Аналогичный мир - 3 (СИ) - Татьяна Зубачева

— Чего это ты в подпол полез? — весело спросил Семён.

— Да это его Миняй с панталыку сбивает, — Колька переставил у кровати Семёна два стула и сел на свой верхом, бросив руки на спинку. — Живёт, понимаешь, в городском доме и хочет из балкона подпол сделать.

Семён с удовольствием захохотал. Рассмеялся и Эркин.

— Картошку ему, понимаешь, держать негде, — фыркал сквозь смех Колька.

— Какой уж подпол в квартире, — отсмеялся Семён. — И как ты с картошкой устраиваешься?

— Мешок куплю и в кладовку, — охотно ответил Эркин. — Доедим когда, за новым на рынок иду. В больших квартирах, в башнях, холодная кладовка есть, ну, башенные там держат.

Разговор шёл о всяких хозяйственных мелочах. Эркин, не удержавшись, искоса посмотрел на стену над диванчиком. Гитара была на месте. Посмотрел быстро, по-питомничьи, но Колька то ли заметил, то ли почувствовал. И вдруг решительно встал, в два шага пересёк горницу и снял с гвоздя гитару.

— Ты говорил, что умеешь. Сыграй, Мороз, а?

И Эркин не стал отказываться, бережно принял гитару. Но честно сказал:

— Я шесть лет уже не играл. И пальцы не те стали.

— Ладно тебе, нетерпеливо дёрнул головой Колька.

Эркин сел поудобнее, перебрал струны. Звучание было немного другим, непривычным, и струн семь, а он привык к шести, но… но… голова забыла, а тело помнит. И пальцы… думал, совсем не те стали, а помнят, работают. Ну… ну, а если эту… что Андрей пел, и тогда в поезде. Незаметно для себя Эркин запел, пока без слов, подгоняя аккорды.

— Знаешь эту? — радостно спросил Семён.

— От брата слышал.

Эркин пел негромко, не от неуверенности, а просто песня не для громкости, и это же дом, он сам слышит, как его голос отлетает от стен, грозя смазать мелодию. Неслышно вошла из кухни Мама Фира и остановилась у двери, придерживая Колобка, чтобы тот не вздумал бегать и мешать.

Эркин допел и смущённо улыбнулся.

— Здорово! — выдохнул Колька.

— Хорошо поёшь, — улыбнулся Семён. — Спасибо, браток.

Эркин перебирал струны не в силах расстаться с гитарой.

— Спой ещё, — попросил Семён. — А вот эту знаешь? — и негромко насвистел мелодию.

Эркин озадаченно мотнул головой.

— Не слышал.

— Это наша, — улыбнулся Семён, — семейная.

— Спой, я подберу.

— Певец из меня, — усмехнулся Семён, но запел.

Эркин слышал, как он фальшивит, чувствовал, что Семён явно перевирает мелодию, но старательно подстраивался под него. Семён заботился не о мелодии, а о словах.

— Ночь коротка… Спят облака… — не так выпевал, как выговаривал Семён. — И лежит у меня на погоне незнакомая ваша рука…

— Здорово, — повторил Колька, когда они закончили, и совсем тихо, почти про себя, так что услышал только Эркин. — Мамка тоже её любила.

В глазах Семёна стояли слёзы.

— Самовар готов, — сказала, прерывая молчание, Мама Фира.

— Во, в самый раз, спасибо Мама Фира, — широко улыбнулся Колька.

— Спасибо, — сказал и Семён, но глядя на Эркина.

Эркин ответил ему улыбкой и протянул гитару Кольке.

— На, возьми.

Он не хотел, но в голосе прозвучало сожаление. Колька бережно взял гитару и отнёс её, повесил на прежнее место, постоял так и резко обернулся.

— Пошли Мороз, чаю попьём. Мама Фира, ты самовар не трогай, я его сам подниму. Сёма…?

— Я подремлю, — ответил Семён. — Задёрни.

— Ага.

Колька поправил занавеску, отделявшую кровать Семёна от горницы.

На кухне возле печки шумел самовар, стол был накрыт клеёнкой в цветочек, и на деревянном толстом кружке стояла сковородка, потрескивающей жареной с салом картошкой.

— Ух ты! — восхитился Колька. — Ну, Мама Фира, спасибо! Садись, Мороз.

Крякнув, Колька поднял и поставил на стол большой, заметно помятый, но начищенный до блеска самовар и сел за стол. Мама Фира положила им картошки.

— Кушайте на здоровье.

— Мама Фира, а себе?

— Я чаю с вами попью.

Колобок занял своё место рядом с Колькой, но смотрел только на лежащий на столе шоколад. Колька подмигнул Эркину, и тот с улыбкой кивнул.

— Моя так же.

Охотно засмеялась и Мама Фира.

Наконец Колобок дождался своего часа. Мама Фира поставила чашки, налила чаю и очень бережно, чтобы ненароком не надорвать обёртку, развернула плитку, наломала и выжила маленькие тёмно-коричневые квадратики на блюдце. Колька взял обёртку, разгладил.

