В гору - Анна Оттовна Саксе

Но случай с Майленом — не просто ограбление, здесь был явный расчет запугать крестьян, чтобы сорвать выполнение плана поставок.

Вдруг, что-то сообразив, Озол сказал Мирдзе:

— Я поеду в город не завтра, а послезавтра.

На следующее утро Озол пошел в исполком. По дороге он зашел на почту и побеседовал с Кадикисом. Затем обратился к телефонистке Расман и попросил вызвать город. Ожидая соединения, он присматривался к Майге и заметил какие-то изменения в ее внешности. В ее глазах не было прежнего задора, оформляя заказ, она посмотрела на Озола серьезно и деловито. Ее волосы были гладко зачесаны, с пробором посередине; на ней было простое шерстяное платье, нитяные чулки и сандалии с деревянной подошвой — так теперь выглядела Майга. Кадикис рассказал, что она теперь усердно изучает историю партии и время от времени обращается к нему за консультацией. «Многое она затвердила наизусть, но когда я задаю какой-нибудь вопрос, где требуется понимание, тогда головка ее уже не варит», — сказал он.

Озолу не пришлось долго ждать; соединившись с уездным комитетом, он сообщил, что выедет послезавтра с утра. На вопрос, как дела в волости, ответил, что хорошо; все по мере сил усердно работают на уборке оставшихся яровых, частично обмолотили озимые и возят хлеб на приемный пункт.

Он поблагодарил Майгу за разговор и пошел в исполком. Ванаг выглядел мрачно — прошлой ночью была испорчена молотилка. Кто-то засунул в сноп ржи ручную гранату — взрывом разбило барабан и поранило подавальщику руку. Это было явное вредительство, но найти виновного — нелегкая задача. Сегодня Саулит со своими кузнецами занимается ремонтом машины, но несколько дней все же придется потерять.

— Всюду эти негодяи путаются под ногами, — злился Петер. — А когда работа не идет как следует, люди винят нас.

— Мы тоже виноваты, — ответил Озол и, встретив недоуменный взгляд Ванага, добавил: — Виноваты в том, что до сих пор не сумели избавиться от этой нечисти. Майлен хотел вовремя рассчитаться с государством, а ему не дали. Зерно теперь рассыпано на дороге, и Майлену придется везти вторично; совершенно естественно, что он и другие вправе требовать, чтобы государство позаботилось об их безопасности. Каждому в отдельности бороться с бандитами не по силам.

Ванаг молчал. Видно было, что ему при его горячем нраве, при его глубокой ненависти к кулакам и шуцманам, мешающим работать, трудно признать себя ответственным за их подлости.

— Так оно и есть, Петер, — еще раз подчеркнул Озол. — Но недолго им беситься. Когда вернусь из города, схватим их за шиворот так, что завоют. Сегодня же я попытаюсь начать эту кампанию. Назначь мне подводчиком Густа Дудума. Он повезет в город и аптекаря. Человек уже давно хотел поехать, но мы все ждали оказии.

Когда Густ подъехал к дому Озола, ему сказали, что Озол, не желая делать остановку в пути, спозаранку ушел на МТС, куда Дудуму и надо за ним ехать. Густ пробурчал, что нынче в рабочее время «попусту гоняют людей», повернул лошадь и уехал. Около МТС Озол уже ждал его.

Густ, как всегда, был мрачен. Зато аптекарь, питавший симпатию к Озолу, без умолку говорил.

— Без вас, товарищ Озол, ни минуты не могут обойтись, — сказал аптекарь. — На дороге поджидают.

— Где это? — воскликнул Озол и намеренно оглянулся.

— Да не здесь. Утром, когда ехали через бор, встретился нам человек. Попросил, чтобы подвезли немного. Мы сказали, что лошадь устала, а ехать далеко — не можем взять. Потом он спросил, разве товарищ Озол остался дома? Вчера, говорит, слыхал, что собирается в город. Он хотел с вами поговорить, его будто несправедливо обложили налогом. Тогда мы посочувствовали ему и сказали, чтобы садился, — довезем до МТС. Но он передумал — далеко придется возвращаться: сказал, что обождет, пока вернетесь. Спрашивал, как долго вы задержитесь в городе. Так что ждите гостя.

— Что же он раньше не спохватился, — ответил Озол и подумал: «Правильно поступил, что пошел в МТС не обычной дорогой, а сделал крюк через соседнюю волость».

Аптекарь еще немного поболтал, потом темы для разговоров у него иссякли. Густ угрюмо молчал, только временами бранил лошадь, сворачивающую иногда в сторону, чтобы сорвать придорожную полевицу.

— Хозяин, должно быть, сегодня утром не покормил лошадь? — заметил Озол, чтобы возобновить разговор.

— Где же тут кормить, если надо было затемно выезжать, — бросил Густ.

— Латыши ведь привыкли рано вставать, — нарочно подтрунивал Озол.

— Да, когда надо было идти молотить на помещичьи гумна, — съязвил Густ в ответ.

— А потом этот обычай переняли батраки и батрачки, работавшие на хозяев, — продолжал Озол в том же тоне. — В три-четыре часа поднимались лошадей кормить.

Густ упрямо молчал.

— Скажите, почему вы всегда такой мрачный? — спросил Озол.

— Чему мне нынче радоваться? — сердито ответил Густ вопросом.

— Хотя бы тому, что война закончилась.

— По мне, вы могли бы воевать еще хоть десять лет, — проворчал Густ.

— Это вы лишнего хватили! — воскликнул аптекарь. — Уж и так было слишком долго. Люди начали болеть, лекарств, бывало, не успеешь готовить. Каких только эпидемий не затащили. Вот тот же сыпной тиф. Его уж, действительно, только немцы могли затащить.

— Что же им было делать, раз в России завшивели, — издевался Густ. — Чем другим, а этим добром она богата.

— Если вы говорите, что ничего другого в России не было, то зачем же немцы туда полезли? — сказал Озол Густу, чеканя каждое слово.

— Почем я знаю, и какое мне до этого дело! — сердито уклонился Густ от ответа, очевидно, спохватившись, что высказал свою ненависть слишком откровенно, забыл, с кем говорит.

— Вы, Дудум, проверьте, не остались ли у вас в голове немецкие вши, — усмехнулся Озол. — Может, потому у вас этот зуд?

Густ упрямо молчал. Умолк и Озол, думая, что горбатого только могила исправит. Нет таких доводов, которыми можно было бы его пронять и убедить. Логика жизни ничего ему не говорит. Даже ненависть свою он не может скрыть. Впрочем, если он так откровенен, то менее опасен.

Он всю дорогу больше не заговаривал с Густом.

В тот же вечер Озол пошел к секретарю укома Рендниеку и рассказал ему о жизни своей волости. И