Четыре месяца темноты - Павел Владимирович Волчик

Как пьяная она вышла в коридор и медленно пошла к лестнице. Широкая река третьеклассников, полная игривого смеха и визга, полилась мимо к дверям.

Она вспомнила квартиру Мурата, в которой раньше часто бывала. Больше похожую на фойе пятизвёздочной гостиницы, чем на жилое помещение. Его небольшую мальчишескую комнату с велотренажёром, стены, обклеенные пошлыми постерами. Вспомнила неширокую кровать, которую он никогда не убирал. Она не могла представить, что Марго теперь живёт в этой комнате, расчёсывает там свои длинные волосы, по часу красится у зеркала, спит в одной с ним кровати и по утрам вместе с ним собирается в школу. Тамара не понимала, как родители его новой подружки ещё не схватили за прекрасные волосы свою дочь и не вернули домой.

Ей вдруг стали отвратительны родители Мурата, в каждом своём действии и разговоре демонстрирующие, какие они ещё молодые и свободолюбивые. Все их праздные разговоры, сленг, походы по самым злачным выставкам современного искусства, ежемесячные короткие поездки за границу, мнимое уважение, которое они проявляли ко всему, что выберет Мурат, стали казаться ей не свободолюбием, а простым нежеланием взрослеть. Тамаре стали отвратительны и все приятели Мурата, которые пели ему о том, какие классные у него «предки».

Она хотела тут же ворваться в столовую, схватить его за грудки и хорошенько треснуть о стенку. Сказать ему, какой он идиот, с кем связал свою жизнь, как теперь о нём будут говорить в школе…

А как? Одноклассники посчитают его взрослым, учителя молча проглотят очередной факт вседозволенности. Родители будут делать вид, что не хотят вставать на пути у любви.

Истинно словом «любовь» в последнее время можно прикрыть любую гадость. Они будут сравнивать их с Ромео и Джульеттой, хотя шекспировские герои готовы были умереть друг за друга, а эти разбегутся, как только у родителей закончатся деньги.

Неужели никто не понимает, что такая свобода погубит его?

Тамара смотрела в тёмные стёкла – она навсегда останется маленькой старушкой среди молодых ребят. Её взгляды на семейную жизнь, мечты о белом простом платье, которое является символом чистоты невесты, а не символом роскоши, её желание доверить жизнь только одному мужчине, фантазии об уютном старом доме далеко за городом, где они будут растить детей, будут казаться людям чем-то экзотическим и древним, вроде останков динозавров или окаменевшего папоротника.

Вечером, пока бабушка не вернулась со смены, Тамара убралась и подогрела ужин. Есть совсем не хотелось, и она в каком-то забытьи смотрела на запотевшую кастрюлю.

Придавленная необыкновенной усталостью и тишиной, наполняющей квартиру, девушка добрела до своей кровати.

Она села на пол и попробовала помолиться. В голову совсем не лезли нужные слова.

Девушка вдруг вспомнила о тех откровениях, которыми она с таким восторгом делилась сегодня с Муратом, и пожалела, что открылась ему, что всегда открывается ему.

«Дорогой Бог, раз ты создал нас, то наверняка знаешь, как починить тех, кто сбился с пути. Прошу тебя, дай ему разума, защити его…»

Тамара легла под одеяло и сразу уснула.

Её разбудил звонок.

– Что? – спросила она слабым голосом в трубку.

– Мне… мне нужно взять у тебя сделанное задание по английскому. Срочно!

– Я уже легла.

– Ещё нет девяти, пожалуйста… Маргарита Генриховна распилит меня на части.

– Мне-то что? Где?

– На площади Последнего Героя. В десять. Я должен ещё успеть забежать домой. Слышишь?

Домой. Она вспомнила, кто у него сейчас дома, и ей захотелось повесить трубку.

– Не буду ждать тебя ни минуты, если опоздаешь… – сказала она, сдёргивая одеяло. – Я не знаю, что ты мне будешь должен, Мурат…

– Сделаю всё, о чём ты меня попросишь! – пролепетал голос на другом конце.

«Как же! – подумала Тамара. – Расскажи это очередной дурочке…»

Впрочем, собравшись и выйдя из дома в темноту, на лютый холод, она засомневалась в том, что у неё осталось хоть сколько-нибудь ума.

Озеров

Кирилл вошёл в квартиру с тремя другими гостями.

Тот из них, кто говорил самым нудным голосом и дольше всех, был одет в серое мятое пальто до самых пяток. Из опущенного воротника торчала коротко стриженная голова с длинным носом и нервной улыбкой. Войдя в прихожую, он вдруг преобразился: стал громким, шумным и принялся отпускать одному ему понятные шутки.

Двое других заняли собой всё пространство передней: рыжий, словно куда-то спешащий и деловой, войдя, сразу всех предупредил, что заглянул ненадолго, а высокий атлет с густыми, сросшимися на переносице бровями, одетый в шерстяной свитер, принялся хватать и разглядывать попадавшиеся под руку хозяйские вещи.

Кирилл незаметно вошёл за ними, тихонько снял зимнюю куртку и остановился в дверях.

Как оказалось, он слишком давно не проводил время в среде своих сверстников.

Озеров пришёл сюда, чтобы хоть как-то сменить обстановку и забыть о школе. Забыть о проблемах с родителями, о непослушных детях, о куче журналов. Так он говорил сам себе, хотя, если бы его позвала сюда не Агата, а кто-нибудь другой, он рассмеялся бы этому человеку в лицо, потому что единственное, чего ему сейчас хотелось, – хорошенько выспаться.

Хозяйка, молодая девушка с безупречно ровной чёлкой и отрешённым лицом, говорила без умолку и делала вид, что хочет веселиться.

Это была старая знакомая Агаты, с которой они вместе учились. Кирилл очень плохо помнил её и сомневался, что она узнала его.

Нудного, ставшего шумным, хозяйка встретила восторженным визгом. Рыжего сразу начала уговаривать остаться. А у атлета осторожно отобрала из рук фарфоровую статуэтку.

Вся толпа скоро устремилась в комнату. Там работал телевизор – большая плазма. Ждали остальных гостей, и общий разговор не клеился.

Коротко стриженный всё ещё говорил громче других.