Власть и наука - Валерий Сойфер

Вряд ли Вавилов был тогда в курсе переписки Дэвенпорта и Госдепа США, но он направил длинную телеграмму в "Нью Йорк Таймс", опубликовав ее в газете "Известия" 22 декабря 1936 года. Вавилов писал:

"Ложь о советской науке и советских ученых, добросовестно работающих на дело социализма, стала специальностью некоторых органов зарубежной прессы... Многократно мне приходилось печатно и устно выступать во многих городах Соединенных Штатов Америки с сообщениями о советской науке, об исключительных возможностях, предоставленных советским ученым, о роли науки в нашей стране, об огромном прогрессе науки в советское время.

Из маленького учреждения в царское время -- Бюро прикладной ботаники -- руководимый мною Институт растениеводства за советское время вырос в крупнейшее научное учреждение, имеющее немного равных себе по масштабу институтов в мире. Штат его с 65 человек в царское время в настоящее время дошел со всеми отделениями на периферии до 1.700 человек. Бюджет учреждения с 50 тыс. рублей дошел до 14 млн. рублей...

Мы спорим, дискутируем о существующих теориях в генетике и методах селекции, мы вызываем друг друга на социалистическое соревнование, и должен вам сказать прямо, что это сильный стимул, который значительно повышает уровень работы...

Я более, чем многие другие обязан правительству СССР за огромное внимание к руководимому мною учреждению и моей личной работе.

Как верный сын советской страны я считаю своим долгом и счастьем работать на пользу моей родины и отдать самого себя науке в СССР.

Отметая ваше сообщение обо мне и измышления┘, что в СССР якобы не существует интеллектуальной свободы, как гнусную клевету, имеющую темный источник, настаиваю на опубликовании этой моей телеграммы в Вашей газете.

Академик Н.И.Вавилов" (27).

Получив копии писем западных ученых и ответ Шакселя, зав. отделом науки ЦК Бауман отправил короткое письмо Сталину и Молотову. Он сообщал, что на западе активно обсуждают отмену конгресса и споры на сессии ВАСХНИЛ 1936 года, что отдел науки разъясняет всем, что конгресс не отменен, а лишь перенесен. "В связи с этим считаю целесообразным предрешить созыв Генетического Конгресса в СССР в 1938 г.", -- писал Бауман (28). В аппарате Политбюро был подготовлен проект решения из двух пунктов: о переносе проведения конгресса на 1938 года и о том, чтобы "вопросы о составе Оргкомитета и программе конгресса передать на решение СНК СССР" (29). В левом углу страницы расписался помощник Сталина Поскребышев, а затем Сталин, Ворошилов, Каганович, Молотов и были сделаны рукой секретаря записи, что Микоян, Калинин, Андреев и Чубарь - "за" (30). Решение было оформлено девятнадцатым марта 1937 года.

Новый всплеск озабоченности судьбой советских генетиков произошел в тот момент, когда на Западе стало известно содержание статьи Презента и Нуринова в газете "Социалистическое земледелие", уже разобранной выше (31), в которой содержались призывы к немедленной расправе с учеными как с "врагами народа", и прежде всего с Кольцовым и Серебровским. Снова в европейских и американских средствах массовой информации прошли тревожные сообщения о репрессиях в СССР. Как ответ на эти тревоги, на Запад было отправлено переведенное на английский язык письмо ведущих российских генетиков. Оно было датировано 23 июня 1937 г. и адресовано британскому коммунисту профессору Холдейну. На двух с половиной страницах ведущие советские генетики извещали коллег на Западе, что для паники в связи со статьей Презента и Нуринова оснований нет и что генетический конгресс в СССР все равно состоится:

"Проф. Кольцов и проф. Серебровский никогда арестованы не были... Подобно фантастической новости об аресте проф. Н.И.Вавилова, которая появилась в декабре 1936 в "Нью-Йорк Таймс", новая сенсация относительно арестов профессоров Кольцова и Серебровского -- чистая ерунда и провокация. Скорее всего эта провокация исходит от определенных кругов, намеревающихся помешать организации Генетического Конгресса в СССР.

В СССР ученые имеют право обнародовать свои научные взгляды совершенно свободно, и аресты на основании научных мнений совершенно невозможны и противоречат всему духу Советской Социалистической Конституции" (32).

Письмо заканчивалось словами:

"Мы хотим подчеркнуть, что существуют все необходимые условия для того, чтобы 7-ой Международный Генетический Конгресс состоялся в августе 1938 года в СССР и что Академия Наук СССР, Организационный Комитет и все генетические институты нашей страны сделают все возможное, чтобы обеспечить успех Конгресса" (33).

