Натуралист на Амазонке - Генри Бейтс

С каждым днем эти гости все больше смелели; наконец, они стали до того бесстыдны, что терпеть дальше стало невозможно. У Кардозу был пудель, по имени Карлиту; его прислал из Рио-де-Жанейро какой-то благодарный путешественник, которому Кардозу когда-то помог. Кардозу очень гордился собакой, регулярно стриг ее и поддерживал белый цвет ее шерсти в той мере, в какой это удавалось при помощи мыла и воды. Мы спали в нашем раншу в гамаках, подвешенных между наружными столбами; в середине был разведен большой костер (мы жгли один вид дерева, которого много на берегах реки и которое горит целую ночь), а у огня на маленькой циновке спал Карлиту. Однажды ночью меня разбудил сильный шум. Это Кардозу с громкими проклятиями швырял горящие головни в громадного каймана, который выбрался на берег и полз под моим гамаком (ближайшим к воде) к тому месту, где лежал Карлиту. Собака вовремя подняла тревогу: пресмыкающееся отступило и метнулось вниз, к воде, искры от головешек, летевших ему вслед, отскакивали от его костного панциря. К великому нашему изумлению, животное (мы полагали, что это была та же самая особь) повторило свое посещение на следующую же ночь, придя на этот раз к другой стороне нашего навеса. Кардозу не спал и метнул в зверя острогу, не причинив ему, однако, никакого вреда. После этого случая мы сочли необходимым принять меры к тому, чтобы избавиться от аллигаторов: мы убедили нескольких мужчин, они сели в монтарии и, потратив день, убили кайманов.

В продолжение 14 дней нашего пребывания на Катуа молодые люди совершили несколько охотничьих экспедиций, и я обычно принимал в них участие, разделяя все удовольствия. Кроме того, это была единственная возможность пополнить мои коллекции во время пребывания на голых песках праии. Во время двух таких экспедиций имели место происшествия, о которых стоит рассказать.

Первая экспедиция во внутреннюю часть лесистого острова Катуа оказалась не очень успешной. Нас было 12 человек, и вое были вооружены ружьями и длинными охотничьими ножами. Задолго до восхода солнца мои друзья подняли меня с гамака, где я лежал, как обычно, в том же платье, которое носил днем; каждый из нас выпил по чашке кашасы с имбирем (как заведено было на песчаных отмелях ранним утром), и мы отправились в поход. Месяц на ущербе все еще светил в ясном небе, и глубокая тишина охватывала спящий лагерь, лес и реку. По линии ранту мерцали костры — их разводила каждая группа для себя, чтобы сушить черепашьи яйца, предназначенные для еды; яйца были разложены на небольших деревянных подставках над дымом. Расстояние до леса от того места, откуда мы шли, составляло около 2 миль, и почти весь путь проходил по песчаной отмели, к тому же очень широкой; самая высокая часть ее, покрытая зарослью низкорослых ив, мимоз и злаков, находилась неподалеку от наших раншу. Мы порядком замешкались в пути, и рассвет застал нас еще в дороге; ступать босыми ногами по песку в этот ранний час было довольно холодно. Как только наш глаз приобрел способность различать окружающее, мы увидели, что поверхность праии испещрена какими-то мелкими черными предметами. Они оказались только что вылупившимися черепахами аиюса, которые шли напрямик к воде, преодолевая расстояние не, меньше мили. Молодое животное этого вида можно отличить от большой черепахи и тракажа по краям грудного щита, которые выступают с обеих сторон, так что ползущая черепаха прочерчивает две параллельные линии на песке. Рот у этих маленьких созданий всегда полон песка, и обстоятельство это объясняется тем, что они должны пролагать себе путь через многие дюймы песка, чтобы выбраться на поверхность, вылупившись из зарытых яиц. Занятно было наблюдать, с каким упорством они вновь и вновь поворачивались в сторону далекой реки, после того как мы брали их в руки и ставили на песок в противоположную сторону головой. Мы видели также несколько скелетов большого каймана (у некоторых почти полностью сохранился роговой и костный покров), погребенных в песке; они напомнили мне об окаменелых остатках ихтиозавров в лейасовых пластах[42] голубого ила. Я заметил место, где лежал один скелет с хорошо сохранившимся черепом, и на следующий день вернулся, чтобы достать скелет. Этот экземпляр хранится теперь в коллекции Британского музея. Кроме того, на песке попадалось много следов лап ягуара.

