Правила бунта - Калли Харт

— Единственный человек, о котором я забочусь — это ты, Карина. Мне кажется, я достаточно ясно дал это понять. Если ты не хочешь этого слышать, то это твое дело. Знаю, что все испортил. Но мы можем разобраться с этим в другой раз. А теперь отдай его мне.

Кэрри ни слова не говорит о том, что я только что сказал. Она достаточно эмоционально отреагировала на уроке английского, а теперь просто злобно смотрит на меня.

— Прекрасно. Держи, Лорд Ловетт. Ты всегда добиваешься своего, не так ли?

Она шлепает дневник Мары мне в руку, достаточно агрессивно, чтобы кожа обжигала мою ладонь.

— Вообще-то редко, — шепчу я.

— Почему ты его так защищаешь? Он тебе не друг. Ты ведь это знаешь, верно? Рэн может так себя вести, но он просто использует людей, чтобы получить то, что хочет.

Моя дружба с Рэном гораздо сложнее, чем Кэрри может понять. Я так и не удосужился рассказать ей, что он для меня сделал. Она смотрит на нашу дружбу и не видит ничего, кроме недостатков и изъянов. Если бы девушка знала, сколько я должен Рэну, она бы не говорила таких вещей. Как бы ни злилась и ни хотела как-то навредить мне, ей придется найти какую-то другую гребаную область моей жизни, чтобы использовать ее в качестве оружия. Это было бы не так уж трудно.

Сейчас не время рассказывать ей, что произошло в Суррее. Это было очень давно, и есть более неотложные дела, которыми нужно заняться. Поэтому я ничего не говорю, что только еще больше ее раздражает.

— Что? Ты не собираешься защищать его? — шепчет она. — А как насчет Фитца? Этот человек — гребаный психопат. Ты позволишь ему держать этот топор над твоей головой до конца дней? Это было бы ужасно! Он не успокоится.

— Может, ты и права. Но выпускной год почти закончился, Кэрри. Мы все пойдем по своим собственным жизненным путям. Я, вероятно, никогда больше его не увижу. А до тех пор я должен видеть его постоянно, черт возьми, и не хочу рисковать, чтобы он открыл рот и проболтался всем о том, что произошло той гребаной ночью.

Чертовы наркотики. Если бы Рэн не оставил эту чертову коробку со всеми этими пакетами внутри, мы бы сейчас не оказались в таком положении. Пока у Фитца есть эта коробка, мы все в дерьме. И пока этот дневник существует, есть шанс, что копы наткнутся на него и захотят поговорить с нашим учителем английского языка о его связи с Марой Бэнкрофт.

Этого нельзя допустить.

— О боже, что ты собираешься... — запоздало охает Кэрри. Но я уже бросил дневник в огонь.

Пламя пожирает его, облизывает кожу, опаляет страницы и наполняет беседку горьким запахом дыма. Кэрри смотрит на меня, сверля взглядом мое лицо, ее губы сжаты в тонкую линию, щеки мокрые от слез. Похоже, она подумывает о том, чтобы дать мне пощечину. Вместо того чтобы напасть на меня, девушка издает сдавленный всхлип, а затем поворачивается и выбегает из беседки.

— Карина, подожди!

Тихий ночной воздух отзывается эхом моего крика.

Она останавливается. Оборачивается.

— Мы все совершали ошибки. Большие. Я не думаю, что мы должны продолжать платить за них вот так.

Кэрри снова шмыгает носом, сдерживая слезы.

— Ты говоришь о том, что он сделал? Или что ты сделал со мной?

Я не знаю, кого она сейчас имеет ввиду. На данном этапе это может быть Рэн или Фитц. Какое это вообще, бл*дь, имеет значение? Я смотрю в ночное небо, пытаясь найти в небесах немного мужества, что-то, что облегчит это.

— Да. Я говорю о том, что сделал с тобой. Я ненавижу это. Ненавижу то, что причинил тебе боль. Я позволил ситуации выйти из-под контроля и свернул не туда. С тех пор я жалею об этом каждый божий день. Когда ты сможешь простить меня?

Это смешно, я знаю. Карина понятия не имеет, что я не позволял Амалии сосать мой член. Понятия не имеет, что ее психованный опекун вынудил меня сделать это и не оставил мне выбора, что мне делать дальше, чтобы я мог обеспечить ее безопасность. Так зачем ей прощать меня? С ее точки зрения, я чудовище. Изменяющий мудак, который разрушил ее жизнь. Я должен рассказать ей все, что произошло, но сейчас не могу. Уже слишком поздно. Слишком много всего произошло. Слишком много воды утекло, слишком много месяцев прошло, и нам обоим было больно. Теперь боль — часть нас самих. И думаю, что, если скажу Карине, что ее опекун раскрыл мне ее секреты, это только причинит еще больше боли.

Карина встречает мой взгляд, ее лицо освещено и сияет в лунном свете.

Моя прекрасная Стеллалуна.

— Я не знаю, — говорит она. — Когда ты наконец поймешь, что твое положение в жизни не дает тебе автоматического права на вторую попытку, после того, как ты облажался?

ГЛАВА 48

КЭРРИ

Пару лет назад у меня разболелся зуб. Нерв одного из коренных зубов, который Джейсон сломал кулаком, в конце концов воспалился, и мне пришлось позаботиться о нем. Это было одно из самых несчастных, самых болезненных переживаний в моей жизни. Меня бросает в холодный пот, когда думаю о том, чтобы сейчас пойти к дантисту, но я предпочла бы пройти десять процедур по удалению зубного нерва без анестезии, чем идти на эту вечеринку сегодня вечером.

Я сказала Элоди, что не поеду, но на самом деле у меня нет выбора. Если она идет, то и мне придется. Я не могу позволить ей забрести во что-то вслепую. Никогда не прощу себе, если подруга окажется втянутой в какую-нибудь ерунду следующего уровня парней Бунт-Хауса.

Эта вечеринка, по какой-то нечестивой причине — маскарадная. Я иду вместе с Прес в «Империю