Третья истина - Лина ТриЭС

— Автомобиль? Будет тарахтеть и дымить, как ваш в Раздольном? — поддела Саша. — Виконт! А вдруг во всех этих событиях разобьют скульптуры, памятники? Разрушат дома?

— Страшно даже, как допущение. К несчастью история знавала и такое, — он опустил молоток и остановил хмурый взгляд прямо перед собой, как будто там уже лежали в руинах бесценные шедевры. Потом перевел глаза на Сашу и, убеждая ее и себя, сказал:

— Но ведь все-таки люди и с той, и с другой стороны. Рука не должна подняться. Это общечеловеческое сокровище.

Саша энергично покивала головой, но спросила о другом:

— А если мне нельзя, зачем вы с ним говорите, пьете?

— Семен — не общечеловеческое, если речь о нем. Даже не наше с тобой. Мое. Опять метнулась в сторону?

— Поэтому я и хочу разобраться, чтó вам в нем нравится. Может, и я его полюблю. Пожалею. Он жалкий? Вы ведь к нему лучше относитесь, чем например, к Виктору Васильевичу Курнакову?

— К кому? А! Пожалуй. Хотя…

— Значит, подводим знаменатель: он не совсем потерянный человек.

Виконт присел после трудов на пуф, что в их спартанском быту означало крайнюю степень удобства и неги.

— Задумала его перевоспитать? Оставь эти бредни, ради Бога! «Знаменатель!» М-м-м… У меня-то с ним связаны воспоминания детства.

— Да? — Саша спрыгнула, подошла к нему и засверкала глазами.

— Нет, нет, Александрин. Рассказов не будет, я пошел. О-о! Зачем это? Я же не ребенок. А тебе все равно, какую? — Виконт озорно глянул на мятную конфету, которую Саша сунула ему в руку и другую, лимонную, оставшуюся у нее. — Мне — ту, пожалуйста.

Саша засмеялась, наблюдая за его выражением, и поменяла конфеты:

— Мне — лишь бы сладкое, все равно их не фунт, а для меня не меньше надо, чтобы только распробовать! А что это вы ее в карман кладете? Растает, знаете, какой у вас горячий бок? Ешьте при мне, — Саше очень хотелось увидеть, как он прожует конфету, почувствует вкус. Наверное, улыбнется.

— С Семеном поделюсь. А то ему закусывать нечем.

— Это он и подарил, пьяницы не едят сладкого. По этому даже проверить можно…

— Да? Ну, пожалуйста, раз это проверка. — Виконт энергично задвигал челюстями. — Прошел?

— Вы, — растроганно и умиленно сказала Саша, — совершенно несолидный бываете иногда. Как мальчик.

— Господи, распустил как тебя. Безобразница! Ухожу, ухожу. Пока ты мне еще какую-нибудь пилюлю не преподнесла.

— Это конфета! Такая невкусная?.. Подождите! Я ведь тоже иду.

— Как? Со мной? Нельзя.

— Значит не с вами, что уж делать… А может, все-таки…

— Нет.

— Я ведь ничего не говорю. Ваше слово — это закон.

— Подлизываешься? Все равно — нет.

— Вы только скажите, вы в каком месте квартиру ищете?

— До свидания, Саша, допоздна не разгуливай.

— Не уходите еще немножечко. Успеете. Мне вот сейчас очень не хочется, чтобы вы ушли. Например, хотелось бы узнать, что может поспособствовать полному раскрытию творческих способностей человечества??? Это привело бы к гармонии, правда?

— Несомненно. Еще что-то интересует, такое же простенькое и неотложное?

— А можно я вас просто провожу, пойду немножечко?

— Вот, вот этого я и ждал. Ладно, прогуляемся!

— После четырех «нет»! — радостно завопила Саша. — Такого еще не было.

— Пиррова победа, скоро убедишься. Еще одна такая… Я никогда и не утверждал, что с трудом терплю тебя и прогулки. Кстати, имей в виду, это пока я тебе потакаю. Через некоторое время будем устроены, наведу порядок. Пригласим старушку какую-нибудь.

— Зачем она вам? Куда пригласите? На прогулку?

— Жить, жить с нами! А! Ничего ты не понимаешь!

— Почему старушку, а не симпатичную, расторопную, если Вы имеете в виду горничную? Как Антонина, расторопную.

— Александрин! Ты же взрослая девочка. И какие горничные теперь? Ты заметила хоть одну у Семена?

— Я у Семена и стола не заметила… Как, вы рассказывали, в Одессе говорят? Чтоб и мы так жили?

— Ха! — обрадовался Поль. — Ты всегда запоминаешь накрепко всякую дребедень. А как мы будем жить?

— Ну, уж не как разложившийся асоциальный oncle Simon[97]. Где книги у него, объясните мне немедленно!

