Собрание сочинений. Том 7. Страница любви. Нана - Эмиль Золя

— Вот! — воскликнула она, указывая на Фонтана жестом трагической актрисы.

Мюффа, который готов был стерпеть все, не вынес такого оскорбления.

— Шлюха! — пробормотал он.

Нана, уже возвращавшаяся в спальню, выскочила обратно: последнее слово должно было остаться за ней.

— Шлюха? Чем шлюха? А твоя жена?

И скрылась, изо всей силы хлопнув дверью и щелкнув задвижкой. Мужчины молча посмотрели друг на друга. Вошла Зоя. Она им не нагрубила, напротив — говорила олень рассудительно. Как женщина благоразумная, она находила, что хозяйка сделала глупость и зашла слишком далеко. И все же Зоя защищала ее: долго с этим шутом гороховым Нана не останется, надо выждать. Пускай перебесится. Посетители ретировались. Оба не сказали ни слова. Выйдя на улицу взволнованные, братски сочувствующие друг другу, они молча обменялись рукопожатием и разошлись в разные стороны, еле волоча ноги.

Мюффа возвратился наконец домой, на улицу Миромениль, и как раз в это время подъехала жена. Они встретились на площадке у широкой лестницы, в мрачной прихожей, от стен которой веяло ледяным холодом. Оба подняли глаза и посмотрели друг на друга. Одежда графа была в грязи, бледное растерянное лицо хранило следы какого-то сомнительного похождения. Графиня, видимо, была совсем разбита после ночи, проведенной в вагоне, и чуть не засыпала на ходу; прическа у нее сбилась, под глазами залегли черные круги.

Нана и Фонтан поселились на Монмартре, по улице Верон, в маленькой квартирке на пятом этаже. В канун крещенья они пригласили кое-кого из приятелей; въехали они всего три дня назад и заодно решили справить новоселье.

Все произошло внезапно, в пылу медового месяца, без обдуманного намерения устроиться по-семейному. На другой день после своей шалой выходки, когда Нана так решительно выставила за дверь графа и банкира, она почувствовала, что все рушится. Она сразу поняла, что ее ждет: в переднюю ворвутся кредиторы, начнут вмешиваться в ее сердечные дела, грозить, что все продадут с молотка, если она не образумится; придется пререкаться с ними до хрипоты, спасать свое жалкое имущество. Уж лучше все бросить. Да и надоела ей эта квартира на бульваре Османа. На что ей эти раззолоченные палаты? В припадке нежных чувств к Фонтану она мечтала теперь о маленькой светлой спаленке; воскресли прежние ее идеалы, идеалы тех времен, когда она была цветочницей, когда предел ее мечтаний составлял палисандровый зеркальный шкаф и кровать с голубым репсовым пологом. В два дня она распродала все безделушки и драгоценности, какие смогла вынести из дому, захватила с собой десять тысяч франков и, не сказав ни слова привратнице, ушла. Скрылась, исчезла бесследно, как в воду канула. Ну, теперь уж мужчины не станут цепляться за ее юбки. Фонтан был очень мил. Ни слова не сказав против, предоставил ей действовать. Даже повел себя как хороший товарищ. У него самого было около семи тысяч франков, и он, которого обычно обвиняли в скупости, согласился присоединить свои капиталы к десятитысячному вкладу Нана. Они решили, что располагают прочной основой для обзаведения, и начали устраиваться; взяв денег из общей кассы, сняли и обставили квартиру из двух комнат на улице Верон, все делили поровну, как старые друзья. Вначале действительно все шло чудесно.

На крещенский пирог мадам Лера пришла первая и привела с собой Луизэ. Фонтан еще не вернулся, и поэтому тетка позволила себе высказать племяннице свои опасения: она трепетала при мысли, что Нана отказалась от богатства.

— Ах, тетя, я так его люблю! — воскликнула Нана, трогательно прижимая к груди руки.

Слова эти произвели необыкновенное впечатление на мадам Лера. Она даже прослезилась.

— Уж это верно, — сказала она убежденно. — Любовь важнее всего.

И принялась восторгаться: какая уютная квартирка. Нана показала ей и спальню, и столовую, и кухню. Ну конечно, это не бог весть что, но все очень чистенько, везде побелили, покрасили, сменили обои, комнатки такие веселые, солнечные.

