День народного единства. Преодоление смуты - Валерий Шамбаров

Подняли мятеж и буджацкие татары. И мудрено ли, что султан смотрел сквозь пальцы на дела крымского хана? Не выходит из подданства — и то хорошо, так что лучше не нажимать на него слишком сильно. По оценкам историков, за первую половину XVII в. татары угнали из России около 200 тыс. человек. Помосты невольничьих рынков в Керчи, Перекопе, Кафе, Анапе и наиболее крупного, в Азове, переполняли русские мужики, юноши, бабы, которым покупатели щупали мускулы, заглядывали в зубы. Самый ценный товар — девушки, маленькие девочки и красивые мальчики, предназначенные для гомосексуальных удовольствий, продавались отдельно, в закрытых шатрах или стационарных «магазинах», куда допускалась только «солидная», платежеспособная публика. А царскому правительству приходилось на выкуп уведенных в неволю собирать особый налог — «полоняничные деньги», по 8 копеек со двора. И отправлять в Бахчисарай богатые «подарки», чтобы уберечься хотя бы от набегов главных сил хана, даже если он при этом не сочтет нужным удерживать своих мурз с мелкими отрядами.

Иран в войне с Турцией исчерпал свои силы. Но отдавать захваченных территорий не собирался, а у Мурада не получалось «дожать» его. И, не добившись ничего путного в Закавказье, султан опять сделал «рокировку», перенес центр боевых действий в Ирак. Сам отправился с армией и осадил Багдад. Для российских планов строительства «засечных черт» такая ситуация была выгодной. В Москве понимали, что продвижение в «Дикое Поле» вряд ли обойдется без конфликта с Бахчисараем и Стамбулом. Но турецкие проблемы давали надежду избежать большой войны. Подготовка к строительству велась в глубокой тайне, чтобы поставить соседей перед фактом и не позволить помешать работам. Хотя подготовка, конечно, потребовалась колоссальная. Новые оборонительные сооружения должны были протянуться более чем на 1000 км. Нужно было обеспечить все это инженерной разведкой, людскими и материальными ресурсами.

Однако получилось так, что в это же время и тоже в тайне донские казаки вынашивали другой проект — захватить Азов и сделать его центром своей вольной республики. Это была мощная крепость, как раз незадолго до того реконструированная и усиленная. Обвод каменных стен достигал 1200 м, высота их доходила до 20 м, твердыню охраняли 11 башен, рвы трехметровой глубины и восьмиметровой ширины, 200 орудий разного калибра. Гарнизон состоял из 5,5 тыс. человек, из них 4 тыс. янычар, остальные — городское ополчение, слуги, местные татары. Но казаки находились на взлете своей буйной силушки, и такие трудности их не смущали. А вот боеприпасов для предприятия требовалось много. Да и вообще желательно было упрочить контакты с Москвой, поскольку было ясно — с потерей Азова турки и татары не смирятся. И к царю в начале 1637 г. отправили зимовую станицу атамана Ивана Каторжного.

В послании о наступательных планах дипломатично не упоминалось — писали, что «многие орды на нас похваляются, хотят под наши казачьи городки войной приходить и наши нижние городки разорить, а у нас свинцу, ядер и зелья нет». Сетовали, что в прошлом году государева жалованья не было, «и мы помираем голодной смертию, наги, босы и голодны», что в порубежных городах «целовальники стали брать пошлины с казаков». Пошлины с них брали по приказу Филарета после убийства Карамышева и отказа принести присягу. А по какой причине не было жалованья в 1636 г., неизвестно — то ли казаки опять чем-то Москве досадили, то ли просто из-за административных неувязок. Но в принципе после участия донцов в Смоленской войне отношения с ними стали нормализовываться. А проекты строительства «засечных черт» и подавно требовали восстановить прочный союз. Поэтому атамана встретили радушно, пошлины отменили, царь и правительство охотно отпустили жалованье. Его повез дворянин Степан Чириков, который заодно должен был встретить ехавшего из Турции посла Кантакузина. А Каторжный, оценив теплый прием, задержался в столице, надеясь выпросить еще и дополнительное жалованье.

Пока посольство ездило, инициаторы нападения на Азов бросили клич по всем «верховым городкам и по всем речкам» — собраться в Монастырском городке. На Дону было тогда 48 городков, боеспособное мужское население насчитывало 15 тыс. Но в воззвании оговаривалось, что дело сугубо добровольное, и «нетчикам суда и расправы не будет», и на круг прибыли лишь 4 тыс. — самые крутые и отчаянные. Но в это же время ухудшалось положение казаков в Польше. После подавления восстания Сулимы катились гонения и произошел раздрай в Запорожской Сечи. Некоторые считали, что надо продолжать борьбу с поляками. Другие разуверились в успехе и перешли к туркам — их с радостью приняли и направили вместе с янычарами против мятежных буджацких татар. А третья часть, около 1 тыс., вообще решила бросить родные края, уйти в Персию и поступить на службу к шаху. Когда они достигли Дона, их пригласили остаться и принять участие в предприятии.