Затем против фамилий -- Левитского, Карпеченко, Вавилова, Мейстера, Навашина, Кольцова, Серебровского, Дончо Костова, Левита, Дубинина, Сапегина, Д.А.Кисловского и Гершензона каждый из ученых расписался. Авторы утверждали, что в СССР идет полным ходом строительство новых институтов, что западные гости, приехав в СССР в следующем году на генетический конгресс, смогут в этом своими глазами убедиться.

Но конгресс в СССР так и не был проведен. Партийные руководители санкции на это не дали. Ученые всего мира в августе 1939 года собрались в Эдинбурге в Шотландии. Вавилов долгое время сохранял надежду, что его пустят на конгресс, он даже сказал об этом 15 марта 1939 года в Ленинграде:

"...я избран председателем Международного конгресса генетиков, но не знаю, буду на нем или нет" (34).

Во время церемонии открытия конгресса на сцене было установлено пустое кресло президента конгресса, и все знали, что оно предназначено для Вавилова, который "почему-то" не приехал. Открывая Конгресс, директор местного Института генетики животных Ф. Крю сказал:

"Вы пригласили меня играть роль, которую так украсил бы Вавилов. Вы надеваете его мантию на мои не желающие этого плечи. И если я буду выглядеть неуклюже, вы не должны забывать: эта мантия сшита для более крупного человека" (35).

В то время, как мы уже знаем, Политбюро приняло решение запретить поездки Вавилова за границу, а параллельно в глубочайшей тайне шла планомерная работа: разбухали тома заведенного на него агентурного дела. Но, повторяю, эта сторона деятельности коммунистов пока оставалась скрытой от Вавилова. Также не было внешних проявлений вовлеченности в этот процесс самого Лысенко. Его люди трудились на тайном фронте в поте лица, а он открыто порочил Вавилова на верхах.

Вавилов под огнем партийной критики

5 января 1937 года Яков Аркадьевич Яковлев, поднявшийся по иерархической лестнице власти еще выше (с поста Наркома земледелия СССР он перебрался в кресло заведующего сельскохозяйственным отделом ЦК ВКП(б), то есть стал курировать не одно, а несколько ведомств сразу), держал речь перед сотрудниками и авторами Сельхозгиза. Тема собрания была банальной: обсуждали годовой отчет. Однако вместо обзора издательских планов Яковлев заговорил о другом. Он разнес в пух и прах генетику и генетиков. Последние, по его мнению, проявляли и проявляют реакционность, отстаивая неизменность генов в поколениях, а в последнее время вообще встали на путь вредительства.

"... отнюдь не случайно, "по недосмотру" исчезло из учебников имя Ч.Дарвина, это было делом их рук" (36), --

утверждал Яковлев, хотя имя Дарвина со страниц учебников не исчезло и исчезнуть не могло. Именуя генетиков "нео-менделистами"3, Яковлев сказал:

"ПРИЧИНЫ УСПЕХА... НЕО-МЕНДЕЛИЗМА -- НЕ СТОЛЬКО НАУЧНОГО, СКОЛЬКО ПОЛИТИЧЕСКОГО ХАРАКТЕРА" (37).

А все в стране уже хорошо знали, чем грозили политические ошибки их носителям. Обрушиваясь на генетику, Яковлев давал ясно понять, кого персонально он считал главным проводником политически ошибочных взглядов. Первым среди злонамеренных был назван вовсе и не генетик, а растениевод Вавилов, хотя упоминал он и генетика Кольцова. Оказывается:

"Так называемая теория гомологических рядов идет не по дарвинистическому [читай: не по-марксистскому -- В.С.] пути" (38).

Затем Яковлев потребовал

"обеспечить дальнейшее развитие генетики с точки зрения теории развития4 вместо превращения генетики в служанку ведомства Геббельса" (39).

Утверждение, что успехи генетики "не столько научного, сколько политического характера" (40), не было случайной оговоркой, так как докладчик развил дальше эту тему, увязав генетику с фашистскими доктринами, попутно объяснив, что генетика

"представляет собой теоретический фундамент для столь модной в некоторых странах теории преимущества той или иной расы, будто бы владеющей наилучшим запасом генов, или богатых классов, будто бы являющихся также монопольными "владельцами" этих особо ценных генов" (41).

Это был очень важный по своему политическому звучанию поворот, так как крупный партийный руководитель, близкий к Сталину человек, одним махом выводил генетику из числа прогрессивных дисциплин, низводя ее до разряда идеологически вредных извращений науки. Яковлев договорился до того, что, наряду с обвинением генетики в фашистской устремленности, объявил ее... новой разновидностью "религиозного учения" (42). По его словам: