Буржуазное достоинство: Почему экономика не может объяснить современный мир - Deirdre Nansen McCloskey
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Закабаление крестьян происходило как раз в то время, когда в Западной Европе происходила эрозия крепостного права. Свод законов 1649 г. отменил срок давности по возврату беглых крепостных (сравните с обычаем "год и день" на Западе - городской воздух делает человека свободным: Stadtluft macht frei). Кодекс "юридически стратифицировал все остальное общество, - отмечал Хелли, - обеспечив тем самым контроль государства почти над всем трудом в России".
К "остальному обществу" относилась и его верхушка. Меркантилист Петр Великий и даже просвещенная и физиократичная Екатерина Великая, по словам Пайпса, относились ко всем в России от мала до велика как фактически к крепостным. По словам одного аристократа, это было равносильно "деспотизму, сдерживаемому убийствами" (о Петре III, Павле I, Александре II, Николае II). Пока царь выживал после кинжала или пистолета, имущество каждого было в его распоряжении. Приобретенное у Норта ошибочное мнение Асемоглу о том, что в Западной Европе "экономические институты также обеспечивали контроль монархов над значительной частью экономических ресурсов общества", верно для России - но нигде в Европе, от Польши до Ирландии. Как только Вильгельм Завоеватель разделил земли Англии между своими последователями, они стали владеть ими, если по феодальной теории "от" короля. Аристократ платил рыцарскую службу, как крепостной платит шесть каплунов, но рыцарь и крестьянин владели землей, покупали и продавали ее с энтузиазмом с древнейших времен. Даже высокомерные прусские герцоги-маркграфы-короли были ограничены имущественным и обычным правом. Но великий русский государь, каким бы высокомерным и франтоватым он ни был, все же принадлежал всего лишь к "служилому" сословию.
Пайпсовская история России плавно перетекает в историю "степи и посева" (так называлась известная книга 1928 г.).5 Такие историки, как Питер Пердью (2005), Уильям Макнилл (1964), Оуэн Латтимор (1940), вплоть до мусульманского историка Ибн-Халдуна (1377) - а буквально перед ним был пример Тимура - вновь и вновь подчеркивали роль завоевателей из степи.6 Пердью отмечает, "что, подобно хорошим грабителям банков, кочевые строители государств шли туда, где было богатство. Когда Китай централизовался после прихода новой династии, которая иногда сама происходила из степи, кочевое государство часто поднималось вместе с ней", охотясь на нее. Устойчивые земледельцы Месопотамии, Рима, равнины Ганга, Китая или долины Инда неоднократно подвергались воздействию волн варваров на лошадях (или верблюдах в засушливых районах), пришедших из Центральной Азии, с морскими вариациями на эту тему по краям, такими как варварский Морской народ в Восточном Средиземноморье в конце второго тысячелетия до н.э. или варварские викинги в Европе в конце первого тысячелетия нашей эры. Хелли утверждал, что в ответ Россия превратилась в "гарнизонное государство", современный вариант Спарты, отчасти потому, что остатки Золотой Орды "постоянно совершали набеги на Русь в поисках рабов. . . . Если бы Москва не предприняла эффективных контрмер, все ее население было бы продано через Крым на невольничьи рынки Ближнего Востока и Средиземноморья "8 .8 В 1940 г. Оуэн Латтимор писал, что "маньчжурское завоевание Китая в XVII веке было последним приливом и отливом [он говорил в водных метафорах о "резервуаре" "пограничных кочевников", искушенных в степных и посевных делах], прилив и отлив которого вдоль границы Великой стены был так важен для работы механизма китайской истории". "До распада Золотой Орды, упадка власти Моголов в Индии и, наконец, завоевания монгольских земель и других центральноазиатских водоемов цинскими китайцами, т.е. до появления массовой и дисциплинированной пороховой пехоты, дикие всадники правили время от времени, иногда довольно долго (Ибн-Халдуин считал, что их срок составлял сорок лет). Если они не были покорены в экономических идеях завоеванной ими городской протобуржуазией, что обычно и происходило, то они приносили с собой бесхозное правление в степи. Таково мрачное утверждение Пайпса в отношении России. Русский царь (называемый сегодня "президентом", а иногда и "премьер-министром"), утверждает он, владел всеми, вплоть до принцев крови и самонадеянных нефтяных миллионеров. "Московия пыталась выйти из своего деспотизма", - писал Монтескье. "Она не может". Собственность в России не давала ни джефферсоновской, ни неоримской независимости. А вот в землях посевных, напротив, она постепенно, по давнему обычаю, становилась таковой.
Однако Пайпс испытывает трудности, когда распространяет мораль за пределы России. В своих якобы широко распространенных за пределами России примерах "патримонии", то есть, по Пайпсу, буквального владения нацией царем, он опирается на удивительно престарелое историческое мнение, что противоречит, например, истории Китая (за исключением первого императора, раннего монгольского периода или других и редких потрясений) или, например, истории древних израильтян. Его ссылки сосредоточены на 1920-х годах, и так же по всей книге для всех видов нерусских фактов. (Он оправдывает свою зависимость от историй довольно раннего периода профессионализации истории доктриной, что историческое знание не прогрессирует).
Например, в отношении индийских императоров Моголов, правивших благодаря раннему внедрению пороха с 1526 года и до эпохи Британского раджа. Императоры были буквально потомками Тимура и, как говорят, никогда не теряли уверенности в том, что, завоевав северную, а затем и всю Индию, они владеют ею на правах полной собственности. Индия Моголов была славна во многих отношениях. Однако нововведения, кроме как в угоду вкусам императора и его нынешнего фаворита, не имели широкого рынка сбыта. Южная Азия - хотя в 1526 г. во многих частях она была гораздо более развитой в экономическом отношении, чем Западная, - оставалась бедной, в то время как Европа начала внедрять инновации. Традиционный взгляд на Моголов, как и на Романовых, состоит в том, что каждый гражданин, от высшего до низшего, был подвержен тому, что все его богатства могли быть отобраны в три раза, скажем, для строительства Тадж-Махала в память о любимой жене императора. Правда, последние работы... ставят под сомнение оценки, согласно которым половина или даже больше национального дохода доставалась государству, "тем самым поднимая вопрос о том, было ли индо-мусульманское государство на самом деле тем сокрушительным Левиафаном, каким его представляли. . . . Наблюдался... рост прав собственности на землю". В конце концов, бенгальский текстиль был чудом света XVIII века. Однако если это было правдой, то это, несомненно, имело российские последствия и испортило бы экономику.
Но все эти
