Приключения-1988 - Павел Нилин

Осторожно положив в пепельницу очередную обгоревшую спичку, Павел Алексеевич внушительно говорит:

— Так вот. Первое предложение: не воюйте с ветряными мельницами.

— Как же это расшифровать применительно к конкретному случаю? — спрашиваю я, все еще не понимая, к чему же в самом деле относится вся эта грандиозная артподготовка.

— Как расшифровать? А вот как, — говорит Павел Алексеевич и при этом крутит в руках зажженную спичку, стараясь, чтобы она сгорела до конца.

И я невольно наблюдаю за его манипуляциями.

— ...Обратите внимание, — продолжает Павел Алексеевич, с удовлетворением бросая обуглившийся кусочек в пепельницу, — наше планирование построено так, что то и дело остаются неиспользованные, неучтенные резервы.

— Кем не учтенные?

— Вышестоящими органами, конечно. А предприятия, обладатели этих резервов, этих материальных излишков, причем чаще всего весьма дефицитных, вольны или копить их, или комбинировать с ними. Об этом, кстати, не раз писалось в газетах, небось читали?

— Читал.

— Ну так вот. И эти излишки, всякие комбинации с ними сулят предприимчивым людям немалый доход, а населению — нужные товары, дополнительно, как бы сверх плана. Парадокс заключается в том, что при этом не страдают планы ни самого предприятия, ни даже всей отрасли.

— На бумаге?

Незаметно я втягиваюсь в спор. Наглость и очевидная удачливость этих ловкачей начинает бесить меня. И я с трудом сдерживаюсь, чтобы не наговорить лишнего. Пусть выкладывает, пусть. Это полезно услышать.

— Да в некотором смысле план получается... с изъяном, — иронически усмехается Павел Алексеевич. — Но этим планом, однако, все довольны, его все утверждают. И это второй парадокс указанной ситуации... Хозяйственники — народ запасливый и боятся всяческих невзгод. Накопленные ими излишки на черный день все равно никто не найдет и не станет искать, вот ведь в чем дело. Естественные издержки гигантского, всеобщего планирования. Наказывать за их использование хоть и законно, но в принципе, я полагаю, несправедливо.

— Очень спорное утверждение, — насмешливо замечаю я.

Но Павел Алексеевич убежденно прихлопывает рукой по столику.

— Да, да. А главное — бессмысленно. Накажут одного, но об этой возможности знает еще десяток предприимчивых людей. Появится свободное место, а на него найдется немало охотников, уверяю вас.

— На свободное место?

— Вот именно.

— А если мы вообще заткнем эту щель?

— И все-таки борьба с подобного рода явлениями бессмысленна, как сражение с ветряными мельницами, поймите.

— Пойму я это или не пойму, для вас это значения не имеет. Я подобными явлениями, а точнее — преступлениями, не занимаюсь, это...

— Знаю, — перебивает меня Павел Алексеевич. — Вы хотите сказать, что это дело БХСС, а вы уголовный розыск. Так?

— Вот именно.

— Но в данном случае ваша работа имеет для нас значение. Потому что мы хотим, чтобы вы занимались только своим прямым делом. Только. И не уходили в сторону. В этом случае не отказывайтесь от огромных денег. Это будет в высшей степени глупо. Как видите, от вас не требуется никаких служебных нарушений. Работайте по своей линии, и только. Деньги же будут переданы вам так, что никто и никогда не сможет поставить их вам в вину.

— Очень соблазнительно, — улыбаюсь я. — Но поясните сперва, что значит «занимайтесь только своим прямым делом»? А чем я еще могу заниматься?

— Что ж, поясню. Теперь это можно. Вам надлежит заниматься убийством некоего Семанского Гвимара Ивановича, так ведь?

Ну вот. Ситуация начинает наконец проясняться.

— И еще кражу, квартирную кражу, не забудьте, — усмехаясь, говорю я.

— Ах, да. Верно. Так вот, это и есть ваше прямое дело. Кстати, убийство и кража увязываются между собой?

— Возможно.

— Да, да. Я не вправе ставить такие вопросы, понимаю. Так вот, расследуйте все это на здоровье. Но... не уходите в сторону, не залезайте в чужой огород, даже если вдруг... что-то такое вам померещится, скажем так. Согласны?

— Что вы называете «чужим огородом»?

— Область деятельности БХСС, — решительно произносит Павел Алексеевич, и красное лицо его с тяжелыми мешочками под глазами и седыми усиками как бы твердеет в этот момент и перестает быть благодушным.

— Что же меня может привести в этот огород?

— Ну, такие вопросы уже вы не вправе ставить, — укоризненно качает головой Павел Алексеевич, стряхивая пепел с сигареты. — Вы и сами, возможно, вдруг что-то нащупаете. А возможно, и не нащупаете, возможно, вообще ничего не окажется. И тогда вознаграждение будет просто найденным кладом. Так как, в принципе вас устраивает такое предложение?

