Путешествие на Запад. Том 3 - У. Чэнъэнь
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Коль справедлив ты и добро творишь,
И с суетой мирскою порываешь,
То славу праведника обретаешь
И в человеческих сердцах царишь.
Коль беспристрастный твой рассудок чист,
То счастье ты великое постигнешь!
На легком облаке, под ветра вой и свист,
Ты берега блаженного достигнешь,
Где бесконечна жизнь во всей ее красе,
Где праведника дружбы удостоят
Там обитающие Будды все
И в честь его чудесный пир устроят.
На яшмовый престол воссев по их веленью,
Освободясь от бренности мирской,
От суетных забот, подобных сновиденью
О мотыльке123, – ты обретешь покой.
Себя очистив от земного праха124,
Ты будешь жить без горя и без страха.
Вы уже знаете о том, что Танский монах и его ученики прочистили загрязненный проход через гору. Выйдя на дорогу, они отправились вперед радостные и довольные. Время шло очень быстро, и снова наступили знойные дни лета.
На гибких ветвях наливались,
Словно пламенем жарким объяты,
В ризах пурпурных гранаты.
Листья лотоса вширь раздавались,
Закруглялись, как яркие блюда
Цвета дивного изумруда,
В тополях придорожных скрывались
И там щебетали пугливо
Птенцы ласточки легкокрылой.
Пешеходы от зноя спасались
Легким веяньем опахала,
По дороге шагая устало.
Продвигаясь вперед, наши монахи вдруг увидели какой-то город, к которому они приближались. Танский монах остановил коня и спросил:
– Братья! Взгляните, что за город перед нами?
– Да ты, оказывается, неграмотный, – отвечал Сунь У-кун. – Как же тебе посчастливилось получить повеление Танского императора отправиться на Запад?
– Я с малых лет учился, чтоб стать монахом, выучил наизусть тысячи сутр и десятки тысяч песнопений. Как же ты можешь говорить, что я неграмотный! – возмутился Танский монах.
– Если ты грамотный, – продолжал Сунь У-кун, – то почему не можешь прочесть три четко написанных крупных иероглифа на флаге абрикосового цвета, который развевается над городской стеной, и спрашиваешь нас, что это за город?
– Несносная обезьяна! – рассердился Танский монах. – Чего ты чепуху болтаешь? Разве не видишь, что от ветра флаг колышется и на нем ничего нельзя разглядеть, а иероглифы и подавно.
– Почему же я их вижу? – не унимался Сунь У-кун.
Тут вмешались Чжу Ба-цзе и Ша-сэн:
– Наставник! Не слушай ты его грубостей! До города еще так далеко, что даже стен не видно. Как же можно на таком расстоянии разглядеть иероглифы на флаге?
– А я все-таки прочел! – злорадно сказал Сунь У-кун. – Разве не видите вы три иероглифа «Чжу», «Цзы» и «Го»?
– Чжуцзыго! – повторил Танский монах. – Так это значит, Пурпурное царство, расположенное на Западе. Здесь нам надо будет предъявить проходное свидетельство и получить пропуск. – Нечего объяснять! И так понятно, – пробурчал Сунь У-кун.
Прошло немного времени, и монахи достигли городских ворот. Наставник слез с коня и вместе с учениками, пройдя через мост и через трое ворот, вошел в город. Их поразил величественный вид, открывшийся перед ними.
Вот уж, право:
Тысячеоки стены городские —
Глядят на мир во все свои бойницы;
Вкруг них вода проточная струится
И отражает камни вековые,
И горы голубые отражает,
Что город тот чудесный окружают.
Коль ты пройдешь через его ворота,
Увенчанные башнями витыми,
Расстелется пред взорами твоими
Картиною прелестной и приглядной
Весь город в пестроте своей нарядной,
Пленяя очи дивными дворцами,
Тенистыми прохладными садами,
Раздольем площадей своих базарных,
Своих мощеных улиц широтою,
Раскраской яркой пагод светозарных
И зданий величавой простотою.
До поздней ночи здесь открыты лавки,
В них продают заморские новинки;
Под разной снедью ломятся прилавки
На переполненном народом рынке.
Засовами надежными заставы
От беспорядков город замыкают;
Оберегая честь его и славу,
Покой гостей и граждан охраняют.
Краса империи – ее столица,
Недаром всяк в ней побывать стремится!
Путники шли по главной улице города и поражались замечательному виду не только зданий, но и прохожих, великолепно одетых, говоривших изысканным языком, право, ничуть не хуже, чем в столице великого Танского государства. Но как только продавцы и покупатели, толпившиеся по обеим сторонам улицы, увидели безобразнейшего Чжу Ба-цзе, высоченного Ша-сэна с черным лицом и Сунь У-куна с волосатой мордой и низким лбом, так сейчас же прекратили торговлю и стали глазеть на них. Танский монах, обращаясь к своим ученикам, все приговаривал:
– Только бы не случилось беды! Идите, опустив голову!
Выполняя распоряжение наставника, Чжу Ба-цзе уткнул рыло за пазуху; Ша-сэн не осмеливался поднять головы, и только один Сунь У-кун смотрел по сторонам, держась совсем близко от Танского монаха. Но жители города оказались воспитанными и спокойно расходились, наглядевшись на диковинных прохожих. Однако нашлись праздные зеваки, любители разных происшествий, а также уличные мальчишки, которые с улюлюканьем и смехом сопровождали путников, забегали вперед и кидали в них осколками кирпичей и черепицы, потешаясь больше всего над Чжу Ба-цзе. От волнения Танского монаха бросало в пот, и он непрестанно твердил:
– Не заводите ссоры!
Дурень Чжу Ба-цзе послушно прятал голову, не смея поднять ее.
Прошло еще немного времени, и путники завернули за угол. Там они увидели высокий забор и ворота, над которыми была надпись: «Казенное подворье для иноземцев».
– Ученики мои! – молвил Танский монах. – Зайдемте сюда!
– Зачем? – спросил Сунь У-кун.
– Подворье для иноземцев является таким местом, где оказывают услуги приезжим из разных стран, – пояснил Танский монах. – Мы тоже вправе потревожить служителей этого учреждения. Пока что войдем туда и передохнем. Потом я явлюсь к властям, получу пропуск по подорожной, и мы тотчас же отправимся в дальнейший путь!
Услышав эти слова, Чжу Ба-цзе высунул свое рыло, при виде которого несколько десятков зевак от страха попадали на землю.
– Учитель, ты совершенно прав, – сказал он, подойдя к Танскому монаху. – Давайте пока спрячемся здесь, чтобы избавиться от этих горлопанов-зевак.
Они вошли в подворье, и толпа любопытных постепенно рассеялась.
В подворье оказалось два смотрителя: один – главный, другой – его помощник. Они находились в зале на возвышении и производили перекличку низших служащих, назначая их для услуг к тому или иному начальнику. Увидев Танского монаха, неожиданно подошедшего к ним, оба встревожились и стали спрашивать