Третья сила. Сорвать Блицкриг! - Федор Вихрев

— Товарищ старший майор государственной безопасности, политрук Иванова по вашему приказанию прибыла, — четко по уставу отрапортовала вошедшая женщина.

— Здравья желаю, Ника Алексеевна, — ответил Ярошенко. Официальный тон и никаких эмоций – что поделаешь, служба есть служба.

— Товарищ майор, — обратился он к заместителю начальника Центра, — нам необходимо переговорить с товарищем Ивановой с глазу на глаз. Информация секретная, поэтому не могу огласить ее при посторонних.

Такой «прозрачный» намек майор понял сразу. Встал, надел шинель и со словами: «Пойду, проверю учебный процесс» скрылся за дверью.

— Эх, Леша! — Ника тут же обняла «грозного ГБ-шника».

Он прижал женщину к себе.

— Привет, любимая… Ника Алексеевна. — И чего в его голосе было больше – шутки или нежности, — не различить. И того и другого поровну.

— Опять тебя черти по всему Союзу носят. — Женщина – это прежде всего женщина, даже если и на ней военная форма. И нет для женщины большего счастья, чем то, когда рядом находится любимый человек. — А сюда – так, по ошибке забрел?

— На самом деле ехал к тебе. Ну, разве что попутно, кое-что по работе решить. Как тут тебя, не обижают? — перешел на веселый тон Алексей.

— Да пытались, — подыгрывала ему Ника, — правда, после того как двоих «Скорая» увезла, а начальство в момент поменялось, меня здесь все резко полюбили. Платонически…

— Ну вот, дожился! А я тебе же самое главное не сказал. Завтра сюда товарищ Берия приедет. Прошлый раз с тобой побеседовать ему не удалось, вот решил теперь. Да и посмотреть, что тут у вас поменялось после смены начальника, тоже интересно.

— Так ты приехал шефу встречу обеспечивать, — усмехнулась Ника. — Типа ты впереди паровоза… Ну-ну…

— О том, что Лаврентий Павлович завтра приедет, знает только начальник Центра, вот теперь и ты тоже. Информация секретная, так что сама понимаешь. — Голос Ярошенко изменился. Он снова превратился в старшего майора госбезопасности.

— Нет, пойду всей стране разбалтывать: завтра Великий День – к нам едет «Великий и Ужасный»!

— Дошутишься ты, товарищ политрук!

— Ага, а Гагарин – долетался!

Кто такой Гагарин и почему он долетался, Ярошенко опять не узнал – их разговор был прерван стуком в дверь.

— Товарищ старший майор госбезопасности, вас к телефону. Из Москвы звонят. — Голос дежурного положил конец их идиллии.

— Ладно, иди, — пересилила себя Ника. Ей очень не хотелось именно сейчас отпускать этого человека. — Береги себя, Леша… если сможешь.

На душе вдруг стало грустно и одиноко. «Нельзя тебе было влюбляться, — в сотый раз упрекнула она себя, — нельзя… но очень хочется… а значит – люблю!»

На следующий день у нас была запланирована встреча с Берией. Правда, об этом в Центре пока никто не знал, а зачем? Меньше знаешь – крепче спишь.

Центр спал, когда утреннюю тишину разметал шум въезжающих машин. Я выглянула в окно. Машины остановились за углом, возле главного входа, но снежная завируха, поднятая с утра с белой своей постели, никак не хотела успокаиваться. От этой белой пелены стало тревожно и грустно. Вот так и рвется покров привычной уже круговерти. Что там, за этой метелицей… люди… или бездушные машины, ориентированные на победу любой ценой.

Для меня, женщины в сугубо мужском мире, этот разговор даст возможность определиться или, наоборот, расставит точки над «i».

О личности Берии я задумывалась мало. Писали в бульварной прессе, что он был и «лучшим менеджером двадцатого века», и «кровавым палачом», и «верным семьянином и хорошим отцом» – все это журналистские штампы. А для меня-историка было важно только одно – что ты хочешь построить, уважаемый Лаврентий Павлович? Что же тебе не дали доделать? И стоит ли оно того, чтобы будущее стало другим – лучшим?

Кабинет начальника Центра был шириной метра три с половиной и метров пять в длину. Привычный т-образный стол с письменными принадлежностями и стандартной настольной лампой с зеленым стеклянным абажуром, черный телефон… Стулья, стоявшие по бокам от стола, шкаф с книгами и рабочей документацией, сейф и обязательный портрет Сталина, висящий на стене, дополняли скромное убранство рабочего кабинета начальника Центра полковника Дендрука. Одним словом, обычный кабинет обычного советского начальника того времени. Когда я вошла, Берия сидел во главе стола, и солнечные лучи, пробивавшиеся из окна за спиной наркома сквозь тонкие желтые шторы, вырисовывали на столе причудливый силуэт его тени. Казалось, что это не тень, а это он сам вытянулся вперед, чтобы лучше разглядеть загадочную гостью из будущего, которую любящая иногда пошутить судьба занесла в этот мир и в это время. Справа от Лаврентия Павловича сидел мужчина лет тридцати пяти-сорока. Лицо его показалось мне знакомым, но вот где его видела раньше, вспомнить я так и не смогла. Хотя услужливая память упорно твердила о какой-то фотографии в книге, прочитанной еще там, в другой жизни.

