Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны) - Борис Фрезинский

Об этой истории я невольно вспомнил недавно, читая адресованное мне письмо дочери Фриды Вигдоровой А. А. Раскиной:

«Я живу сейчас в США, в городе Новый Орлеан, и преподаю в здешнем университете русскую литературу. Связи с русской культурой сегодняшнего дня стараюсь не терять. Последнее время очень много слышала от московских друзей о телепередаче „Подстрочник“, где переводчица Лилиана Лунгина (сейчас уже покойная) рассказывает о своей жизни. „Несколько дней подряд, — говорили мне, — вся страна, затаив дыхание, слушала, как пожилая еврейская женщина рассказывает свою жизнь“. Передачи я не видела (Вы, наверно, видели?), но вот передо мной лежит книга „Подстрочник: Жизнь Лилианы Лунгиной, рассказанная ею в фильме Олега Дормана“ (издательство „Астрель“, 2010). Это всё тот же рассказ той же Лунгиной, как видно из подзаголовка, но автором ее является Дорман, режиссер, который интервьюировал Лунгину…

На с. 205 Лунгина рассказывает, как Говард Фаст приезжал в Москву, когда члены Еврейского антифашистского комитета уже были в тюрьме (но еще не расстреляны), виделся с Эренбургом и спрашивал его о своем друге Переце Маркише. Маркиша якобы вытащили из тюрьмы… и привезли на встречу с Фастом, чтобы тот успокоился. И во всем этом трагическом фарсе якобы принимал участие Эренбург. И этого, мол, ни сама Лунгина, ни ее муж никогда не могли простить Эренбургу. Никакого примечания к этому рассказу Дорман не дает.

Вы, конечно, как и я, видите, что здесь смешаны две истории. Одна про Говарда Фаста, который в 1957 году написал открытое письмо Борису Полевому, где упрекал его в том, что тот, будучи в 1955 году в США, на вопрос Фаста о судьбе его друга Льва Квитко ответил, что тот в порядке: он, мол, видел его как раз перед отъездом. А другая — про Поля Робсона, который приезжал в Москву… и спрашивал про Фефера (с которым познакомился, когда тот с Михоэлсом приезжал в США). И будто бы Фефера действительно вытащили из тюрьмы и привозили на встречу с Робсоном.

Но Эренбург, как мы с Вами знаем, не имеет никакого отношения ни к одной из этих двух историй. Хочу сразу сказать, что я не считаю Лунгину ответственной за эту ошибку: старая женщина рассказывала, что она помнила и как она помнила. Фильм делался уже без нее. Но Дорман, который претендует на авторство книги „Подстрочник“… должен был, что называется, проверить факты…

Я не знаю — возможно, Вы или кто-нибудь другой уже написали где-то об этой ошибке, но дело в том, что если искать по интернету на „Маркиш / Эренбург“, то вылезает как раз этот кусочек из „Подстрочника“, а никакого опровержения не вылезает. А мне кажется, что необходимо, чтобы вылезало. И мне думается, что именно к Вам мне следует обратиться в надежде на исправление этой печальной ситуации и на восстановление доброго имени Ильи Григорьевича».

Приведя письмо А. А. Раскиной, я практически решил поставленную ею передо мной задачу. Но мне хочется и самому высказаться обо всем этом.

Книгу Лунгиной я прежде не читал, хотя в 2009 году все серии фильма «Подстрочник» смотрел на телеканале «Культура» с огромным интересом, с чувством признательности режиссеру и с очарованием мемуаристкой.

Поскольку никаких рассуждений об Эренбурге в сериале не было, письмо А. А. Раскиной меня ошарашило — все в нем так не похоже на Лунгину в фильме, что я полез в книгу «Подстрочник». Эмоциональная разница между рассказом образованного и обаятельного человека и письменной его записью огромна. Исчезает шарм, информация, которую несут голос, мимика, глаза. В буквенном тексте куда заметнее ошибки, натяжки, нестыковки и несообразности текста устного. Чувствуешь, как нужны уточнения и комментарии; в иных случаях Олег Дорман их сделал. Страничка об Эренбурге, исключенная из фильма, напечатана без комментариев. Она начинается с трагической судьбы членов Еврейского антифашистского комитета (ЕАК) и сакраментального вопроса: «В конечном счете, единственный, кого не арестовали из руководства Еврейского комитета, был Илья Эренбург. И люди, конечно, задумывались: почему?»[989]

Ответ Лунгиной, увы, безапелляционен: «Принятое раз и навсегда решение с чем угодно соглашаться вело его, как и многих других, от лжи к подлости, не избавляя от страха».