— Хороший бриг, — и, поймав удивлённый взгляд Эркина, стал объяснять: — Это корабль так называется. Видишь, две мачты и паруса.

Посыпались странные, никогда раньше не слышанные Эркином слова. Колобок, засунув за щёку шоколад, слушал очень внимательно, а когда Колька закончил, протянул руку.

— Моё. Это мне.

— Держи, юнга, — отдал ему обёртку Колька. — А поешь ты здоров, Мороз. И играешь.

Эркин неопределённо повёл плечом, не зная, что ответить. Он чувствовал, что Колька пытается увести разговор, но плохо понимал, от чего. От моря? Или от воспоминаний об отце? Семейная песня. Наверное, это здорово, когда у семьи есть своя песня.

— Пейте чай, — угощала Мама Фира. — Давайте я вам ещё налью.

— Спасибо, — улыбнулся ей Эркин.

Колобок вторую чашку пить не стал, а полез из-за стола, крепко прижимая к себе обёртку с парусником и фольгу.

— А что надо сказать? — остановила его Мама Фира.

— Спасибо, — послушно сказал Колобок, глядя на Эркина круглыми тёмными глазищами.

— На здоровье, — улыбнулся Эркин.

— Теперь беги, — разрешила Мама Фира.

И, когда Колобок выкатился из комнаты, Колька прислушался и хмыкнул:

— Побежал к Сёме хвастать.

Не спеша, беседуя о всяких хозяйственных делах, допили чай, и Эркин встал.

— Спасибо большое, мне пора.

— Заходите ещё, — улыбалась Мама Фира.

Колька вышел провожать Эркина.

— А поёшь ты здорово, — снова сказал он, когда Эркин уже заматывал шарф. — Батя тоже пел, а ты… жалко, моряцких песен не знаешь.

— Ничего, — улыбнулся Эркин. — Ещё выучу.

— Это точно, — заулыбался Колька. — Ну, спасибо, что зашёл.

— И тебе спасибо. Бывай.

— И ты бывай.

Эркин пожал Кольке руку и вышел. Уже темнело, и ветер гнал облака снежной пыли. Эркин поглубже натянул ушанку и поднял воротник полушубка. Зима, конечно, штука хорошая, но ещё лучше, что скоро март и весна.

Он шёл, слушая, как визжит под ногами снег, и улыбался. Он уверенно чувствовал, что всё делал правильно, как надо. А подпол… конечно, подпол или погреб на лоджии — это глупость, но сделать что-то вроде шкафа, чтобы зимой продукты не лежали открыто, это совсем другое дело, но тут надо подумать и всё просчитать, и… Эх, был бы Андрей!

И снова имя Андрея, сама мысль о нём отозвалась болью. Андрей так и не узнал, что его отец жив. Так оберегал отца, молчал о нём, вмёртвую, как… как он сам о Жене все те шесть лет, запретив себе даже вспоминать. А тот выжил. Если б Андрей только знал, ну, если б чуть раньше…

Эркин совершенно не мог представить себе, как Бурлаков только догадался, что Андрей — его сын, и вообще… Но если догадался в январе, почему не в октябре? Нашёл же их — его и Женю — в Загорье. Нашёл бы и в Джексонвилле. А теперь что ж… Думать об этом — только душу себе травить. Ничего же уже не поправишь и не изменишь.

Пока дошёл до «Беженского Корабля», наступил вечер. Эркин нашёл взглядом свои окна. В кухне горит свет, шторы задёрнуты, но лампа просвечивает. Значит, Женя уже дома. Он улыбнулся и прибавил шагу.

Его ждали. Едва он открыл дверь в коридор, из детской толпы с визгом вывинтилась Алиса и с разбега ткнулась в него.

— Э-эри-ик! Эрик пришёл!

Эркин подхватил её на руки и подкинул. Чуть-чуть, а то ещё ударится о потолок.

— А теперь домой, да? — Алиса уцепилась за его руку и помахала остальным. — Всем до завтра, я домой.

Эркин тщательно обтёр бурки о коврик и достал ключи. Но Алиса, опредив его, подпрыгнула и хлопнула ладошкой по звонку. Эркин укоризненно покачал головой, но улыбнулся. Потому что уже слышал быстрые лёгкие шаги за дверью. Но ключ уже в замке, и они с Женей открыли его одновременно.

— Здравствуй, милый, — засмеялась Женя. — Заходи.

— Ага, — Эркин перешагнул через порош и коснулся губами щеки Жени.

— Ну, как там?

— Запуржило, — щегольнул Эркин новым словом, раздеваясь и размещая вещи на вешалке. — А как у тебя, Женя?

— Как всегда, отлично, — Женя чмокнула его в щёку и побежала на кухню. — Мойте руки и будем обедать, — донеслось уже оттуда.

— Эрик, помоги мне, — позвала его Алиса.

Эркин помог ей повесить пальтишко и фетровую шапочку, которую называли уже услышанным здесь странным словом — капор. Алиса поставила свои ботики рядом с его бурками и побежала на кухню.