Настоящая фантастика – 2011 - Громов Александр Николаевич

– Вот, – я протянул монету женщине в стеклянном окошке.

– Что это? – она уставилась сперва на денежку, потом на меня.

– Деньги, – я немного растерялся. Монета выглядела, как настоящая. Фальшивая, что ли?

– Пломбир – двадцать рублей, – сказала мне женщина с неприязнью.

– А это сколько?

– Двадцать рублей, – повторила она уже зло. – И не задерживай очередь.

Очереди не было – только девушка лет семнадцати, в брюках и рубашке с короткими рукавами, подошла к окошку вслед за мной. Взяла из рук женщины стаканчик в прозрачной обертке.

Отошла на несколько шагов и стала есть, иногда поглядывая на меня – так, чтобы я не заметил.

Она была не особенно высокая, мне по плечо, длинноволосая, загорелая. Щуплая, как мальчишка, – не чета сдобной Лизе. Ела с жадностью, слизывая белые капли. Темная негустая челка почти касалась кончика носа.

Я подбросил и поймал свою темную монету. Девушка заметила, что я смотрю, и отошла еще на несколько шагов.

– Извините, пожалуйста, – я широко улыбнулся; умение разговаривать с девушками входило в мои профессиональные навыки. – Эта монета – что с ней не так? Она фальшивая?

Она развеселилась, будто я очень удачно пошутил. Взяла мою монету двумя пальцами, присмотрелась…

– Опа! Это американский цент!

Она разглядывала монету все с большим любопытством:

– Никогда раньше не видела… Где взял?

– Здесь, – я показал на тротуар. – Валялась, и никто не подбирал.

– Думали, что пятьдесят копеек.

– А пятьдесят копеек никому не нужны?

– Кому-то нужны, – она снова откусила мороженое. – В аптеке на сдачу. Наверное.

– Жалко, – я покачал монетку на ладони. – Значит, ничего не купишь.

– А у тебя, что ли, больше денег нет? – она слизнула белую каплю с уголка рта.

– Больше нет, – признался я.

Она очень внимательно оглядела меня – с головы до удобных синих башмаков на шнуровке. Недоверчиво хмыкнула.

Заметила бурые пятна на рубашке. Внимательнее глянула мне в лицо.

На всякий случай отступила.

– Могу тебе на мороженое дать рублей двадцать. А больше – нет, извини.

– Спасибо, – сказал я. – Не надо.

Повернулся и пошел, стараясь двигаться в ногу с человеческим потоком. Девчонка обидела меня, может быть, сама того не желая. Наследника семьи Надир принять за попрошайку! И все, что я мог сделать в ответ, – уйти с независимо-гордым видом…

Слева потянулись магазины. Я присвистнул, вмиг забыв обиду: вот это были витрины! Огромные фигуры в человеческий рост, наряженные по местной моде, чередовались со стеллажами, где на атласе лежали часы, очки, ремни, неведомые мне приспособления со множеством стеклышек и блестящих частей. Я шел, как провинциал, разинув рот, а когда дошел до ювелирного магазина – остановился.

Сколько блестящих перстней! Сколько кулонов и подвесок! Мой магазин, считавшийся в городе достопримечательностью, показался мне в этот момент тусклым и бедным. А вот если на такой перстенек надеть заклинание, допустим, легкого удивления… Приходит дама, к примеру, в общество, потрет камень – и всякий, кто увидит его блеск, удивляется. Они ходят вокруг и дивятся ее красоте, наряду, уму – и понятия не имеют, что все дело в маленьком дымчатом камушке…

Я понял, что стою перед витриной, почти уткнувшись носом в стекло. Все-таки как приятно думать о любимой работе. Но я бы здесь, в этом новом мире, нанес на перстень заклинание легкого удивления – оно выросло бы до неприличия, в даму стали бы тыкать пальцем, обалдело таращить глаза, вести себя как толпа крайне изумленных баранов, и вряд ли владелице перстня такое понравилось бы…

Я потянул на себя стеклянную дверь с длинной ручкой и вошел в магазин. Наметанным глазом определил: торговля не очень-то бойкая. Но молодого человека за стойкой безлюдье не печалило – он стоял, полируя ногти, и на меня бросил ответный взгляд, тоже наметанный. Не покупатель, читалось в этом взгляде.