Раз я уже застряла в этом времени, то надо вживаться. Хотя бы отбросить свои «демократические маразмы» и стать если уж не «своей», то, по крайней мере, «не чужой». Там, в лесу, еще находясь в каком-то адреналиновом цейтноте, можно было и генерал-лейтенанту сказать: «Здрасьте!», а вот прошло почти полгода, и, кажется, что та бесшабашная снайперша так и осталась в белорусских лесах, а на ее место пришла циничная, жесткая и подозрительная стерва. Хотя, как сказать – пришла, просто поменялись маски, и эта более вписалась в окружающую среду. Поэтому, едва войдя в комнату, я доложила четко по-военному: – Здравия желаю, товарищ Народный комиссар. Политрук Иванова прибыла по вашему приказанию.

— Здравствуйте, Ника Алексеевна, — поприветствовал Берия меня коротким кивком головы. — Проходите, садитесь.

Я села на предложенный стул, сложила руки и приготовилась слушать и отвечать. Странно, но, увидев народного комиссара внутренних дел СССР, я поняла, что говорить нам с ним не о чем. Этого человека мало будут интересовать мои умозаключения, рассуждения на тему: «Что было и что будет…» Этот человек умел сам делать собственные выводы и не нуждался в рефлексирующих дамочках и интеллигентах. Ему нужны знания. А их у нас еще на «собеседованиях» выжали так, что, похоже, облегчили головы на пару килограммов.

Как историку, мне бы было интересно написать о нем. Но не сейчас. Потом… когда-нибудь. И по возможности – честно. «В конечном счете это Берия приехал со мной поговорить, вот пусть и спрашивает, а я посмотрю, додумаю». — Наконец правильная мысль успокоила мои расшалившиеся нервишки.

— Ника Алексеевна, — начал разговор Лаврентий Павлович, — представляю вам вашего непосредственного начальника, — он указал рукой на сидящего напротив мужчину, — начальник второго управления НКВД Судоплатов Павел Анатольевич.

Несмотря на то, что я ожидала что-то подобное, это имя заставило меня уважительно склонить голову. И тут же поднять и посмотреть в упор на Берию.

Судоплатов отреагировал лишь легкой улыбкой, а Берия, усмехнувшись, добавил: – Понимаю, для вас он живая легенда, но ничего, у вас еще будет время поговорить. Я сегодня уезжаю, а вот Павел Анатольевич остается еще на несколько дней. Так что наговоритесь.

Кто такой Судоплатов, я знала хорошо, поэтому сразу прониклась симпатией к этому человеку. Да и в его взгляде чувствовалось, что он прекрасно осведомлен о том, что я из себя пытаюсь представить. Короче, два профессионала и два хороших человека – мы поняли друг друга с одного взгляда.

— Ника Алексеевна, ответьте мне на один вопрос. — Берия, видно, находился в хорошем расположении духа, и взгляд его пронзительных глаз не был холоден и беспристрастен, как я ожидала. Лаврентий Павлович смотрел на меня с любопытством и интересом. Такой интерес бывает у детей, когда они впервые видят какие-то новые грани в, казалось бы, хорошо знакомом предмете или событии. — Там, в вашем мире, все женщины такие же хорошие бойцы, как и вы, или вы являетесь исключением из правил?

Вопрос, конечно же, был с подтекстом, ибо не тот человек был нарком Берия, чтобы не ознакомиться с личным делом «товарища Ивановой». «Интересно, зачем этот вопрос. Проверяет? Вряд ли. Что-то я какая-то мнительная. Не надо искать черную кошку в темной комнате». Мысли бегали в салочки и ловили за хвост одна другую. Хотелось и честно сказать, и в то же время – приколоться. Ну что ж, на глупый вопрос – получите глупый ответ.

— Нет, Лаврентий Павлович, просто мужчины стали слабее. Свято место пусто не бывает.

— Вот и я думаю, — произнес нарком, — если в том мире женщины дерутся и стреляют лучше, чем мужчины, то такой мир гроша ломаного не стоит.

Берия задавал различные вопросы, но все они к делу не имели никакого отношения. У меня складывалось впечатление, что нарком уже давно составил обо мне свое мнение и сейчас просто удовлетворяет свое любопытство относительно устоев и традиций того общества, которое было в моей жизни и не было, да и, наверное, никогда не будет в его жизни.