Отношение к Эренбургу заявлено: «Сима (муж Лунгиной. — Б.Ф.) и я и большинство наших друзей судили его строго». Хронология обвинений «строгого суда» в книге «Подстрочник» начинается с 1930-х годов и сплошь ошибочна:

«Мы не понимали, как мог автор „Хулио Хуренито“, ироничной книги, написанной в двадцатые годы (кстати, не переиздававшейся), — как мог он не только приспособиться к сталинскому режиму, но и служить ему? Как он мог написать такую угодливую книгу, как „Не переводя дыхания“, в начале тридцатых? Такую пошлую, как „Падение Парижа“, после войны?»

Дальше идет восхищение репортажами Эренбурга из Испании 1936–1939 годов и «еще больше — репортажами, которые он почти ежедневно присылал с фронта в Отечественную войну», что тут же нейтрализуется концовкой:

«Одна из самых знаменитых его статей, опубликованная незадолго до конца войны, называлась „Убей немца“. Такое подстрекательство к убийству всякого немца, где бы он ни был, кто бы он ни был, при том, что мы были очень близки к победе, мне показалось это совершенно непристойным».

Перечислю ошибки: 1) «Хулио Хуренито» (без одной главы) переиздан тиражом 200 000 экземпляров в 1962 году; 2) действительно слабая книга «Не переводя дыхания» написана уже в 1935-м (после нетривиального «Дня второго»); 3) роман «Падение Парижа» написан перед войной, его перевод стал бестселлером в Англии и США, и никому нигде не приходило в голову считать его «пошлым»; 4) ежедневными были статьи Эренбурга, а не репортажи с фронтов, куда его выпускали лишь несколько раз в году; 5) статья «Убей» (это ее точное название) написана в самые безнадежные дни войны и напечатана «Красной звездой» 24 июля 1942 года. О точности суждений хроникера судите сами.

Затем, как «пик падения» Эренбурга, приводится сюжет, о котором мне и сообщила А. А. Раскина:

«В пятидесятом или пятьдесят первом, не помню точно год, в Москву приехал американский писатель-коммунист Говард Фаст. Он беспокоился о судьбе своего друга Переца Маркиша. До Фаста доходили слухи, что Маркиш арестован. Но кого он ни спрашивал — никто не хотел подтверждать этот слух. Тогда Фаст обратился к Эренбургу, с которым был хорошо знаком, убежденный, что тот скажет ему правду. Эренбург его успокоил, сказал, что на прошлой неделе они с Маркишем виделись, а теперь он уехал из Москвы на несколько дней, — пожалуйста, не волнуйся, скоро вернется. Но Говард Фаст волновался. Он решил подождать. В конце концов ему дали знать, что скоро он сможет повидаться с другом. Жене Маркиша позвонили из тюрьмы и велели принести костюм, ботинки, галстук и так далее, чтобы Маркиш выглядел презентабельно. Спустя неделю Фаст и Маркиш в сопровождении одного якобы приятеля — разумеется, из КГБ — встретились в „Национале“, чтобы вместе пообедать. Маркиш подтвердил, что все в порядке, и успокоенный Фаст, ничего не заподозрив, уехал в США. А в конце лета пятьдесят второго года двадцать шесть еврейских писателей и поэтов были убиты в подвалах Лубянки, в том числе и Маркиш. Фаст никогда не простил Эренбурга, скрывшего правду».

Обсуждать все несообразности этого текста нет нужды по простой причине: Говард Фаст никогда не был в СССР![990]

Из любопытства я листнул книгу «Подстрочник» назад и, прочитав еще страничку, уже мало чему удивлялся. Вот только две цитаты. Первая:

«Перед самым Новым годом в декабре сорок седьмого несколько десятков писателей и других представителей интеллигенции, в большинстве — члены Еврейского антифашистского комитета и люди из ближайшего окружения Михоэлса, были арестованы».

На самом деле эти аресты проходили в конце 1948-го и начале 1949 года. Вторая цитата:

«Уже давно, с тех пор как началось „раскрытие псевдонимов“ (т. е. с начала 1949 г. — Б.Ф.), жизнь Еврейского театра едва теплилась: обычная публика боялась ходить на спектакли. Была горстка верных почитателей. Актеры продолжали играть, но чаще всего перед почти пустым залом. Потом Еврейский театр закрыли (в ноябре 1949-го. — Б.Ф.), а здание передали Театру Станиславского».

Тут и начинается самое интересное: мужа Лунгиной Симу, тогда режиссера Театра Станиславского, посылают осмотреть зрительный зал бывшего ГОСЕТа. Тамошнее запустение и безлюдье потрясли его, но еще сильнее потряс обнаруженный за столом в одном из помещений вполне живой Михоэлс (убитый, как известно, еще 12 января 1948 года!). Михоэлс заговорил по-еврейски. Лунгин идишем не владел и понял только «зай гезунд». Великий актер устыдил гостя за незнание родного языка…