Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны) - Борис Фрезинский

Тут и начинается самое интересное: мужа Лунгиной Симу, тогда режиссера Театра Станиславского, посылают осмотреть зрительный зал бывшего ГОСЕТа. Тамошнее запустение и безлюдье потрясли его, но еще сильнее потряс обнаруженный за столом в одном из помещений вполне живой Михоэлс (убитый, как известно, еще 12 января 1948 года!). Михоэлс заговорил по-еврейски. Лунгин идишем не владел и понял только «зай гезунд». Великий актер устыдил гостя за незнание родного языка…

Молодец Дорман или кто другой, спасший фильм «Подстрочник», исключив из него этот бред. Но почему же не пожалели одноименную книгу и ее читателей?

Попутно упомяну еще о двух сюжетах на тему «Маркиш — Эренбург — Фаст».

В 1989 году в Израиле вышли по-русски мемуары вдовы Переца Маркиша, где подробно описаны события конца 1940-х — начала 1950-х годов и даже упоминается устроенная Лубянкой встреча американского певца Поля Робсона с доставленным из тюрьмы еврейским поэтом Ициком Фефером[991] (об этом тогда действительно ходил слух по Москве, а позже, со слов Робсона, сведения о встрече подтвердил и его племянник). Есть в книге вдовы и упрек в адрес Ильи Эренбурга, который, будучи в 1949-м послан Сталиным на Парижский конгресс сторонников мира, побоялся объявить там об аресте в СССР еврейских писателей. Эстер Маркиш предполагает: огласка на Западе могла спасти ее мужа и его коллег[992]. Молодой современный читатель, в отличие от Маркиш совершенно не представляющий себе реальных возможностей и свобод в сталинские годы, с куда большим правом мог бы спросить ее саму: а почему же вы побоялись известить об аресте мужа, ну, хотя бы израильское посольство в Москве?..

Между тем во время Парижского конгресса сторонников мира, проходившего во дворце Плейель, состоялась абсолютно секретная беседа о положении евреев в СССР. Компартию США на ней представлял Говард Фаст; он же впервые поведал об этом миру в книге «Being Red» («Как я был красным», 1990)[993]. После того как Госдепартамент разрешил ему отправиться на конгресс в Париж в составе большой американской делегации, Фаста вызвал член Национального комитета компартии США и руководитель ее еврейской секции Пол (Пейсах) Новик и сообщил, что после жаркой дискуссии Национальным комитетом решено выдвинуть против компартии СССР обвинения в антисемитизме (аргументы: закрытие в СССР всех еврейских организаций, всех газет на идише, исчезновение ряда крупных деятелей-евреев). Эти обвинения Фасту поручалось высказать главе советской делегации на Парижском конгрессе, попросив французских коммунистов организовать с ним тайную встречу.

Главой совделегации был член ЦК ВКП(б) и генсек Союза писателей СССР А. А. Фадеев. Французы такую встречу организовали в подвальном, непрослушиваемом помещении дворца Плейель. На ней, по словам Фаста, Фадеев (он был с переводчиком) на все вопросы и аргументы Фаста тупо твердил одно: «В СССР никакого антисемитизма нет».

Об этой встрече есть и еще одно свидетельство. Делегат Парижского конгресса Илья Эренбург, рассказавший в мемуарах о своем тогдашнем отчаянном состоянии (со всех сторон его спрашивали, что происходит с евреями в СССР, а он ничего не мог сказать, даже если спрашивали Арагон и Эльза Триоле[994]), в заключение привел многозначительную сцену:

«„Как вы провели последний вечер в Париже?“ — спросил меня А. А. Фадеев. Я ответил, что был со старыми друзьями. Он сказал: „А меня замучил Фаст — хотел, чтобы я все ему объяснил… Эх, Илья Григорьевич!.. Он оборвал себя: — Давайте лучше выпьем коньяку“…»[995].

Пожалуй, на этом можно бы и закончить…

Но всякий раз, когда сталкиваешься с неадекватностью нападок иных советских евреев на Эренбурга (увы, в той или иной степени все деятели нашей культуры, работавшие при Сталине, уязвимы), хочется понять: почему? Лилианна Лунгина в фильме «Подстрочник» производила впечатление человека интеллигентного и понимающего людей. Потому так трудно было объяснить себе ее вырезанный из фильма антиэренбурговский запал… Большинство поставленных киносценариев ее мужа, драматурга Семена Лунгина, было написано совместно со сверстником и другом Ильей («Элькой») Нусиновым, отец которого — видный еврейский и русский литературовед, критик-марксист, активист ЕАК Исаак Нусинов — был арестован в 1948 году и умер в ходе следствия в 1950-м. Когда участников ЕАК реабилитировали, Илья Нусинов начал печататься. С Нусиновым-старшим Эренбург был знаком по работе в ЕАК[996]. Его имя не встречается в мемуарах Эренбурга, но один пассаж о марксистах-вульгаризаторах там убийственно иллюстрируется фразами из двух статей неназванного автора (про Дон Кихота, которого пролетариат бросает в мусорную яму истории, и про Гамлетов, которые бесполезны массе)[997]. Автором их был Исаак Нусинов, и мне эти анонимные цитаты о многом говорят. Но предвзятость Нусинова-младшего («Выжил? Значит, предатель»), которую Лунгины могли «по дружбе» с ним разделять, никак не объясняют. А это — моя единственная версия пылкости антиэренбурговского «проаргументированного» выпада Лилианны Лунгиной. Другой не имею.

