Искры - Михаил Соколов

Алена положила голову ему на грудь, обвила руками шею. К нему и только к нему стремилась она всю свою жизнь, и если бы ей предстояло пойти в тюрьму с ним, она не задумалась бы, пошла. И она тихо промолвила:

— Я не знаю, что это за путь, про который ты говоришь: путь правды, и что он даст тебе, но я на все согласна, лишь бы мне всегда быть с тобой. Нет у меня большей радости в жизни, чем ты.

Леон прижал ее к себе, и они долго сидели так притихшие, в каком-то торжественном молчании.

Был воскресный день.

Лука Матвеич, в пальто с каракулевым воротником и в такой же шапке, важно восседал на извозчике, опершись на толстую палку, и внимательно посматривал по сторонам. Он только что сошел с петербургского поезда. В ногах у него стояли два больших чемодана с литературой, оружием и шрифтом для типографии. Возле одного из городских домов он велел извозчику остановиться, расплатился с ним и пошел с чемоданами в руках во двор. И в это же время возле ворот остановился другой извозчик. Сидевший на фаэтоне шпик записал адрес дома и укатил, а Лука Матвеич вышел из ворот, увидел своего извозчика и, быстро погрузив на фаэтон чемоданы, уехал через мост на противоположную сторону реки, в рабочий поселок. Убедившись, что за ним никто не наблюдает, он вскоре остановился возле заводской гостиницы.

Домой он попал часа через два. Жена его, Мария Михайловна, маленькая, худенькая женщина с ясными голубыми глазами, открыв дверь, облегченно вздохнула.

— Наконец-то! Поезд давно пришел, а тебя все нет, — сказала она, принимая от Луки Матвеича каракулевую шапку и палку.

— С Курска шпик прицепился, а я с грузом. Пришлось покрутить по городу, — коротко объяснил Лука Матвеич и обнял жену. — Ну, здравствуй, старая. Как здоровье? Новостей нет?

— Чайку не выпьешь? — не отвечая на его вопрос, предложила Мария Михайловна. — Посинел весь.

— С удовольствием.

Лука Матвеич вошел в комнату и стал рассказывать о своей поездке.

Рассказывал, а сам что-то прятал в потайном ящике комода и шелестел тонкой бумагой.

Жена смотрела на него и думала: «Старый уже стал, а неутомим попрежнему. За двадцать лет — ни одной жалобы, ни одного звука о тяжести такой жизни! Романтик. Впрочем, пять лет надо сбросить на ссылку. Ох, Лука, Лука! А ведь еще долго ждать, пока мечта наша станет явью. Уцелеешь ли ты к тому времени?»

— Я кое-что привез тут. На всякий случай говорю, чтобы ты могла во-время убрать, — сказал Лука Матвеич и сел за стол.

Подвинув к себе стакан крепкого чаю, он бросил в него кусок сахару, помешал ложечкой и отпил несколько глотков. Делал он все спокойно, как будто и не было у него в дороге никаких опасностей. Наконец он опять спросил:

— Ты не ответила на мой вопрос: новостей никаких нет?

Мария Михайловна покачала головой:

— Ну и человек. Я хотела, чтобы он хоть чаю попил, а он и тут заметил. Телеграмма от Ильи.

— Что там? — не отрываясь от чаепития, спросил Лука Матвеич.

Мария Михайловна взяла с комода телеграмму и прочитала:

— «Брат серьезно заболел. Родные взволнованы, дома переполох. Необходим твой приезд. Гавриил».

Лука Матвеич отодвинул от себя стакан, устало провел рукой по бритой большой голове.

— У Леона что-то случилось. Похоже, стачка на заводе, — задумчиво проговорил он и посмотрел на часы.

— Похоже, так, — согласилась Мария Михайловна. — Поедешь?

— Да. Ночным поездом, вернее — утренним. Сейчас девять часов.

Лука Матвеич поднялся со стула, достал только что спрятанные листки, книжечки и обратился к жене:

— Сходи на ту сторону реки, к Демьяну, позови ко мне. Чемоданы пусть не распаковывает.

— К нам не надо бы, Лука. Околоточный уже интересовался, что, мол, за новые жильцы поселились в моем околотке.

Лука Матвеич, подумав, сказал:

— Интересуется, значит? Так. Тогда пусть Демьян идет на явочную, а я отправлюсь туда же.

…На рассвете, немного вздремнув, Лука Матвеич собрался в Югоринск. Жена обняла его и, как всегда, тая тревогу, предупредила.

— Ты поосторожней там и хорошенько смотри в дороге.

— Ничего, я стреляный воробей, — пошутил Лука Матвеич. — Ну, пожелай мне удачи. В Югоринске случилось что-то очень большое, чувствую это.

Он обнял жену, потрепал ее за сухонькое плечо и вышел.

