Те, кто любит. Книги 1-7 - Ирвинг Стоун

— Как я могла говорить, что Париж грязный? — спросила Абигейл. — Или что он дурно пахнет? Он прекрасен. Поедем на Монмартр, чтобы с его высоты взглянуть последний раз на красные черепичные крыши, которые навсегда останутся в моей памяти.

— Ностальгия, — прошептал Джон, — самое приятное чувство.

Наступил день отъезда.

Джонни уехал первым в Нью-Йорк на судне «Ле Курьер де л'Америк» с рекомендательными письмами к друзьям его отца. Семью Адамс посетила мадам Гельвециус, обнявшая и расцеловавшая каждого. В ясный майский день приехали с подарками для всех маркиз и маркиза де Лафайет.

Перед посадкой в карету, отвозившую их в Кале, где они должны были сесть на судно, отправлявшееся в Дувр через Ла-Манш, их окружили слуги, не скрывавшие слез прощания. Абигейл почувствовала с болью в сердце, что привязалась к разношерстной прислуге, с которой мирно прожила десять месяцев. Она тепло попрощалась с каждым, отдавая себе отчет, что больше никогда их не увидит; ее удручала мысль, что закончилась красочная, волнующая часть ее жизни.

В момент расставания она поняла, в чем гений Франции: меньше чем за год он превратил твердокаменную пуританку Массачусетса в терпимую, умеющую наслаждаться жизнью гражданку мира.

В конце мая Лондон был особенно многолюден: продолжалась сессия парламента, праздновался день рождения короля Георга III, а в Вестминстерском аббатстве проходил фестиваль музыки Генделя. В отеле «Адельфи» не оказалось свободных номеров. К счастью, Чарлз Сторер, порыскав по городу, нашел для Абигейл и Джона номер из четырех комнат в гостинице «Бат» на Пикадилли. Гостиница находилась в дворцовой части города и была не столь уж приятной: денно и нощно там скапливались кареты, грохотавшие железными шинами колес по булыжнику. Оплата — одна гинея в день — включала услуги горничной, повара и официанта; о питании они должны были заботиться сами. К каждой спальне примыкала окрашенная в блекло-зеленый цвет с позолотой гостиная, помимо обеденного стола стоял ломберный столик, а стены украшали зеркала.

— Выглядит элегантно, — заметила Абигейл, — но на треть дороже, чем замок в Отейле. По карману ли нам такая роскошь?

— Ненадолго. Мы найдем подходящий дом. Он станет первым американским посольством в Англии. Здание должно выглядеть достойно, как дорогое городское строение высшего класса, производящее впечатление на британцев.

— Нет ли вести от Конгресса, что тебе повысили оклад как первому американскому посланнику в Британии?

— Конгресс не занимается частностями.

— Как ты в таком случае определишь, за какую сумму можешь снять дом?

— Этим займешься ты. Я должен немедленно начать работу с министрами и двором.

— Приятно вновь использовать по назначению язык и не крутить им беспомощно, стараясь произнести звуки, которые я принимала за французские.

Распаковывая сундуки, они услышали стук в дверь. Джон впустил в номер молодого человека лет тридцати, смуглого, высокого, гибкого, с подтянутой фигурой, свидетельствовавшей о годах военной службы. Он вежливо поклонился и сказал басовитым тоном:

— Посол Адамс, разрешите представиться. Я — полковник Уильям Смит, бывший адъютант вашего друга генерала Вашингтона, а теперь, по решению Конгресса, секретарь американской миссии в Лондоне. Короче говоря, ваш скромный и, надеюсь, полезный помощник. При мне официальные полномочия Конгресса, наделяющие вас рангом полномочного посланника. Могу ли я вручить их вам, сэр?

Джон приветствовал мужчину, представил его Абигейл и Нэб. Он казался благодушным от природы, романтичным, с хорошо подвешенным языком, держался гордо и прямо, выпятив грудь вперед.

Абигейл заказала чай в свою гостиную. У полковника был отменный аппетит, он умял поднос бутербродов и печенья, запив их полудюжиной чашек и одновременно просвещая Адамсов относительно положения дел дома, в Америке. Он задержался достаточно долго, рассказывая о своей принадлежности к крупной процветающей семье землевладельцев Нью-Йорка, о том, что он завербовался в армию и участвовал в войне в качестве адъютанта генерала Салливена, а затем Вашингтона; был участником успешной эвакуации войск из Бруклина в Манхэттен, отплыв в последней лодке с Вашингтоном; ранен при сражении у высот Гарлема.

За отвагу в сражении при Трентоне удостоен звания подполковника, получил назначение помощника генерала при Лафайете, участвовал в комитете, который вел переговоры с британцами об их эвакуации из Соединенных Штатов, и в качестве помощника Вашингтона выступал в роли офицера, принимавшего капитуляцию Нью-Йорк-Сити.

