Настоящая фантастика – 2011 - Громов Александр Николаевич

Распахнулась дверь. Я обернулся – и отчего-то сразу вспомнил стражников в дверях своей камеры. Стражники были угрюмы и скорбели. Эти двое злились – и боялись.

– Руки вверх! Рот не открывать!

В руках у Богдана был пистолет. Странно маленький. Будто игрушечный.

– Руки вверх!

Они были так напуганы, что вполне могли убить – прямо сейчас. Я посмотрел в их белые лица и обиделся. Почему? За что? Что я снова сделал не так?!

– Ребята… – начал я, поднимая руки.

– Молчать!

Богдан все еще целился в меня, а Гена стал обходить сбоку – у него в руках был кусок клейкой ленты. В этот момент у меня за спиной, на столе, будто лопнул пузырь. Гена застыл с открытым ртом, а у Богдана так исказилось лицо, что я понял: он уже стреляет.

И я сделал единственное, что мог, – просто упал назад.

И провалился в открытый портал.

Я упал на твердое, но не с очень большой высоты. Перед глазами у меня носились огненные шмели; здесь остро воняло гарью, земля была как терка, и, если я не ошибался, всего мгновение назад стих отвратительный механический визг. Я обнаружил себя сидящим на железной решетке, в нескольких шагах стояла, мелко трясясь, смердящая металлическая повозка, и крупный мужчина – не Гена и не Богдан – надвигался на меня, крича и ругаясь, размахивая кулаками, явно собираясь бить:

– Ах ты, сука!

– Сопляк обкуренный… – послышалось сзади.

– Давить таких и дальше ехать…

Мой новый враг не собирался быть аккуратным, как Гена. От его удара у меня загудела голова и во рту сдедалось солоно. Он поднял меня за шиворот, швырнул спиной вперед на какой-то столб, я сильно ударился затылком – а он снова шел на меня, бранясь и плюясь, и костяшки его кулаков покачивались перед глазами.

Ни о чем не думая, а пытаясь отсрочить следующий удар, я пролепетал детское проклятие «игла».

Шарахнула молния.

Серебряный острый свет ударил мужчину в грудь, он замер, будто напоровшись на копье, а потом вдруг полетел назад, все ускоряясь. Он грохнулся на свою повозку, примяв железный блестящий корпус, и так и остался лежать, подергиваясь.

– А-а-а! – заголосила какая-то женщина.

Вокруг толпились люди, гудели повозки, истерически лаяла собачонка на поводке. Мой враг слабо возился на гнутом покрытии своей повозки, пытаясь встать. Я с трудом поднялся на трясущиеся ноги – и побежал куда глаза глядят, лавируя в густой толпе.

Я боялся, что они все разом на меня накинутся, – но не тут-то было. Те, что видели происшествие, разлетелись в разные стороны, как брызги. А в двух десятках шагов уже всем было все равно – люди шли по своим делам, покупали что-то в стеклянных будках, говорили, прижав к уху переговорные трубки телефонов; в редких взглядах, обращенных на меня, я видел больше отвращения, чем страха. Может, потому, что лицо у меня было разбито и кровь из носа капала на рубашку.

Где я? Куда меня забросило порталом? У меня не было ни малейшего представления о здешней географии. Слава учителю – рассказывая нам о портале пути, он по многу раз заставлял нас повторять «привязку к земле». Только поэтому я не вылетел из портала, как птичка, на высоте многоэтажного дома.

А дома здесь были как горы. Наверное, где-то там, на двадцатом или даже сороковом этаже, меня держали взаперти.

Портал не мог забросить меня далеко – значит, и Гена, и Богдан, и Николай Петрович оставались где-то рядом, причем ориентировались в этом людном и дымном мире куда лучше меня. Куда спрятаться?

Инстинкт велел мне слиться с толпой. Одеждой я не выделялся; рот и подбородок вытер рукавом (кровь у меня быстро останавливается, и раны заживают хорошо). К превеликому счастью, рубашка была темная, и пятна крови на ней не бросались в глаза.

Ну здесь и воздух. Ну и дым, ну и вонь. Вопят и плюются дымом железные повозки, полностью закрытые, многие с темными непрозрачными стеклами. Молча идут люди – каждый сам по себе. И я с ними. И даже лицо сделал как у всех – каменно-озабоченное.