Часть вторая. ЛЮДИ

Именной указатель мемуаров Ильи Эренбурга «Люди, годы, жизнь» (семь книг, содержащих 218 глав) включает три с половиной тысячи имен; персональных глав в трех томах столь обширного повествования — шестьдесят четыре. Во второй части этой книги («Люди») речь пойдет лишь о десяти парных сюжетах («Эренбург и…»). При отборе их предпочтение отдано преимущественно сюжетам литературным, что не позволило включить в эти избранные работы (из числа нами опубликованных) такие, как «Эренбург и Пикассо», «Эренбург и Шагал» или, скажем, «Эренбург и Бухарин»…

I. Скрещенья судеб, или Два Ильи Эренбурга[**]

(Илья Григорьевич и Илья Лазаревич)

Жанр параллельных биографий бывает весьма привлекательным; в данном случае к нему располагает комплекс причин: двоюродные братья с одинаковыми фамилиями и именами; сходство и различие судеб, пересечения жизненных траекторий; конфликт, подтвержденный документами; сотрудничество; одинаково подписанные публикации, порождающие путаницу у невнимательных читателей; непроясненная история гибели одного и его почти полная неизвестность на фоне широко известной биографии другого. Наверное, этого хватит, чтобы не считать данный сюжет высосанным из пальца.

Достаточно известные (хотя бы из этой книги) обстоятельства биографии И. Г. Эренбурга упоминаются здесь лишь в той мере, в какой это необходимо для прояснения биографии И. Л. Эренбурга, — так неизбежная экономия печатного места объясняет нарушение биографического паритета.

1. На пути в Париж

Напомним: Илья Григорьевич Эренбург родился 14 (26) января 1891 года в Киеве в семье 2-й гильдии купеческого сына; он был четвертым и последним ребенком (первым мальчиком) и рос болезненным, капризным, отличавшимся дерзкими, эксцентричными выходками; в 1895 году семья переезжает в Москву, в 1900 году Илья поступает в Первую московскую мужскую гимназию; в 1905 году участвует в гимназических беспорядках, с товарищами по классу выпускает машинописный журнал, помогает строить баррикады в Москве; в 1906 году вступает в социал-демократический Союз учащихся средних учебных заведений и в большевистскую подпольную организацию; в январе 1908 года арестовывается и заключается в тюрьму (его общение с жандармским и тюремным начальством носит с его стороны несколько экзальтированный характер[999]), в июле высылается из Москвы, в декабре выпускается под залог за границу и прибывает в Париж.

Илья Лазаревич Эренбург родился 8 (20) июня 1887 года в Харькове. Назван Ильей (как и два других его кузена) в память прадеда по отцу. Его отец — Лазарь Григорьевич, родной брат Григория Григорьевича Эренбурга, химик, ради университетской карьеры не отказавшийся от еврейства и не смогший занять профессорской должности, хотя успешно читал лекции, будучи по чину лаборантом; в справочниках «Весь Харьков» (1913–1917) именуется: «купцом 2-й гильдии (уголь)» (возможно, это просто потомственное звание). В семье Л. Г. Эренбурга кроме сына была еще младшая дочь Наталия. Гимназистом Илья вступил в меньшевистскую организацию и этой партии не изменил до конца своих дней. Всю жизнь он сочетал интерес к социал-демократии с интересом к живописи и спорту (теннис). Как пишет его биограф, «от отца Илья Лазаревич унаследовал редкое самообладание, организаторские способности, мягкость характера и твердость духа»[1000]. Состоятельность семьи позволяла ему и сестре, также имевшей художественные склонности, смолоду совершать зарубежные поездки. В 1905 году, когда И. Л. Эренбург уже был студентом юридического факультета, у него дома был произведен первый обыск, не давший полиции результатов. 28 октября 1907 года его арестовали и заключили в киевскую Лукьяновскую тюрьму. Судя по тому, что родители навещали его в тюрьме еженедельно, они либо регулярно наезжали в Киев, либо туда переселились. В цитированной уже биографии И. Л. Эренбурга есть информация о тогдашней Лукьяновской тюрьме: рассчитанная на 600 заключенных, она содержала 2200, из них 300 политических; камеры размером 6 шагов на 15 — в них сидели по 18–20 политических или по 50–60 уголовников (спали на столах, на скамейках, на полу); тюрьма была на военном положении, и однажды на глазах Ильи Лазаревича солдат убил (в затылок, без предупреждения) его товарища, стоявшего с книгой у окна; от истощения 300 человек заболели тифом, многие из них умерли.