Идущий сквозь миры - Владимир Лещенко

Я попытался встать, но головокружение и головная боль уложили меня обратно на диван.

Черт, как все неудачно обернулось! – думал я, слушая веселую болтовню друзей. То, что мы вполне могли расстаться с жизнью на этой поганой улице – это само собой. Но мало того: что, если бы нас, к примеру, загребли в полицию? В таких местах полиция, судя по моему предыдущему опыту, не должна усердствовать, но кто знает… С нашими паршивыми справками – как бы мы выглядели?

Да, опасность может грозить и с другой стороны. Одно дело, если мы нарвались на мелких шакалов-одиночек. Тогда они, скорее всего, забьются куда-нибудь в норку и постараются не попасться нам на глаза.

Но вдруг мы задели серьезную местную братву и те захотят разобраться с наглыми чужаками? Хотя эта компания на серьезных не тянет, но кто знает?

Впрочем, что беспокоиться о таких мелочах – неизбежных последствиях, в сущности, нашего странствия?

Вся наша жизнь, весь путь, которым мы шли этот год, – путь по краю.

Рихард, что-то напевая себе под нос, тем временем внимательно изучал оружие, доставшееся нам по случаю. Поднявшись с дивана, я присоединился к нему.

Это был местный армейский пистолет-пулемет калибра пять миллиметров, под патрон со сгораемой гильзой, снаряженный пулями в титановой оболочке, с магазином на девяносто патронов и электронным прицелом, для которого нет разницы между ночью и днем.

При нем же был и подсумок, набитый патронами. Нам здорово повезло, что типы, с которыми мы столкнулись, наверняка толком не умели с ним обращаться. В противном случае все бы могло кончиться куда печальней.

Оружие серьезное – опасней его только боевой разрядник да еще лучемет.

Так что наша вылазка увенчалась успехом, хотя и не в том смысле, в каком мы рассчитывали.

А главное – все кончилось хорошо. И уже на следующее утро я чувствовал себя великолепно, словно не валялся вчера полтора часа без сознания.

И, кстати, эту историю мы не поведали Мидаре, появившейся следующим вечером: не столько чтобы не огорчать ее, сколько чтобы не услышать от нее чего-нибудь насчет взрослых людей, которых нельзя оставить одних.

Мидара

В этот вечер я посетила магазин подержанных яхт. Не найдя (как, впрочем, и предполагала) ничего подходящего ни по цене, ни по качеству, я еще довольно долго говорила с хозяином – бывшим кораблестроителем: у нас нашлось что обсудить. Хотя, по большому счету, разговор этот я затеяла в надежде узнать, где можно купить подходящую нам посудину (и тут тоже не выяснила ничего полезного). Покинула магазин я уже перед заходом солнца.

Он размещался в одном из благополучных, «чистых» кварталов, не имевших ничего общего с теми, другими, где я бывала с товарищами прежде, и даже более солидными, чем тот, где стоял «Речной».

Чистые широкие улицы, залитые светом окна домов. Многоцветное зарево в темном вечернем ночном небе. В голографических витринах магазинов и увеселительных заведений – разумеется, исключительно благопристойных и почтенных – возникали и исчезали объемные проекции – многоцветные призрачные картины и пейзажи. Широкие тротуары, шикарные машины, плавно текущие неплотным потоком. Время от времени попадались занятные сооружения – что-то вроде блестящего огнями стеклянного шара или диска на тонкой ножке (правда, высотой три или пять этажей) – ни дать ни взять гигантские грибы. Это были кафе или рестораны.

Мужчины в крикливых полосатых пелеринах и жилетах с полами чуть ли не до колен, женщины в широких шароварах и прозрачных косынках, в несколько слоев лежавших на голове, выпархивали из дверей, шли по прозрачным, залитым синеватым светом галереям, проложенным вдоль стен домов высоко над мостовой; садились в машины и автобусы; влезали в крошечные кабинки канатных дорог и тесные вагончики монорельса.

Чужая мне жизнь обитателей чужого города. Но почему, глядя на этих людей, которым не надо думать о том, в какой мир они попадут завтра или послезавтра, и вообще ни о каких таких мирах знать не знающих, мне становится тоскливо?

Я не могу просто так зайти в какой-нибудь из этих уютных подвальчиков или «грибочков», просто посидеть, попить таххарского чаю или пусть даже пива. Или сыграть на местной разновидности рулетки, состоявшей из десятка вращающихся разноцветных концентрических кругов, – для выигрыша нужно, чтобы совпали номера хотя бы двух из них.

Наконец – подсесть к любому из них и просто поговорить.

Вернее, могла бы… Но что-то мне мешало. Как если бы между мной и всеми ними был невидимый прозрачный барьер. Словно этот мир ненавязчиво отторгал нас. Или это касалось только одной меня?

Что сделать, чтобы это преодолеть? Или не надо ничего делать – я же не собираюсь тут поселиться…

Я почувствовала настоятельную необходимость развеяться. Но шум и многолюдье этих шикарных улиц меня отпугивали.

Я свернула в один из переулков и пошла куда глаза глядят. Небольшие разноцветные фонарики, развешанные на карнизах и стенах, мягким светом освещали улицу – почти пустую, в отличие от тех шикарных проспектов, что проходили совсем рядом.

И свернула в первую же попавшуюся дверь, над которой светилась вывеска с дымящейся чашей.

Ресторан мне сразу понравился. Прежде всего тем, что был чем-то похож на тот, что был у нас на базе (вот уж не думала, что когда-нибудь воспоминания о ней вызовут у меня положительные эмоции).

Низкие своды, массивные деревянные столы, которым, быть может, лет сто, если не больше. Мощные, почерневшие от времени деревянные же перекрытия, на которых висели грубо кованные железные светильники – вряд ли подлинная старина, скорее уж стилизация.

И пол тоже не вульгарный пластиковый, а из вытертых тысячами ног дубовых квадратов.

Из периодически открывавшегося окошка на стойку подавались тарелки, содержавшие маринованные щупальца осьминога, соевый сыр, здешние оливки, размером немногим больше вишни, тушеную крольчатину и что-то похожее на кофе в крошечных круглых стаканчиках с соломинкой.

На полках за стойкой выстроились разнообразные бутылки и кувшины с замысловатыми наклейками, голографическими и обычными, с золотом и серебром, изображавшими незнакомые геральдические гербы и стилизованных животных, в которых не без труда угадывались прототипы.

При входе я еще раз украдкой оглядела себя. Вроде ничего особенно выделяющегося. Брюки из отливающей темным серебром ткани, заправленные в узкие сапоги на высоком каблуке (и то и другое куплено здесь), моя любимая куртка из змеиной кожи (выигранная мной в карты еще на базе, а там, где ее сделали, стоившая, как мне говорили, безумных денег), под ней облегающая белая блузка.