Театр китового уса - Джоанна Куинн

Офицер улыбается Кристабель и говорит на старательном французском:

– Древние греки верили, что долг гражданина – посещать театр. Я согласен. Я куплю вам обеим билеты.

– Вы слишком добры, – говорит Лизелотта, и он кланяется, прежде чем увести свою компаньонку.

– Я не могу принять от него билеты в театр, – говорит Кристабель, когда они входят в ресторан. Элегантные интерьеры украшены деревянными панелями и изогнутыми зеркалами в стиле ар-нуво. В последних отражаются модно одетые французы и нацисты в форме, которых обслуживают официанты в белых пиджаках. Женщин проводят к столику у окна.

– Можете и пойдете, – говорит Лизелотта, ставя свою собачку под столик. – Мы должны взять от него все, что можем. В конце концов, оно ему не принадлежит, не так ли? Ничего из того, что у них есть, ему не принадлежит. Я бы хотела купить вам несколько нарядов и послать к своему парикмахеру. Не думаю, что приму в качестве ответа отказ.

Лизелотта заказывает бутылку шампанского, затем выглядывает из окна, на проезжающих мимо на велосипедах французских женщин, в солнечных очках с белой оправой и красной помадой на губах, с волосами, высоко уложенными спереди или спрятанными под тюрбанами из яркой ткани, крутящих педали в туфлях на танкетке и юбках, развевающихся высоко, как флаги на бульваре Мальзерба.

– Посмотрите на этих великолепных девочек, – говорит Лизелотта, – такая выдержка.

Следующие несколько недель Кристабель регулярно делает вылазки на собственном велосипеде – его она крадет у магазина, оставив взамен записку с извинениями и пачку денег, поскольку велосипед в оккупированном Париже стоит почти столько же, сколько машина – чтобы проехаться по городу и его окраинам и украдкой разведать местоположение немецкой армии.

Она определяет здания, где расквартированы подразделения, и проходится по ближайшим барам и кафе, осторожно пробуя обзавестись контактами, которые могут рассказать ей больше о численности сил. Любую полезную информацию, которую она получает, она сообщает Лизелотте, чтобы передать американцам.

Кристабель становится докой в искусстве задавания нейтральных вопросов, которые могут привести ее к людям, готовым говорить. Она обнаруживает, что пить на людях полезно, – так создается впечатление человека, забывшего о предосторожностях. Пьяная сплетница раздражает, но не вызывает подозрений, ведь многие решили пропить войну. Дешевый бренди на пустой желудок еще и притупляет чувства. Даже дядя Уиллоуби, который говорил о войне как о величайшем приключении, едва ли показывался без бокала в руке, и теперь она понимает, почему.

Ее предыдущие миссии во Франции привили ей повышенное чувство самопознания, но теперь оно будто расслоилось надвое. Есть работа, которую она делает для американцев, тогда как другая часть нее постоянно прочесывает город в поисках Дигби. Это не противоречит ее миссии, но это не ее миссия, отчего у нее немного смешанные чувства, будто она радио, переключающееся между станциями. Она устанавливает себе лимит на два бокала в день, стремясь не терять фокуса; остальное время она играет.

Ее грязный рюкзак сменила аккуратная сумка, и она одета в наряд, предоставленный Лизелоттой, – летнее платье в бело-голубую клетку, оксфордские броги с деревянными подошвами, которые, как все парижанки, она носит с носками до лодыжек. Аккуратно подстриженные, теперь темные волосы подвязаны подходящим к платью шарфом, а на носу красуются солнечные очки – в Париже июль жаркий и золотой. Местные усеивают берега Сены, спускаясь по каменным ступеням, что ведут от города к реке, где они лежат на нагретых солнцем набережных под рядами высоких деревьев.

Время в Париже кажется замершим; население будто в подвешенном состоянии. Новости о продвижении союзников добыть тяжело, потому что ни Би-Би-Си, ни немцы не дают подробностей, а электричество отключают так часто, что сложно найти работающее радио. Иногда ветер приносит темный дым с самой Нормандии и раздувает по городу, скрывая солнце над загорающими как огромное, видимое предзнаменование – но чего, никто не знает.

Город – остановившиеся часы, кастрюля под присмотром. У магазинов очереди, ряды женщин, прислонившихся к стенам, обмахивающих себя в жару. Еда, всегда бывшая в дефиците, теперь едва ли доступна, и в витринах магазинов появляются списки со всеми теми вещами, которых больше нет. Указатели и плакаты в избытке. Объявления о комендантском часе, объявления о смертных казнях и кричащие Affiche Rouge – красные плакаты с изображениями схваченных résistants. Парижане останавливаются, смотрят, беседуют тихими голосами. Кристабель ведет велосипед мимо, просматривая фотографии, покрытые синяками, неотрывно глядящие лица.

Ходят слухи, что нацисты спрятали динамит под каждым мостом в Париже; ходят слухи, что кто-то пытался взорвать самого Гитлера. У дверей всех отелей, куда ходят немцы, появляются охранники. Улицы огорожены военным транспортом. Бессистемно проходят демонстрации – французы впервые за годы маршируют на День взятия Бастилии, немцы проводят полки парадом по главным улицам – но это ни к чему ни приводит.

В основном тихо. Так тихо, что, когда немецкий танк грохочет по городу, его слышно за несколько улиц. Механический монстр, поворачивающий свою башню с апатичной медлительностью, указывая пушкой на разные здания: на банк, на универмаг, на квартиру второго этажа, где на балконе держат куриц. Будто ребенок говорит: я доберусь до тебя, и тебя, и тебя.

Кристабель проезжает мимо него, стоящего посреди обрамленного деревьями бульвара безразличным металлическим памятником. Владельцы ресторанов выходят к дверям посмотреть, затем возвращаются внутрь протирать столы. Она продолжает крутить педали, пока не находит место, откуда видно возвышающуюся вдали громаду тюрьмы Френе: мрачный ряд каменных зданий для заключения за оградой, над которой нависает сторожевая вышка.

Она разглядывает ряды зарешеченных окон и представляет тех, кто за ними. Молодых повстанцев, как сын Эдуарда и Ванды. Схваченных агентов, как Антуан и Сидония. Тюрьма, полная храбрецов. Она размышляет, что сделают с ними немцы, когда появятся союзники. Я, думает она. Я здесь. Затем она разворачивается и едет обратно в Париж.

Квартира в Париже

Июль 1944

В один грозовой, влажный день Кристабель едет на север Парижа взглянуть на бараки Клиньякура, где, по слухам, проживают французские волонтеры СС. Хотя она не может подобраться к самим баракам, она проводит утро в кафе неподалеку и делает пометки о военном транспорте, который въезжает и выезжает из них, одновременно подслушивая интересный разговор о боевом духе.

После она едет обратно через весь город – кружным путем, чтобы избежать перекрытых дорог. Она ненадолго останавливается у киоска, чтобы купить газету, и продавец говорит с широкой улыбкой:

– Вы слышали – союзники освободили Сен-Ло.

Возбуждение от этих новостей придает