— Да. Он пропил обе библиотеки. Свою и мою. Все пропало. И, оказалось, давно. Я заходил к букинистам, нету, конечно. Если бы такие книги остались, это значило бы одно — Петербург заселили дикари. Ничего бы не пожалел, чтобы восстановить.

Саша задумалась. В памяти всплыли обрывки разговора: золото, «помог перебраться в Лифляндию…» И на что они сейчас живут? Она спросила в обход:

— Виконт, а как бы вы смогли купить их? Деньги же нужны?

— Были бы книги. Ладно. Разошлись. Тебе куда? Ты просто гуляешь?

— Ну, не совсем… — Саша поколебалась: «Туда же, куда и вам?». Прикинула, варианты ответа. Кроме «Нет», никаких не оказалось. Она вздохнула:

— По делам я.

— Ты тоже по делам? Каким, интересно? Иди. Не нарвись на неприятность по горячности и необузданности нрава.

— По школьным. А вот интересно еще и другое… — вновь завелась Саша, подтягиваясь на парапет, — почему я не обладаю ледяным спокойствием и уравновешенностью, если всю жизнь смотрю только на вас?

Виконт немедленно снял ее с возвышения, повернул от себя и слегка подтолкнул, сказав в спину:

— Моему льду не побороть твой пламень. Ступай.

Саша живо обернулась:

— А у вас под этим льдом, между прочим…

Но он махнул рукой и, зажав уши, ушел.

ГЛАВА 4. ПРОЩАЙ, КУРНАКОВА!

Саша прижалась к сырой стене и заплакала. Сердце все еще колотилось толчками, с запястья потихоньку капала кровь, а на смену красным пятнам на руках уже проступала синева. Ничего, ничего, — успокаивала она себя, — главное, что вырвалась… Она вспомнила просочившиеся сквозь запрещение Виконта рассказы соседей и Семена. Еще хорошо отделалась! Она помотала головой, чтобы мысли стали на место. Зачем ей понадобилось только надевать эту яркую белую курточку, ведь жарко же! Тем более ее не к чему было надевать к мальчиковой одежде — по городу одна она все-таки предпочитала разгуливать так. Не надевала бы — не пришлось бы нести ее в руках по улице, ведь весна. Не несла бы — не вырвал бы ее этот не то старик, не то подросток. Не вцепись она в нее, — а как не вцепись, если, не далее, чем вчера, Виконт почтил их с курточкой комплиментом: «Изящная. Тебе идет», — не стал бы воришка выкручивать ей так больно руки. Вон даже кожа на сгибах лопнула. Наверное, все же это не настоящий преступник, в этом Саше повезло, те выходят на промысел по ночам. Но бацилла бандитизма так победно распространилась, что захватила очень многих, хоть мало-мальски признающих грабеж, как род деятельности, людей. Саша постаралась представить все происшедшее с комической стороны. Вроде получалось: ее двухминутная драка с существом, скорее напоминающим крупную мартышку, чем человека, увенчалась тем, что участники разбежались, один с трофеем, другой с потерей, со страхом оглядываясь друг на друга. Не самое трагическое происшествие. Но щипала ранка, ныли руки, и Саша с трудом модулировала в мажор. Кроме того, ее на секунду обдало ужасом: там, в кармане куртки — документ в школу, полученный с такой славой. Но она тотчас успокоилась — нет, вот, он, в брюках. Она развернула плотный, серый, шероховатый лист и вызвала в памяти просто невероятную встречу с дядей Севером!

Утром, расставшись с Виконтом, и поразмыслив, она решила отправиться в Петроградский комиссариат народного просвещения, прямо к комиссару. Проверила несколько раз цепь рассуждений, приведших к такому решению: порочных с точки зрения логики звеньев в ней не нашлось.

Понятно, что, чем выше начальник, тем шире его полномочия. Значит, выбор такой: обегать кучу мелких начальничков, пока найдется нужный, или идти к одному, крупному, который либо отправит в школу сам, либо укажет, кто может это сделать. Второй выбор вернее, это ясно. Это лучшее, что способен выдать по этому поводу, Сашин ум. Другие же умы к разбору данной проблемы привлечены быть не могут. Советов на улице из окошечка не выдают, не вокзал. Виконту говорить нельзя по двум причинам. Во-первых, тогда не будет «большого сюрприза», задуманного ею. А во-вторых, сейчас «Советы» — очень важное слово. Только с Виконтом оно не совмещается, ни вообще, ни в частности: о Советах он не высказывается и советов Саше, обычно, не подает. Если она обратится к нему за советом, он воспримет это, как призыв заняться данным вопросом самому. Где ж тогда ее благое намерение разгрузить его?

Итак, хотя два ума лучше одного, но в данном случае можно уповать только на качество того единственного, что располагается в Сашиной голове. На этом месте раздумий по дороге к избранному для осады учреждению, ей следовало покрыться довольным румянцем. Кем-кем, а дурочкой она себя не считала, несмотря на отдельных «глупышек», редких и желанных.