— В принципе, конечно, нет, — говорю я задумчиво. — А вот в частности хотелось бы прикинуть.

— Естественно. Я позвоню. Когда?

— Завтра суббота. Позвоните в понедельник, в конце дня.

— Прекрасно. Но меня просили передать еще вот что. Учтите, мне лично это не нравится. Но передать я обязан.

— Что ж, слушаю вас.

— Так вот. В дело втянуты серьезные люди, и на карту поставлено слишком много.

— Понятно... — медленно говорю я.

— Вот, пожалуй, и все, — заканчивает нашу встречу Павел Алексеевич. — До понедельника, следовательно...

НА ТУМБОЧКЕ в кабинете Кузьмича звонит один из телефонов, вернее — басовито шуршит: Кузьмич во всех своих аппаратах почти снял звук, чтобы не раздражал внезапный звонок. Сейчас он берет одну из трубок.

— Цветков... А, это ты... Хорошо, жду... Он у меня, как раз... Ладно.

Кузьмич вешает трубку и сообщает мне:

— Денисов. С вокзала звонит. Едет сюда. Новости какие-то есть. Просил тебя тоже его дождаться. Да, вот еще что, — добавляет он. — Поступил материал из Южного. Давай-ка пока им займемся.

Надев очки, он начинает перебирать бесчисленные бумаги.

— Вот, — достает он несколько сколотых листков с обычным грифом «секретно». — Ответ на наш запрос. Так... Ну, во-первых, никакого Льва Игнатьевича они не нашли. То ли имя вымышленное, то ли в поле зрения к ним не попадал. Скорей, пожалуй, первое. Как считаешь?

— То ли искали плохо, — сердито говорю я.

— И это возможно, — соглашается Кузьмич. — Кстати, мы им на всякий случай фото Павла Алексеевича пошлем после того, как ты с ним еще раз встретишься. Он тебе сегодня ведь должен звонить, так, что ли? Сегодня понедельник.

— Должен. В конце дня.

— Вот, вот. Назначай встречу, поддавайся, так сказать, соблазну.

— Даже не торговаться? — улыбаюсь я.

— Ты сначала попробуй встретиться с ним. Это главное. А вот потом... Потом лучше всего оставь вопрос открытым.

— Ясно, Федор Кузьмич.

— Тогда пойдем дальше. Теперь второй наш запрос, насчет Ермакова. — Он проглядывает уже другой листок и указывает пальцем на какое-то место там. — Вот. Пишут, что обнаружено трое подходящих Ермаковых. Один — директор плодоовощной базы, тут, я думаю, развернуться есть где. Второй Ермаков — на рынке торгует, инвалид. Ну а третий — директор магазина готового платья, передовое предприятие. Вот такая троица. Первый Ермаков, по их мнению, может быть замешан в каких-нибудь махинациях.

— Все они перспективные, — усмехаясь, говорю я. — Разве что инвалид далеко не пойдет. И то попадаются резвые.

— Ну, словом, все это требует специальной проверки. Догадываешься?

— Догадываюсь. Придется ехать.

— Конечно, в курортный сезон приятнее, — усмехается Кузьмич. — Но не каждый раз получается, уж извини.

— На бархатный сезон не претендую, — говорю я.

В это время в дверь кабинета раздается деликатный стук, она приоткрывается, и на пороге возникает худощавая фигура Вали Денисова.

— Ну заходи скорей, — говорит нетерпеливо Кузьмич, снимая очки. — Рассказывай, чего там у тебя стряслось.

— Весьма прискорбное событие, — с угрюмой насмешливостью говорит Валя. — Погиб Леха. На посту, можно сказать, погиб.

— Что-что?! — удивленно восклицаю я. — Как так, погиб?

— Очень даже просто, — отвечает Валя, подсаживаясь к столу. — Ведь знал же, подлец, что надо быстрее удирать куда подальше. И ночным поездом из Москвы рванул. Билет кто-то ему, видно, купил. В Орше с поезда он соскочил. Затем, видимо, попутной машиной до Могилева добрался — это всего-то километров восемьдесят. И только там, оказывается, снова на поезд сел. Мурманск — Киев. В направлении на Киев. Видно, все же к дому тянулся. Ну угодил в первый вагон, общий. И тут подлая его натура не выдержала. Ночью, уже в Чернигове, украл чей-то чемодан и с поезда бежать. Кто-то заметил — и за ним, конечно, кинулись. Так вот на площади уже, перед вокзалом, он под единственную в тот час грузовую машину угодил, которая там проезжала. Представляете! Тут же и скончался.

— Документы при нем какие-нибудь оказались? — спрашивает Кузьмич.