А Леон ждал Чургина и недоумевал: «Не понимаю. Стачка же у нас! Почему же Илья не едет?» Решив, что пора итти на заседание стачечного комитета к Ткаченко, куда велел собраться всем Ряшин, он стал одеваться.

— Ты опять уходишь? — спросила Алена.

— Ухожу, Алена. Большие дела у нас начинаются, интересно, чем все кончится.

В больших красивых глазах Алены отразилась тревога.

— А тебя не арестуют, Лева?

— Не арестуют, я теперь тоже не лыком шит, — уверенно ответил Леон.

В калитку негромко постучали. Леон пошел было открывать, но вдруг остановился и сказал Алене:

— Если полиция, ты меня не видела и не знаешь, где я. Уйду огородами.

— Кто там? — выйдя во двор вместе с Леоном, спросила Алена.

В ответ послышался знакомый голос Луки Матвеича, и Леон, опередив жену, поспешил открыть запертую на задвижку дверь.

— Дорогой Лука…. — начал он и осекся.

Лука Матвеич вошел и тут же попенял ему:

— Я знаю, что у тебя хороший голос. Зачем же кричать?

— Забыл, никак не привыкну.

— Пора привыкать, Леонтий.

Леон представил Алене гостя:

— Учитель мой и вообще учитель.

Лука Матвеич ласково посмотрел на Алену, пожал ее мягкую руку и подумал: «Ничего дивчина, но очень ревнивая, кажется, даже на меня смотрит диковато. Бережет мужа от чужих людей».

— Невелик флигелек, — заговорил он, раздеваясь, — но для двоих, как говорится, рай и в шалаше. Так ведь, Алена Нефедовна?

— Почти что так, — согласилась Алена и в уме отметила: «Учитель, по всему видать. Из образованных. Мягкий, кажется, добрый человек. Откуда Лева знает его?»

— Ну, что у вас новенького? — присаживаясь к столу, как дома, спросил Лука Матвеич.

— Бунт у нас, — ответила Алена.

— Да ну-у? Бунт? — тоном крайнего удивления проговорил Лука Матвеич и попросил Алену: — Дай мне, дочка, стаканчик чайку, если есть.

Леон сделал знак, что надо торопиться, но Лука Матвеич не спеша продолжал:

— Кто же и против кого взбунтовался, интересно?

— Рабочие против хозяев, — отвечала Алена.

— Рабочие против хозяев. Это хорошо они сделали. И много рабочих?

— Весь завод.

— Весь завод! Ну, это уже совсем замечательно…

Алена, готовя чай, искоса посматривала то на Луку Матвеича, то на Леона и недоумевала: «Что тут хорошего, не понимаю».

Лука Матвеич обратился к Леону:

— Расскажи, Леонтий, как это случилось. Стачечный комитет есть? Стачка возникла сама собой, конечно? Что Иван Павлыч думает по этому поводу? Впрочем, сейчас у меня мало времени, после поговорим. Вот погреюсь чайком и пойду. Да и Алену можно перепугать нашими разговорами.

Алена в уме повторила: «Стачка, комитет. Ничего не пойму», — а вслух сказала:

— Я не дюже пугливая, не знаю, как вас по батюшке.

— О, это хорошо, дочка. Могу сказать даже, что ты мне такая нравишься. А по батюшке меня величают Матвеич, Лука Матвеич.

Леон, наливая чай, покачал головой и восхищенно подумал: «Какие они с Ильей! Ведь знает, что случилось, затем и приехал, а по лицу — поди, узнай, что у него на уме».

Но Лука Матвеич торопился по-своему. Пробыв у Леона ровно двадцать минут, он встал:

— Ну, проводи меня, Леонтий. Дело тут небольшое у меня к одному человеку. — А когда вышли за поселок, коротко сказал: — Теперь говори все.

Глава одиннадцатая

Лука Матвеич дорогой успел расспросить Леона о событиях на заводе. На квартире у Ткаченко они застали Ряшина, Александрова, Вихряя и Ермолаича.

Увидев Ермолаича, Леон спросил:

— А вы зачем бегали с дедом Струковым к дому директора?

— За умом, — ответил Ермолаич и, подняв рубашку, оголил спину. На ней от плеч до поясницы краснел кровавый след казачьей нагайки.

Лука Матвеич покачал головой:

— Вы тоже дрались с казаками?

— Нет, — ответил Ермолаич. — Лавренева хотел поднять, когда его есаул сбил, ну и полоснули, дьяволы.

— Сколько арестовали?

— Человек двадцать, а остальные разбежались. Чурбачова только что забрали.

Ряшин, сидя за столом, что-то писал на листке бумаги. В стороне на скамейке, опершись руками о колени, с низко опущенной головой сидел Александров. Ему казалось, что казаки приедут и за ним, что, быть может, они уже приехали и допрашивают жену. Он так задумался, что и не заметил вошедших. Леон подошел к нему:

— Об чем зажурился, Александрыч?