Потом мадам Лера увела племянницу в спальню, а Луизэ остался на кухне и пристроился возле кухарки смотреть, как та жарит курицу. Дело в том, что если мадам Лера и позволила себе сделать замечание, то лишь потому, что у нее недавно побывала Зоя. Из чувства преданности к хозяйке Зоя храбро стояла на посту; мадам, конечно, позднее отблагодарит ее, — на сей счет горничная не беспокоилась. И пока происходил разгром апартаментов на бульваре Османа, Зоя сражалась с кредиторами, стараясь отступить с честью, спасти обломки прежней роскоши; всем она говорила, что хозяйка уехала путешествовать и пока еще не сообщила адреса. Боясь, как бы ее не выследили, Зоя даже лишала себя удовольствия навещать Нана. Однако в тот день она не зря прибежала утром к мадам Лера: дела принимали новый оборот. Накануне явились кредиторы — обойщик, угольщик, белошвейка — и заявили, что согласны подождать, даже предложили дать Нана взаймы весьма значительную сумму, если только она пожелает возвратиться в свою квартиру и будет вести себя умно. Тетка передала племяннице слова Зои. Несомненно, за этими предложениями скрывается какой-нибудь поклонник.

— Ни за что! — возмущенно воскликнула Нана. — Ишь ты! Ловкачи они, эти господа поставщики! Вообразили, что я соглашусь продаваться, чтобы оплатить их счета! Да я лучше умру с голода, чем изменю Фонтану.

— Так я ей и ответила, — сказала мадам Лера. — У моей племянницы, говорю, слишком благородное сердце.

Все же Нана была очень уязвлена, узнав, что Миньоту продали и купил ее за гроши не кто иной, как Лабордет для Каролины Эке. Нана разразилась гневной тирадой против всей шайки. Кто они такие? Сущие твари, потаскушки, и нечего им нос задирать. Да они ей и в подметки не годятся!

— А ну их, пусть себе кривляются, — заключила она. — Не в деньгах счастье! Знаешь, тетя, я о них думать-то позабыла. Как будто их и на свете нет. Я так счастлива!..

Тут пришла мадам Малюар, как всегда, в диковинной шляпке, — только она одна ухитрялась придавать своим шляпкам такой нелепый фасон. Встреча вышла очень радостной. Мадам Малюар объяснила, что в роскошной обстановке она робела, а теперь время от времени будет заглядывать на партию в безик. Еще раз осмотрели квартиру, и на кухне, в присутствии приходящей прислуги, поливавшей курицу жиром, Нана заговорила об экономии, о том, что кухарка стоила бы чересчур дорого, что гораздо лучше самой вести свой дом. Луизэ с блаженной улыбкой взирал на курицу.

Вдруг послышались громкие голоса. Пришел Фонтан с Боском и Прюльером. Можно было садиться за стол. Уже подали суп, однако Нана в третий раз повела гостей смотреть квартиру.

— Ах, дети мои, как у вас уютно! — твердил Боск, просто для того чтобы доставить удовольствие приятелям, раз они угощают обедом. Но, откровенно говоря, вопрос о «конуре», как он выражался, ничуть его не занимал.

В спальне он выказал еще больше любезности. Обычно он называл женщин кобылами, и мысль, что мужчина может взвалить на себя этакую обузу, вызывала в этом пьянице, презиравшем всех и вся, особенное негодование.

— Ах, мошенники! — сказал он, лукаво подмигивая. — И ведь все проделали тайком!.. Ну что ж, вы правы. Ничего не скажешь. Заживете чудесно. А мы будем ходить к вам в гости!

Прискакал Луизэ верхом на палочке, и Прюльер сказал с ехидным смешком:

— Смотрите-ка! У них уже такой большой младенец!

Шутка показалась очень забавной. Тетка и мадам Малюар так и покатились со смеху. Нана не только не рассердилась, но умильно улыбнулась и сказала, что, к сожалению, это неверно, но ради нее самой и ради малыша она очень хотела бы, чтобы так оно и было. Кто знает, может, и появится у них младенец. Фонтан выказывал необыкновенное благодушие, брал Луизэ на руки, играл с ним и говорил, сюсюкая:

— Ну и что ж, ну и что ж!.. А мы своего папочку все равно любим!.. Называй меня папочкой, плутишка.

— Папочка… папочка… — лепетал мальчик.

Все наперебой ласкали Луизэ. Боску надоели сантименты, и он напомнил, что пора приступать к пиршеству, — все прочее пустяки. Нана попросила разрешения посадить Луизэ рядом с собой. Обед прошел очень весело. Один Боск злился на соседство мальчугана, от которого ему все время приходилось защищать свою тарелку. Мадам Лера тоже ему досаждала. Разнежившись, она шепотком рассказывала таинственные истории о том, как к ней все еще пристают на улице вполне приличные господа, и несколько раз ему приходилось отодвигать под столом ногу, ибо соседка напирала на нее коленкой, устремив на него затуманенный взор. Мадам Малюар сидела рядом с Прюльером. Но он вел себя с ней крайне неучтиво: ни разу не позаботился о своей даме, — он был всецело поглощен Нана; по-видимому, его злило, что она сошлась с Фонтаном. К тому же влюбленные голубки всем надоели непрестанными нежностями. Вопреки правилам этикета, они пожелали за столом сесть рядом.