Глаз бури - Екатерина Мурашова

– Не хотел заботить своими делами? – предположил Семен.

– Или все же не доверяет… – вздохнула Матрена.

– Скоро уж Кирилл с Сергеем придут, – напомнил Семен. – Хорошо бы пожрать чего…

– Я не могу ничего теперь. И есть не хочу. И говорить. Устала… – пробормотала Оля, со всего размаха падая на продавленную панцирную кровать.

– Тогда я хоть самовар… – уныло сказал Семен.

– Я могу сготовить, – предложила молчавшая до той поры Дуня. – Давайте кашу сварю. Пшено есть?

– И масло есть! – вмиг оживился Семен. – А если потрошков?

– С потрошками еще лучше станет, – улыбнулась Дуня.

– Я – мигом!

Дуня сноровисто повязала нечистое полотенце вместо фартука и принялась хозяйничать. Софи, всегда легко приспосабливавшаяся к любым бытовым обстоятельствам, взялась ей помогать.

Матрена фыркнула, закурила следующую папиросу и удалилась в комнату, где присела за стол и, согнувшись крючком, стала быстро что-то писать.

Потом ели исходящую паром кашу с маслом и потрошками и пили чай. Вернувшийся с завода Кирилл все больше молчал и налегал на еду. Сергей ел мало, зато много говорил, размахивал руками и часто употреблял слова: «самоорганизация» «эволюционный» и «своеобразие момента».

В какой-то момент спросил у Софи, что она думает по поводу будущего человечества. Сам Сергей доподлинно знал, что в будущем все станут жить в огромных коммунах, в которых у людей все имущество будет общим, и оно больше не станет причиной никаких раздоров, а значит, сразу прекратится зависть, и войны, и останется лишь любовь и радость познания…

– Я думаю, что этого не будет никогда, – ответила Софи. – Просто потому, что человек так от природы устроен, чтобы иметь какое-то свое пространство, на которое другому, пусть даже во всем ему подобному, входа нет. Мне кажется, что все мы представляем собой такие коробочки. Так мы живем. И не можем из них выпрыгнуть, потому что коробочки – это мы и есть. Каждый человек – отдельная, наглухо закрытая коробочка. Вот если бы люди могли вылезти из них…

– Если это понадобится для дела, значит – вылезут! – решительно сказала Оля. – Я – уже вылезла. И Игнат. И ты, Софи… – Софи протестующе замахала рукой, но не успела ничего сказать.

Вот Семен учится на естественном отделении, – вступила в разговор Дуня. – Он мне рассказывал, что если губку протереть сквозь сито, то клетки, доселе составлявшие ее, начинают медленно сползаться обратно, постепенно сливаются в общую массу и образуют новую губку. Этот процесс можно наблюдать в прибор, называемый микроскопом. Бог весть, отчего, но ваши люди, предположительно вылезшие из коробочек, напомнили мне эти склизкие, мягкие клетки, слепо ползущие по стеклу, под равнодушным взглядом студента-естественника. Гадливое какое-то чувство…

«Ого!» – подумала Софи, но ничего не сказала. Неожиданное выступление Дуни было направлено в ее защиту, и она поняла это.

После говорили еще о многих интересных и современных предметах, но Софи вдруг неожиданно стало скучно и холодно до озноба. Захотелось поехать домой, дождаться Туманова, лечь с ним в постель и молча согреться возле его большого и горячего тела.

– Дуня, час поздний, ты едешь ли? – спросила Софи. – У меня сани с Калиной тут…

– Я провожу, – вскинулся студент.

– Я иду, Софи. Не надо провожать, Семен, – мягко сказала Дуня. – Мы с Софи давно не виделись, прокатимся еще по воздуху, поговорим…

Мороз на улице не был силен, но в сочетании с избытком влажности рождал ощущение холодной намокшей ваты. Звезды на небе тоже казались намокшими, тусклыми и расплывшимися, как на картине неумелого акварелиста.

Софи сморгнула и вдруг разом увидела, что перед ней совсем другая Дуня Водовозова, а вовсе не та, которую она знала раньше. Прежняя Дуня куда-то подевалась, а новая не выглядела ни похорошевшей, ни, наоборот, подурневшей. Ведущей чертой в ней вдруг сделалась какая-то странная перламутровая безмятежность. Если бы Софи сегодня увидала ее впервые, то решила бы, что Дуня – категорически и окончательно влюблена.

«Семен! – вдруг вспомнила она некстати смущавшегося студента-естественника. – Ну конечно! Как я раньше не догадалась! Он с Дуней… Ну, разумеется. «Общность интересов в перспективе инфекционной теории»… Ха-ха-ха! – три раза. Но это же… Это же даже лучше, чем можно было желать! Они поженятся, потом он кончит курс, начнет работать, тогда и Дуня сможет учиться своей математике на Бестужевских курсах… Замечательно выходит! Но вот одна загвоздка… Эта коммуна и все их дела… Что, если Семен попадет в крепость? Или его сошлют в Сибирь, как Коронина? Он ведь тоже чем-то таким занимался… Грибами? Или тараканами?… Да неважно! Главное – Дуня. Что ж ей тогда, ехать за ним в какой-нибудь Егорьевск? Это нельзя, ей математика нужна, а ему – наука, животный магнетизм, без этого они зачахнут оба… Что ж это значит? Значит, что нужно Семена из этой народной борьбы быстро вытаскивать, пока окончательно не увяз… Из Дуниных интересов. Но как же это будет?… Ерунда, всегда можно чего-нибудь придумать. Пусть вот хоть за границу едут… Надо будет Дуне мысль подбросить, что математики там – не чета нашим. Еще как-то…»

Так быстро и ловко Софи решала чужие жизни, ни в коей мере не задаваясь вопросом, нужно ли это, и имеет ли она на это право. «Кто право с полки взял, тот его и имеет,» – так или приблизительно так высказывался по этому поводу Туманов. В этом вопросе Софи была с ним совершенно согласна.

Она вдруг ощутила, что жутко соскучилась по Михаилу. Однако, дело с Дуней требовало последнего штриха.

– Дуня, тебе ведь Семен нравится? – спросила Софи.

– Очень нравится, – согласилась девушка. – С ним говорить просто и интересно. И столько он всего знает, читал, а вот совершенно этим не кичится… Очень нравится, – утвердила она еще раз.

Софи удовлетворенно кивнула. Потом ей пришло в голову поговорить с новой Дуней о Михаиле.

– Скажи, Дуня, ты его теперь видишь, говоришь с ним много, отчего так? Ты можешь понять? Ну пусть: он голодал, нищенствовал в детстве и юности. Много страдал. Но ведь теперь все позади. Он богат, даже если вообще ничего не станет делать, денег на всю жизнь хватит. Знатные люди заискивают перед ним. Может путешествовать, жениться, учиться чему угодно. Отчего же он теперь-то живет так мучительно, словно под пыткой?

– У тебя блокнот с собой? Ты всегда носишь… – деловито спросила Дуня.

– Блокнот? – удивилась Софи. – Есть. Но зачем тебе?

– Давай его сюда. Я отвечу на твой вопрос. Насчет Михаила Михайловича. Нарисую, мне так проще. Только скажи Калине, пусть остановит где… Трясет…