Мы вступили в лес, когда солнце показалось над верхушками деревьев где-то далеко вниз по реке. Вскоре отряд разделился; я остался с той частью, которую вел Бенту, плотник из Эги, отличный знаток леса. После короткого перехода мы очутились на поросшем травой берегу прекрасного маленького озера с чистой темной водой, на поверхности которой плавали густые заросли водяных лилий. Перебравшись через мутный ручей, впадающий в озеро, мы оказались на рестинге, т.е. на косе, по обе стороны которой находилась вода. Для того чтобы не заблудиться, достаточно было не упускать из виду воду с той или с другой стороны — все прочие предосторожности оказывались ненужными. Подлеска в лесу было довольно мало, и идти было легко. Мы отошли еще совсем недалеко, когда сверху, с деревьев, послышался мягкий протяжный свист, выдававший присутствие мурумов (гокко). Кроны деревьев в 100 или более футах у нас над головой были до того тесно переплетены, что разглядеть птиц было трудно; однако опытный глаз Бенту выследил их. Раздавшийся выстрел выбил из стаи красивого самца, а остальные улетели и сели неподалеку; оказалось, что это вид, у которого самец имеет круглый красный шарик на клюве (Craxglobicera). Преследуя остальных птиц, мы зашли на большое расстояние от берега в глубь острова; мы двигались в этом направлении три часа, и озеро все время оставалось справа от нас.

Когда мы достигли, наконец, верхнего конца озера, Бенту повел нас влево, поперек рестинги, и вскоре мы вышли на лишенное деревьев пространство, заросшее высокой травой и являвшееся, по-видимому, высохшим ложем другого озера, Нашему предводителю пришлось вскарабкаться на дерево, чтобы определить, где мы находимся, и он выяснил, что это открытое пространство — часть протока, устье которого мы пересекли ниже. Берега были одеты низкими деревьями, которые почти все относились к одному виду — форме арасы (Psidium), а землю покрывал ковер цветущей тонкой и нежной травы. На гладких белых стволах деревьев сидело много малиновых и ярко-зеленых бабочек (Catagrammaperistera, самцов и самок). Я с большим удовольствием увидел впервые редкую и своеобразную зонтичную птицу (Cephalopterusornatus) — вид, который по величине, цвету и общему облику похож на нашу обыкновенную ворону, но украшен хохолком из длинных и изогнутых волосистых перьев с длинными обнаженными стержнями, которые, приподнимаясь, расходятся над головой, точно зонтик с бахромой. С шеи у птицы свешивается своеобразное украшение вроде галстука: оно образуется густым покровом из блестящих сине-стального цвета перьев, которые растут на длинном мясистом выросте, или лопасти. Лопасть связана (как я обнаружил, вскрывая образцы) с необыкновенным развитием трахеи и голосовых органов, чему птица, без сомнения, обязана своим удивительно низким, громким и протяжным, как у флейты, криком. Индейцы называют это странное существо уира-мимбеу, или птицей-дудочником, за звук его голоса. Мы замерли на некоторое время, и нам посчастливилось услышать пение птицы. Она вся как-то вытягивается вверх на ветке, широко раскрывает свой зонтик-хохолок, раздувает блестящую грудку и трясет ею, а затем, испуская громкий пронзительный крик, медленно склоняет голову вперед. Мы добыли пару птиц, самца и самку; у самки хохолок и грудная складка находились лишь в зачаточном состоянии, и вообще она была окрашена скромнее, чем самец. Область распространения этой птицы, по-видимому, полностью ограничивается равнинами Верхней Амазонки, и к востоку от Риу-Негру она не встречается.