждая всколыхнувшее их тихую жизнь явление следователей Конгрегации, неведомо почему обративших на них свое высочайшее внимание.

– Все мои завтра же будут знать, кто я такой, – невесело продолжил его мысль Бруно; Курт пожал плечами:

– Вообще удивляюсь, почему ты просто не сказал об этом сразу. Твой смелый братец тотчас наделал бы в штаны. Я, возвратившись в Кёльн, явился к тетке и ткнул ей Знаком в физиономию. Запугал старушку до полусмерти…

– А будь жив дядя? И ляпнул бы о твоей матери пару ласковых – что ты сделал бы?

– Отметелил бы, тут ты прав, – легко согласился Курт, заворачивая коня к изгороди дома с по-вечернему светящимися окнами. Давешний служка застыл у дверей с каким-то ушатом в руках, глядя на нежданных гостей оторопело и не замечая, как наземь через край выливается па́рящая на холоде вода.

Отец Юрген встретил их радушно и суетливо, пытаясь, однако, не прикасаться при этом к господам дознавателям и тоскливо косясь на пол, где на их пути оставались следы из смеси земли и крови. В одной из натопленных комнат святой отец усадил их на скамью, едва не заскулив, когда Курт бросил сумку на пол, оросив его брызгами жидкой грязи, и оперся о стол, осыпая его чешуйками грязи высохшей, однако в голосе было прежнее почтение, не убавившееся ни на йоту.

– Неужели?.. – спросил он тихо, глядя в их лица с ожиданием и недоверием; Курт кивнул, чувствуя, как гудят ноги и плечи, а голова желает покатиться прочь.

– Да, – выговорил он тяжело. Сейчас, когда смог наконец усесться как положено, когда тело дорвалось-таки до относительного покоя, язык ворочался с усилием, соединяя слова нехотя и медлительно. – Да. Всё.

– Agimus Tibi gratias, omnipotens Deus[156], – прошептал отец Юрген с облегченным вздохом, осенив себя крестом неторопливо и тщательно, словно мальчишка на первом в своей жизни причастии. – Consummatum est[157]… Но, как я вижу, далось вам это нелегко.

– Да, – снова произнес Курт; святой отец сочувствующе закивал:

– Я понимаю, вы очень утомлены… А майстер Ланц – когда нам следует ожидать его?

– Никогда, – отозвался он все так же коротко, и, когда священник застыл, глядя в его лицо вопрошающе и недоверчиво, пояснил: – Далось не просто нелегко – дорого.

– Requiem aeternam dona ei, Domine[158]… – вновь осенился знамением Креста тот, ненадолго замерев в молчании.

– И это еще не конец, – добавил Курт, тяжело оттолкнувшись от стола и, с трудом стащив засохшие и покоробившиеся, точно наждак, перчатки, бросил их на скамью, уже привычно переварив непроизвольный косой взгляд собеседника на его обожженные руки. – Проклятье вашего города ожило не само по себе – Фридриха Крюгера из небытия призвали люди, люди из плоти и крови. С одними из них мы столкнулись сегодня. Помешать Крысолову вернуться мы сумели, однако – остался еще один из тех, кто пытался помочь ему. Последний. Главный. С вашего позволения, вашим гостеприимством мы воспользуемся ненадолго – нам надо восстановить силы перед тем, как встретиться с ним.

– Разумеется, конечно, – закивал отец Юрген и осекся, нахмурясь и понизив голос: – Перед тем, как встретиться?.. То есть… вы знаете, где он?

– Пильценбах, – вклинился Бруно, произнеся название пустующей деревни таким тоном, словно священник все должен был понять по нему только одному.

– Пильцен… – начал священник, вновь не договорив, и воззрился на Курта почти испуганно, прижав к груди ладонь. – Бог мой, господа дознаватели, не намереваетесь же вы отправиться в Пильценбах?..

– Именно намереваемся, – возразил Курт напряженно, позабыв об усталости; на подопечного он посмотрел придирчиво, и тот вздохнул, виновато пожав плечами: