Рождение «Сталкера». Попытка реконструкции - Евгений Васильевич Цымбал

Георгий Рерберг: Теперь много всякого написано… Я не читаю всех этих вещей, но мне иногда рассказывают, что Стругацкий где-то написал, будто я… сбежал… с картины. Вот это, по-моему, было очень нехорошо… сказано… Я никуда не сбежал. Моя совесть чиста. Если и выпивали мы на картине, то выпивали вместе с Андреем. Сначала, во всяком случае. Я помню, Андрей решил поездить на Сашиной (Кайдановского. — Е. Ц.) машине и начал с задней скорости. И тут же врезался в дерево. А на меня обиделся, что я ему свою не дал. Я хотел работать. Меня попросту убрали с картины.

Марианна Чугунова: Да. Конечно. А вместе с вами, заодно, и меня чуть не уволили. И расцвел пышным цветом Араик, которого с подачи Ларисы Павловны назначили вторым режиссером[408].

Мы все чувствовали шаткость нашего положения и не исключали, что от нас тоже могут избавиться. Кто останется, а кто будет отставлен, решали Андрей Арсеньевич и Лариса Павловна. Или наоборот. Видимо, этим объясняется неожиданность следующего решения. Новым вторым режиссером (четвертым по счету) Тарковский назначил практиканта и своего продовольственного поставщика Араика, о котором я уже стал забывать, поскольку на площадке он появлялся не так часто, обслуживая многогранные запросы Ларисы Павловны. Они даже ходили вдвоем, вызывая усмешки, поскольку Араик был на полторы головы ниже Ларисы Павловны. Эта новость вызвала двусмысленные улыбки большей части группы. Впрочем, мы все уже привыкли: на «Сталкере» происходит нечто неподвластное логике.

Организация съемок — чрезвычайно ответственный процесс, требующий учета многих факторов и просчета возможных последствий. И тут навыки ловкого снабженца не помогут. Не зная специфики работы в кино, не имея серьезного производственного опыта, невозможно справиться с обязанностями второго режиссера. Но Араика это не смущало. Он пользовался поддержкой Ларисы Павловны, и для него это было главное. Разговаривать он стал как-то сквозь зубы, как бы превозмогая отвращение ко всем нам. Но это вызвало обратный эффект — он стал настолько противен всей группе, что помогать ему никто не хотел. Через несколько дней Андрей Арсеньевич, увидев его полную непригодность, решительно избавился от него. Араик был с позором изгнан за бездарность. Обязанности второго режиссера по-прежнему пришлось исполнять Маше Чугуновой и мне — теперь уже до конца съемок не только в 1977‐м, но и в следующем году.

Араик был припрятан Ларисой Павловной для личных нужд. В его обществе она проводила время в репетиционной. Когда жена режиссера приходила на съемочную площадку, от нее почти всегда пахло коньяком. Тарковский в это время уже почти не пил и ненавидел пьющих. Лариса Павловна любила закусывать коньяк «картошечкой с селедочкой и капусточкой», а чтобы заглушить запах спиртного, камуфлировала его апельсинами и чесноком, пригоршнями плескала на себя модные тогда французские духи «Клима». Букет ароматов от нее был еще тот. Когда она приходила на съемочную площадку, у Тарковского начинал дергаться глаз. Андрей Арсеньевич тихим свистящим шепотом говорил: «Лариса, я же вас просил не приходить сюда!» Она обиженно и кротко возражала: «Вы говорили, что у вас не ладится, и я пришла, чтобы вам помочь». Он, не глядя на нее, бормотал: «Лучшая помощь будет, если вы уйдете отсюда». И она уходила.

К этому времени специалисты разных профессий стали меняться на «Сталкере» с калейдоскопической быстротой. Была постоянная нервотрепка, но авторы сценария мало что об этом знали.

4 августа. Письмо БН — АН: Мне очень завидно, как вы там с Тарковером творчески общаетесь. Сожалею, что не присутствую при сем, хотя бы мичманом-осветителем[409].

Из этой записи видно, с каким интересом относился к съемкам Борис Стругацкий. Очевидно и то, что сценаристы по-настоящему еще не поняли, что происходит на картине. Но скоро Тарковский потребовал, чтобы Аркадий срочно выехал в Таллин для переделки сценария в двухсерийный. Он предложил заниматься этим в Эстонии, где их не будут отвлекать, как он говорил, «по всяким дурацким поводам».

9 августа. Письмо БН — Б. Штерну: У меня дела так: фильм снимается, но медленно и трудно.

9 августа. Письмо АН — БН: А я в Таллине вкалываю с Андрюшкой: днем он на съемках, вечером у нас обсуждения, что надобно улучшить, а в результате я написал уже за 20 страниц нового сценарного текста и являюсь непрерывно просим писать дальше и исправлять уже написанное. Прилетели же мы по чудовищному поводу: все, что Андрей отснял, превращено в проявочной лаборатории «Мосфильма» в технический брак: 6 тыс. метров пленки из 10 тысяч, при потере 300 тыс. рублей из 500. Кроме нашего фильма на студии тем же порядком загублено еще три. Дело пахнет Госконтролем и даже прокуратурой. Ну, поглядим, чем все кончится.

* Борис Прозоров: В начале августа после обработки пленки, как снег на голову, в третий раз был получен тот же самый плачевный результат. Тут стало ясно, что дело не в людях, не в фокусе, не в камере, и не в оптике. Оказалось, что дело в пленке.

Разрыв с Рербергом

В результате отношения Тарковского с Рербергом обострились до предела. Режиссер даже смотреть не хотел в сторону оператора-постановщика, которым еще недавно так восторгался. Последней причиной их окончательного разрыва стала авария на дороге.

* Константин Лопушанский: Одним из событий, которые мне запомнились, была жуткая история, когда перевернулся камерваген.

Десятого августа я был в этом камервагене вместе с операторской командой. Мы ехали со съемок по узкой, заросшей кустами дороге. Внезапно навстречу вылетел на большой скорости военный автомобиль. Уклоняясь от столкновения, наш водитель принял вправо. Там был глубокий кювет. Камерваген на скорости рухнул набок.

Внутри камервагена мы полетели вперед и вниз, на наши головы и спины обрушились тяжелые, окованные металлом ящики с камерами, оптикой, съемочной техникой, штативы и тележки. Проскользив на боку, камерваген остановился. Единственная дверь была прижата к земле. Сориентировавшись, мы открыли форточку, обращенную к небу, и стали выбираться из машины. Форточка была мала, и мы едва пролезали. Александр Прошкин и Сергей Наугольных быстро вылезли из камервагена. Я был более рослым, и мне было тяжеловато. Труднее всего пришлось Борису Прозорову, который был плотного телосложения и застрял в форточке. Мы стали вытаскивать Борю, обдирая ему бока до крови. Наконец, вытащили и его. Из-под камервагена вытекал бензин, но