– Добрый день, – сказал я, широко улыбаясь. – Так вышло, что у меня есть опыт работы… в магазине. Возьмете меня за еду – хотя бы народ зазывать?

Он оторвался от своего занятия и бросил на меня второй взгляд.

Потом быстро посмотрел на двери. Потом нажал кнопку под прилавком.

Моментально возник громила в черной куртке, похожий на Гену и Богдана одновременно.

– Проводи, – сказал мужчина за стойкой.

Я выскочил на улицу раньше, чем охранник успел до меня дотянуться. Снова влился в толпу – спрятался.

…Можно ли нарисовать такой портал, чтобы выйти из него на порог моего дома? Где на крыше сидит старый механический петух, где на лужайке похоронены предки, где смотрит с портрета моя прабабка – мертвая ведьма Лейла?

Я замедлил шаг. «Для начертания портала пути, – говорил учитель, – вам потребуются семь главных характеристик и тринадцать уточняющих. Неотъемлемая характеристика портала пути – непрерывность пространства. Портал, использующий неявные свойства пространства и времени, называется порталом прыжка, изучать его будут лучшие из вас в конце последнего семестра, чтобы получить итоговую оценку „сердце“. Тем шалопаям, которым достаточно „креста“, никогда не попять устройства и начертания портала прыжка…»

А черный-то покупатель имел в школе «сердце», подумал я грустно. Либо Герда, носовая фигура его корабля, знает толк в порталах, ведущих из одного мира в другой. Но объясните мне кто-нибудь, как мне теперь вернуться домой?!

Домой. Где меня сразу казнят, как злоумышленного волшебника.

Я остановился. В этот момент, затерявшись в толпе на улице огромного, чужого, чуждого мне города, я понял окончательно: та жизнь закончена. Леон Надир умер на плахе.

Здравствуй, новорожденный Леон Надир. И чем ты думаешь заняться?

Наталья Лескова

Без цели, без надежды

Сан-Себастьен. Небо и земля

Утро пахло полынью. А еще бензином и крепким кофе.

– И сколько тебе лет?

– Мне уже есть восемнадцать, если ты об этом!

– Ха. Не очень-то похоже.

– Подумаешь! А тебе что за дело?

– Ха. Я тебя подвезу, а твои родители меня потом в киднеппинге обвинят.

– У меня нет родителей…

– Ха. В твоем возрасте ни у кого нет родителей.

– У меня правда их нет.

– Ха.

Парень почесал заросли кустистой бороденки, отхлебнул из бумажного стакана двойной эспрессо. У него были странные глаза – смотрит вроде на меня, а вроде и в другую вселенную.

– Ты местный?

– Вот еще! Если бы я родился в этой дыре, то давно бы с горя повесился. Я здесь только пятый день торчу, а уже вою!

– А едешь куда?

– В никуда.

– Ну да, конечно… В твоем возрасте все едут в этом направлении.

– Подумаешь! Будто бы ты не туда же!

– Нет. Я оттуда уже возвращаюсь.

– Тебе есть куда возвращаться?

Он задумался, допил кофе, растрепал и без того растрепанные длинные патлы. Сказал отрешенно:

– А пожалуй, что и некуда.

За окном прогудел грузовик, въезжающий на заправочную станцию. Вот и дальнобойщик. Может, к нему пристроиться? Ну уж нет. Скучные они – дальнобойщики. Совсем серые. Начнут мораль читать: «Где родители? Почему не в школе? Что за вид?»… А кончится все тирадой на тему «А я в твои годы»… Если и ехать из никуда в никуда, то хоть с кем-то понимающим.

– Ну так что, ты едешь? – парень резко поднялся из-за стола.

– Конечно, еду!

– Как тебя хоть зовут, попутчик?

– Том Лоу. А тебя?

– Небо.

– Ну и имечко! Неужели настоящее?

– Теперь – да.

Его машина была похожа на него самого – старая, помятая, но не без оригинальности. Особенно меня порадовала наклейка на крышке бензобака – рожица младенца с детского питания и надпись «Когда ешь, не чавкай».

– Эй, Том. Говоришь, ты тут пять дней? Значит, знаешь, где почта?

– Конечно. В центре города, прямо напротив ратуши, между аптекой и полицейским участком. Это чуть дальше по шоссе. Здесь не заблудишься: улиц тут столько же, как извилин в голове у местных. То есть одна, прямая, и ведет точно к выходу.