Запорожцы согласились. На кругу решили — на море в этом году не ходить, а «добывать Азов». Походным атаманом избрали Михаила Татаринова. Начались приготовления. Делались штурмовые лестницы, ремонтировались челны для подвоза снаряжения. Снимались пушки, прежде стоявшие на казачьих лодках и стенах городков, их набралось 90, в основном легких фальконетов. И как раз в разгар сборов на Дон по дороге в Москву прибыл Фома Кантакузин с большой свитой. Казаки, конечно, могли бы быстренько спровадить его дальше. Но заподозрили — вдруг он что-то заметил? И арестовали. А от царя приехал Чириков, привез жалованье. Он возмутился, доказывал, что с дипломатами так поступать негоже. Ему отвечали, что «Фомка не посол, а лазутчик», и отпустить отказались. Чириков, так ничего и не добившись, отправился обратно в Москву. А задержанный Кантакузин и впрямь разобрался, что замышляют донцы. И стал предпринимать меры, чтобы предупредить своих. Наудачу отправил несколько писем в Азов, привязывая их к чурбакам и пуская в реку по течению. Послал нескольких слуг пробраться к татарам или ногаям, именем султана приказывая идти на выручку Азову всем, кто может. Одного из гонцов перехватили на Аксае, надзор за послом ужесточили.

А 19 апреля казаки выступили. Основная часть войска, около 4 тыс., двинулась к крепости на челнах и по берегу. Два конных отряда были высланы в степь, создав заслоны со стороны Тамани и Крыма, а отряд на стругах вышел в устье Дона, блокируя Азов с моря (город стоял в 8 км от устья). Но надежда захватить турок врасплох не оправдалась. Оказалось, что они успели организовать оборону и при подходе казаков стояли на стенах «в стройном чине» с мушкетами и пушками, готовыми к стрельбе. Донцы и запорожцы принялись обкладывать крепость по всем правилам воинского искусства. Окружали шанцами, строили лагерь, прикрывая его валами и рвами от возможных вылазок и нападений из степи, стали приближаться к стенам апрошами (зигзагообразными траншеями). Янычары насмехались, кричали: «Сколько вам под Азовом ни стоять, а его вам как ушей своих не видать».

Конные заставы, выставленные на «крымскую» сторону, обнаружили в это время татарский загон, возвращавшийся из набега на Русь, внезапной атакой разгромили его и освободили 300 пленников. А Татаринов, завершив предварительные осадные работы, все же попытался добыть Азов штурмом. Турки встретили атакующих ружейными залпами, ядрами и картечью, лили со стен кипяток и расплавленное олово и казаков отразили, нанеся им немалый урон. Виновными сочли посла Кантакузина и его толмача Асана. Первого обвинили в том, что он предупредил гарнизон, а второго объявили колдуном. Притащили обоих на круг и убили, после чего отпели молебен и окропили табор святой водой. Настроения стали шаткими. Некоторые сочли, что ничего не получится, а запорожцы опасались, что турки морем пришлют войско, и предлагали снять осаду.

Когда происходили эти события, Степан Чириков, вернувшись из Раздор, разумеется, доложил о предприятии донцов. Но… царь и правительство Черкасского предпочли сделать вид, будто по-прежнему пребывают в неведении. Каторжному отпустили дополнительное жалованье — «зелье ружное да пушечное и пушечные ядра», и повез его тот же Чириков! То есть Москва негласно поддержала казаков. Потому что отвлечение турок и татар на Азов благоприятствовало реализации планов строительства на юге. И появилась возможность адекватно рассчитаться за удары в спину в 1632 и 1633 гг. На обратном пути Каторжный вербовал подкрепление из всякой вольницы — этому правительство тоже не препятствовало. Просило лишь не принимать беглых, да и то не слишком настойчиво. Когда воронежский воевода намекнул, что, кроме вольных людей, к отряду пристали и холопы с крепостными, Каторжный отрезал: «Беглых выдавать не велено!» Атаман вообще был мужик горячий. Вдогон ему послали дворянина Мясного с тем же напоминанием насчет беглых — Каторжный его «ударил в душу», пригрозил убить и кричал, что если сам воевода приедет из Воронежа «беглых людей вынимать, мы и ему отсечем уши и пошлем их в Москву!». Впрочем, это заявлялось уже после того, как отряд покинул российские пределы.