Рождение «Сталкера». Попытка реконструкции - Евгений Васильевич Цымбал
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стулья
Вечером, когда я вернулся со съемок, мне передали письмо с «Таллинфильма». Эстонская студия начинает съемки фильма «Цену смерти спроси у мертвых», им нужны венские стулья, которые я у них взял напрокат. Студия просит их вернуть. На следующий день я подошел к Тарковскому и показал письмо. «Но у нас в „Комнате с телефоном“ снимается один стул», — напомнил я. Режиссер ответил: «Его не отдавайте, а остальные пять можете вернуть».
Стул, который снимался, стоял у меня в реквизиторском складе, специально запорошенный пылью и снабженный бумажкой с надписью: «Стул снимается! Не прикасаться, не вытирать, не трогать!»
На следующий день приехали таллинфильмовцы, и я вместе с ними пошел к Ларисе Павловне за стульями. Жена режиссера сидела на одном из них у «репетиционной комнаты» и курила. Остальные четыре стула стояли тут же. Она их даже не убирала на ночь.
— Лариса Павловна, прошу прощения, эти люди приехали за стульями.
— А при чем здесь вы и эти люди, — ответила Лариса Павловна.
— Эти стулья с «Таллинфильма». Они были взяты мной напрокат. Андрей Арсеньевич просил их дать вам на время, пока здесь был Стругацкий. Я сам принес и дал их вам.
— Вы мне не ничего не давали, — заявила Лариса Павловна. — Это мои стулья.
И я, и эстонцы просто открыли рот став свидетелями такой наглости. Я показал ей накладную.
— Вот здесь написано, что я взял эти стулья напрокат, здесь моя подпись и печать «Таллинфильма».
— Я не знаю, что это у вас за бумажка. Это мои стулья. Я купила их за свои деньги в комиссионном магазине.
Я перевернул ближайший стул и показал Ларисе Павловне маленькую табличку с инвентарным номером.
— Здесь написано: «Киностудия „Таллинфильм“ — реквизит». И вот тот самый номер, который записан в накладной.
Я перевернул остальные стулья и продемонстрировал ей студийные бирки.
Лариса Павловна посмотрела на меня с ненавистью и ушла в комнату, не сказав ни слова.
Эстонцы погрузили стулья в машину.
— Ну и дамочка! — сказал один из них на прощание.
Мне оставалось только развести руками.
Мы благополучно сняли все, что планировали, и уехали в прекрасном настроении.
Поздно вечером около полуночи мне позвонила Маша Чугунова:
— Женя, у нас будет новый второй режиссер. Вас освободили от этой должности.
Мне, конечно, было обидно, но потрясения в душе не произошло. Я лишил Ларису Павловну стульев, которые она хотела присвоить, и знал, что она не оставит это без последствий. Но не ожидал, что они наступят так быстро. Я решил, что освобождение от обязанностей второго режиссера позволит мне сосредоточиться на основной работе — ассистента по реквизиту. Вот только одно мне казалось непонятным: как такой великий человек может жить с такой женщиной, доверять ей и быть ей столь послушным. Ну а потом я подумал, что гениальность в творчестве совсем не означает доброго характера у обладателя большого таланта. Достаточно вспомнить Лермонтова, Достоевского и особенно Льва Толстого, которого так любил Тарковский. Своей почти постоянной депрессивностью, ригоризмом, непоколебимостью позиции даже в заблуждениях Андрей Арсеньевич очень напоминал «великого старца» позднего периода.
В этой истории оставалась одна интрига — кого пришлют с «Мосфильма» на эту должность. Никто из опытных вторых режиссеров идти на «Сталкер» не захотел. Все знали, каково работать с Тарковским, а тем более с его женой. Оставалось выбирать из выпускников ВГИКа, распределенных на «Мосфильм».
Через несколько дней на площадке появился полноватый мужчина лет тридцати пяти, с длинными вьющимися волосами, похожий на фонвизинского Митрофанушку. Он был в терракотовых кримпленовых брюках, ярко-зеленой рубашке, официальном черном пиджаке и при галстуке. Его одеяние выглядело неуместным на съемочной площадке. Блаженно улыбаясь, он оглядел все вокруг, раскинул руки, как бы желая обнять окрестный пейзаж, громко и торжественно воскликнул: «Вы-со-ко-о-о!»
Это был новый второй режиссер Олег Алексеевич Мещанинов. Он церемонно раскланялся с Тарковским, сказал, что работать с ним для него величайшая честь, и попросил две недели на вхождение в курс дела. Тарковский дал ему три дня. На четвертый день Мещанинов почувствовал себя «вторым режиссером Тарковского», хотя его участие в подготовке съемочного процесса никак не проявлялось. Этим по-прежнему занимались Маша Чугунова и я. Вся его деятельность выражалась в крике: «Приготовились к съемке! Тишина!» — и после каждого дубля его любимое: «Вы-со-ко!» Тарковского через пару дней стало передергивать от этой фразы. Другой любимой шуткой Мещанинова было выражение, которое он использовал по отношению к почти каждому из членов группы. Он похлопывал по плечу и говорил: «Молодец! На днях буду у Ермаша, поговорю о тебе». После чего заливался радостным хохотком. На пятый день Мещанинов уже с утра благоухал перегаром. Запах спиртного от него с каждым днем усиливался. И хотя он старался близко к Андрею Арсеньевичу не подходить, Тарковский учуял предательский запашок, и Маше Чугуновой было велено сообщить Мещанинову о его увольнении. Я был в тот день с утра в гостинице «Ранна» и стал свидетелем этой незабываемой сцены.
Когда до него дошло, что его уволили, Олег сначала пришел в полное недоумение. В это утро он был в особенно разогретом состоянии.
«Как… меня? — завопил он. — Меня! Этого не может быть! На мне тут все держится!» Маша подтвердила сказанное Андреем Арсеньевичем, и Олег Алексеевич начал злобно материться. Он позвонил Тарковскому и обратился к нему совсем не с той церемонной почтительностью, которая была в начале: «Андрей, еб-тать, ты что, правда, меня выгоняешь? Я трудился тут, как муравей, а ты…» — дальше последовал не очень уважительный поток воспаленного алкоголем сознания. Тарковский, к нашему удивлению, терпеливо выслушал путаную ахинею Мещанинова и уточнил: «Вам нужна формулировка? Пожалуйста. За то, что такие, как вы, пропили всю страну», — после чего повесил трубку.
Перекройка на две серии
Для решения о двухсерийном фильме Андрею Арсеньевичу нужно было заручиться поддержкой «Мосфильма». Получить ее помогли главный редактор Второго творческого объединения Анатолий Степанов, художественный руководитель объединения Лео Арнштам, директор объединения Лидия Урвачева и главный редактор «Мосфильма» Леонид Нехорошев. Они вместе с Тарковским убедили генерального директора киностудии. Николай Трофимович Сизов тоже поддержал такое решение. Это было проявлением