…Детей ругают за «иглу», могут даже наказать. Больно и неприятно, когда тебе в спину, или в шею, или в ухо прилетает «игла». Но отшвырнуть на пять шагов здоровенного мужчину?! Впрочем, если сработал портал, нарисованный школьником наспех, от руки, – удивляться не приходится.

– …чувак полез ему морду бить, а пацан его долбанул электрошокером…

– За что морду бить?

– Да выпрыгнул перед машиной на дорогу… Создал, мать его, аварийную ситуацию…

Я чуть заметно повернул голову. Двое толстых мужчин обогнали меня – оба в серых, нелепо сидящих костюмах, один с портфелем, другой с большим зеленым пакетом вроде мешка. Они говорили обо мне; значит, в этом мире тоже есть проклятие «игла», только называется по-другому?

Нет. То, что я проделал, – никакая не «игла». Это больше похоже на те истории, которые рассказывал мне отец, – о магах, чье «железное слово» нанизывало врагов на невидимый вертел, и так они и падали – вереницей, с одинаковой дыркой в груди. В детстве у меня волосы дыбом поднимались от этих сказок.

А может, это были не сказки? Волшебники-воины убивали словом. Волшебники-плуты ныряли в кринку с молоком; да ведь я нырнул в кринку! Я, Леон Надир, скверный ученик и неплохой торговец, я нырнул в кринку с молоком, и у меня получилось!

Толпа остановилась на краю огромной улицы, перед потоком транспорта, чего-то ожидая. Я встал вместе со всеми; далекий красный огонь сменился зеленым, и толпа дружно зашагала вперед. Повозки, наоборот, замерли одна за другой, хотя могли бы, конечно, прорваться, распугивая толпу. Мощные были повозки, и – на всем обозримом пространстве ни одной лошади.

Я остался стоять на краю улицы, и толпа огибала меня, как речная вода омывает камешек. Надо признать: фокус с кринкой был подготовлен заранее, и проделал его не я. Кто-то гораздо более могучий, умный и циничный. Кто-то, продающий магов в рабство в чужие миры…

Далекий огонь опять сменился красным. Толпа остановилась; я задрал голову и посмотрел в синее с белым, безмятежное летнее небо – будто желая убедиться, что оттуда за мной никто не наблюдает.

Что сделает Николай Петрович, когда узнает, что я открыл портал – и смылся? Ну, первым делом, конечно, страшно наорет на Гену и Богдана – может, даже убьет их, если строгие порядки. А потом? Кого пустит по следу, как именно станет меня ловить?

Я не выдержал и внимательно огляделся. Нет, показалось. Никто-никто на меня не смотрел – только случайные взгляды, равнодушные, рассеянные, задевали меня самым краешком и переключались на более важные предметы: на отдаленный светофор, на экран переговорного устройства, на хрустящий сверток с чем-то съедобным…

Я вспомнил, что с утра выпил только горячей воды с темным пакетиком под названием «чай». И все; вспомнилась школа. Как страшно хотелось есть после первых же уроков.

Я проглотил слюну; у меня нет денег, ни грошика. У меня нет ни одного знакомого в этом городе. Может, Николай Петрович, наорав на Гену с Богданом, быстро успокоился, погладил круглый живот и сказал что-то вроде: «Да ладно, найти его будет – раз плюнуть, у него нет ни денег, ни дорожной карты, ни этой штуки – паспорта, без которой никто не наймет его на работу…»

Ветер крутил маленькие смерчи на тротуаре – пыльные, с цветными бумажными обрывками. У нас в городе никто не стал бы выбрасывать такую красивую бумагу. Правда, у нас в городе никто бы не выкинул мусор под ноги…

Потом я увидел желтую монету на тротуаре. Круглая, честная, похожая на бронзовую; я осторожно огляделся: неужели никто не видит?

Загорелся зеленый. Толпа тронулась с места, кто-то наступил на монету и ушел, не обратив внимания. Слепые они, что ли?

Я нагнулся и поднял денежку. Она была старая и очень темная; с одной стороны был изображен дом с колоннами, с другой – худощавый старик с бородкой.

Я огляделся. В десятке шагов, под стеной большого серого дома, продавали еду в ярких блестящих упаковках. Интересно, сколько таких коробочек и пакетиков можно купить на одну монету?