Тарназариум Архимеда - Спейсер Кацай

По сторонам текла унылая серая равнина, иссеченная длинными тенями, отбрасываемыми редкими камнями. Под медленно вращающимися колесами змеились километровой глубины трещины: этот участок лунной поверхности был чрезвычайно опасен и напоминал собой раздавленную скорлупу грецкого ореха, готовую окончательно развалиться от любого неосторожного движения. Впереди вырастал рваный гребень очередного кратера. И странное свечение, выползающее из-за него, втягивалось, по мере приближения нумы к его, вздыбленным тысячи лет назад, скалам.

Только минут через десять Джон, случайно оглянувшись, понял, что это не оптический эффект. За кормой аппарата света не было. Там тьма сгущалась по мере того, как аппарат пролетал над, только что освещенным, участком поверхности. Словно за валом кратера находился прожектор, гаснущий синхронно с передвижением нумы и держащий ее на самой границе своего света. А Эллис это напомнило волну прибоя, тянущую за собой в бездну с безлюдного пляжа щепку, заброшенную туда ночным ветром. Щепкой была платформа нумы.

Обменяться впечатлениями они не успели. Поскольку Джон попытался вдруг резко замедлить полет аппарата. Эллис даже чуть плазмер не выронила. Но возмутиться не успела. Потому что почти одновременно с мужем различила то, что так насторожило его.

В выеденном чернотой пространстве между двумя холмами, разделенными глубокой трещиной и напоминающими собой фирменный знак "МакДоналдса" показался сгусток мерцающих искр, венчающий собой нечто прямое, тонкое и высокое. Такого же темного цвета, как и вывалившееся за ним небо. Предмет был различим только благодаря слабым отблескам, иногда пробегающим по нему. И именно в него втягивалось тусклое сияние, тянущее нуму за собою. Тянущее, не смотря на все попытки Джона остановить аппарат и посадить его на край змеящегося провала в лунной поверхности. Нума, как загипнотизированное животное, окончательно перестала слушаться своего хозяина.

Тонкий черный клинок вырастал на глазах, медленно впиваясь в живую ткань космоса.

— Ах, ты!.. — заорала Эллис, бросая плазмер на поверхность платформы и хватаясь за рычаги управления плазменных пушек.

Короткие дула начали разворачиваться в сторону таинственного образования. Джон изо всех сил пытался посадить аппарат. Мерцающий свет продолжал гаснуть. Странно-гладкая, разбитая на какие-то мерцающие прямоугольники, поверхность черного шпиля стремительно приближалась. И тогда Эллис не выдержала.

Сдвоенный удар двух пушек, настроенных на полную мощность, был ужасен. Плазма обрушилась на мрачный столб, вздыбленный к не менее мрачным небесам, взъярилась на нем искрами и взрывами, рванулась вверх и через несколько мгновений шпиль утонул в огненном вихре, бросающем оранжевые отблески на потрескавшуюся скорлупу Луны. Даже, казалось, лица обожгло сквозь светофильтры. Но это казалось. А вот вибрация, охватившая каждую клетку человеческих тел, каждую молекулу материала, из которого была сделана нума, была совершенно не показной.

Платформу трясло. Мелко-мелко. Вытряхивая со своих орбит электроны в атомах, а весь аппарат с траектории его полета. На какое-то неуловимое мгновение нума замерла, а потом начал медленно валиться на правый борт, переворачиваясь и падая в языки пламени, облизывающие каменные россыпи и соскальзывающие с них в мертвые провалы трещин.

Одна из них разверстой пастью дохнула прямо в стекло гермошлема Эллис, когда та, крича непонятно что, соскользнула с платформы, в последнем безумном рывке пытаясь ухватиться за ее край. Не получилось. Мир потерял опору и провалился в бездну, медленно сжимающую свои базальтовые тиски. А в ушах бился крик Джона, и сам он летел сверху, протягивая руки жене, и обломки нумы бились об скафандры, об выступы скал, не позволяя им соединить свои перчатки, свои тела, свои последние мысли и крики.

А еще потом тиски окончательно сжались, обдирая ткань скафандров, словно кожу с живого окровавленного тела. И камни, вперемешку с покореженным металлом засыпали, засыпали слабо шевелящиеся защитные костюмы. Но еще шуршало в наушниках слабеющее дыхание Джона. Но еще губы Эллис шептали в микрофоны: "Кала, Кала, спаси нас! Спаси ради Виктора! Делай что хочешь, но мы должны жить! Должны. Сын не выживет без нас. Не выживет!" И электронное эхо, искореженное радиопомехами, отвечало: "Выживет, выживет! Вы не умрете. Главное — мозг сохранить. С телом придумаем что-нибудь. Держитесь! Я уже иду, я уже на подходе. И такотаны близко".

Но это "близко" растягивалось в бесконечность точно так же, как минуты и часы — в вечность.

А еще через несколько вечностей Арданьяны умерли.

23 сентября 1983 года,

Национальный парк "Карлсбадские пещеры" (штат Нью-Мексико, США)

А еще через вечность Дик все-таки выбрался из холодного, пахнущего угольной пылью, небытия. Этот запах, удушающий запах, спрессованных в камень, трупов первобытных растений теперь постоянно преследовал его по ночам. И сами ночи по протяженности равнялись всем тем миллионам лет, которые прошли с тех пор, как стволы деревьев упали в затхлую тину всемирной карбоновой трясины.

Иногда ему казалось, что он никогда не проснется и навсегда останется в этой удушливой мгле, сам постепенно превращаясь вместе с ней в холодный черный камень. И только стойкое отвращение к любому типу болот заставляло Дика каждое утро, хрустя всеми сухожилиями и извилинами мозга, выбираться из, просачивающегося в сердце и легкие, небытия.

Он открыл глаза и уставился ими в ночное, низко нависшее над спальным мешком, небо. Небо того самого же цвета, что и его сны без сновидений. Сны мертвеца.

В принципе, он и был им. Уже около полугода. С тех самых пор, как услышал объявление Рейгана про начало программы звездных войн и понял, что все, хватит! Он может опоздать. Лучше уж пулю в лоб, чем со всей Землей под лучи лазеров. Или плазмеров. Ведь это только им, политикам долбанным, кажется, что они все могут. Что они крутят всем и вся, вплоть до шарика этой планеты. А сами не в состоянии задрать вверх свои чугунные головы и в упор взглянуть на диск Луны, который своим желто-кошачьим глазом внимательно наблюдает за ними уже не первый год. Наблюдает, притаившись, как пума в засаде.

Дик скрипнул зубами, и сам скосил глаза на краешек тускло-янтарного шара, выглядывающего из-за пологой вершиной близлежащей горы. И стоило десять лет, сидя за решеткой, писать анонимные статьи во все газеты, чтобы с самого начала неправильно определить группу риска!

А статьи были умные. Громящие и развенчивающие. Издевающиеся и хохочущие. Иронично-злые донельзя на всех уфологов мира, вместе взятых. Только не на политиков. Статьи, в правдивость которых он сам никогда не верил. Но ведь нужно было кому-то, наступив на горло своей песне, своей лунной балладе, встать на защиту… Чего? На чью защиту? Луны? Земли? Непонимающих ничего человеков? Исчезнувших неизвестно куда Арданьянов? Самого себя? Точно ответить на эти вопросы Дик и сам не мог. А Джон помочь был не в состоянии.