Когда наконец полковник Смит встал и откланялся, семья Адамс была озадачена и возбуждена. Нэб спросила:

— Папа, что делает секретарь миссии?

Джон сухо ответил:

— Как гласит старинное выражение, секретарь содержит посольство, а посол — любовницу.

— Боже мой, мы становимся светской семьей! — воскликнула его жена.

На следующий день в час дня в сопровождении полковника Смита Джон посетил министра иностранных дел Великобритании лорда Кармартена и вручил ему копии своих верительных грамот. Встреча была вежливой.

Лорд сообщил Джону, что в следующую среду его примет в королевском кабинете король Георг III и на этой встрече он может вручить свои верительные грамоты.

В тот же вечер семья Адамс получила известие, что Джонатан и Эстер Сиуолл приехали в Лондон на несколько дней и остановились на постоялом дворе на окраине Лондона. Джон воскликнул:

— Мы должны их немедленно посетить!

Чета Сиуолл была поражена тем, что полномочный посланник Адамс нанес им визит. Но их изумление не было столь глубоким, как удивление Абигейл и Джона при виде Джонатана. Некогда красивый, жизнелюбивый, с блестящими глазами мужчина выглядел постаревшим и уродливым; его лицо покрыли карбункулы. Абигейл слышала, что он много пьет уже в течение ряда лет. Эстер выглядела миловидной, в традиции семьи Куинси, но ее лицо напоминало маску.

Женщины обнялись. Джон взял руку Джонатана в свои.

— Как поживаешь, старина? Счастлив тебя видеть.

Эстер суетливо сдвигала четыре стула в спальне с единственным небольшим окном, выходившим на конюшни и конный двор.

— Простите наши скромные апартаменты, — сказал Джонатан. — Мы только что приехали из Бристоля по делам на пару суток.

— Как твои дела, Джонатан? — спросил Джон.

Пожелтевшие веки почти накрыли глаза Джонатана.

Опустившиеся уголки губ придали особую выразительность его грустному настроению.

— Когда война закончилась, лорд Норт и его преемники умыли руки, забыв о нас — лоялистах.[47] Они вытолкнули меня в Англию, а уже черт удержал меня здесь.

Абигейл мгновенно бросила взгляд на лицо Эстер. Она не хотела покидать семью, друзей, рвать корни, связывавшие ее со страной. Означает ли услышанное, что Джонатан желает возвратиться в Массачусетс? Ведь другие тори вернулись.

До Джонатана дошел смысл обмена взглядами между женщинами.

— Я не изменил свою точку зрения. Вы были не правы, прав был я. Случайный исход войны ничего не меняет. Джон, у тебя сердце, настроенное на дружбу и способное на лучшие чувства, хотя, быть может, непримиримо к тем, кого ты считаешь врагами.

— Я никогда не считал тебя врагом, Джонатан; ценил в тебе друга, к сожалению отдалившегося от меня.

Джонатан понизил голос, пытаясь выразить то, что целое десятилетие сверлило его мозг:

— Возможно, во время борьбы в Америке безмерное честолюбие и необузданный энтузиазм, направленные на достижение иллюзорной или реальной славы твоей страны, помешали проявлению твоих общественных и дружеских принципов; однако твой визит подтверждает, что они живы. Джон, ты можешь радоваться осуществлению двух твоих желаний: независимость Америки признана и ты поднялся на вершину славы. Ну, Джон Адамс, после такой полной победы даже сам дьявол обрел бы готовность к любви и дружбе, не говоря уже о человеке, в сердце которого не умерли добропорядочные общественные и человеческие принципы.

Джон счел за лучшее согласиться с комплиментом и пропустить мимо ушей критику. Эстер хотела услышать новости о своей семье. Джон интересовался, есть ли возможность помочь закадычному другу.

Происшедшее с Джонатаном было типичным для любого американского тори: вначале их принимали в Англии с распростертыми объятиями, а затем постепенно забывали о них. Затянувшаяся война осложняла положение в стране по мере того, как все большее число государств выступало против Англии, топились ее корабли, истреблялись ее солдаты, сокращалась ее торговля… и Англия начала ненавидеть тори, символизировавших потери и разочарования. Джонатану не удалось получить пост в Англии. Его ежегодный оклад — шестьсот фунтов стерлингов, полагавшиеся судье-комиссару вице-адмиралтейского суда Новой Шотландии, не был отозван, но за переезд пришлось заплатить более четверти этого оклада. Семья Джонатана жила туго, и при доходе чуть более двух тысяч долларов ей были не под силу лондонские цены.