Ожог от зеркала - Александр Доставалов

Тарас, ожидавший какой-нибудь скабрезности, неожиданно для себя расхохотался. Боярский холуй отчетливо нарисовался у него перед глазами. Хвощ хрюкнул, оценив реакцию школяра, и одобрительно хлопнул Тараса по плечу. Остальные тоже засмеялись, только Свист протормозил. Чувствуя, что пора, он нацепил на лицо улыбку, но байку явно не понял.

– А ты чего? – спросил беднягу атаман.

– Так это, – виновато оскалился Свист, – а где он сапог-то потерял?

– Да какая разница. – Атаман отломил себе утиную ногу.

– Так если бы спёрли, то пару, а тут один, – неуверенно продолжил Свист свои изыскания.

– Не парься, Свист. Кто слямзил, был одноногим, – сообщил неожиданную подробность Бредень. Свист неуверенно заулыбался, радуясь, что разобрался, что к чему. Хвощ показал на него утиной костью и подмигнул Тарасу. Школяр отхлебнул бражки.

Глава 20

Весточка от Тараса шла долго и окольными путями. Ефим приехал из Твери рейсовой гондолой на Старицу, оттуда на лошади добрался до трактира, где ожидали школяры, и передал короткое сообщение. Вся эта конспирация была затеяна, чтобы не попасть в сеть местных слухачей – парный свист отследить проще, чем исходящий. Ефим рассказал последние сплетни Колледжа, поуговаривал соседку вернуться – мол, ещё не поздно, пропущено всего несколько тем, да и уехал восвояси. Школяры же выехали по новому адресу, где их с Тарасом дороги должны были пересечься.

В первый же день попали под холодный дождь. И особо вроде не замёрзли, и не простудился никто, но когда встали на очередной ночлег, случилась неприятность.

«Оранжерейный мальчик» Ярослав, до того легко переносивший переезды, вдруг почувствовал, что болят зубы. Он подвигал челюстью, прислушиваясь к ощущениям. Ощущения были скверными. Болели все зубы сразу, вернее, болели десны, но тут уже было не до тонкостей. Ярик выругал себя за легкомыслие и понял, что разжевать даже малый кусочек мяса будет проблемой.

– Никита, слышь...

Никита что-то пробормотал, сонно поворачиваясь на бок, и открыл глаза.

– Чего тебе? – достаточно нелюбезно осведомился он.

– Я, похоже, зубы застудил. Болит вся челюсть.

– Очень хорошо, – мгновенно отозвался его старший друг. – Хоть жрать будешь меньше.

Ярослав хотел возмутиться столь гнусной инсинуацией, в устах Никиты звучащей особенно кощунственно, но не смог – боль съедала любые потуги на риторику. Тогда Ярик кивнул, соглашаясь, и уныло продолжил массировать дёсны.

– Сильно болит? – Никита сел на лавке.

Ярик снова кивнул.

– Ладно. Сейчас Варька пошепчет.

Никита стукнул в стенку, и в комнату парней вошла заспанная Варвара.

– Что случилось? – щурясь от света, спросила она. Варвара была в длинной куртке, наброшенной прямо на ночную рубашку, и в тапочках на босу ногу.

– У Ярика зубы болят. Всю ночь есть не может. Днем не спит, ночью не ест... Надо помочь парню.

Проснувшийся Лучник цапнул было арбалет – это всегда было первым его движением, но потом просто сел на кровати, наблюдая. Варька хорошо заговаривала зубную боль – причём не временно, лишь бы до знахарки продержаться, а реально заговаривала, так что, если зуб внутри не сгнил, процесс поворачивал на выздоровление. Варька разгладила волосы, выпила стакан тёплой воды и зашептала. Что она говорила, слышал только Ярослав, до Никиты и Лучника долетали отдельные слова про «горюн камень» да «причеши траву на взморье». Лучник вопросительно посмотрел на Никиту – он всегда трепетно относился к любому действу школяров, опасаясь что-нибудь нарушить, и тот кивнул, разрешая вопрос.

– Если слова запомнить, я смогу тоже шептать? – очень тихо спросил воин.

Никита отрицательно покачал головой.

– Кроме текста, имеют значение интонации и ударения-акценты. И ещё надо поле вести-чувствовать.

– Как же вы всё это помните?

– Тут не запоминать, тут чувствовать надо.

Лучник щелкнул языком, давая понять, что восхищен этой премудростью и считает её недоступной. Ругаться он давно отучился.

– Это как обучение языку. Кроме номинального смысла слов, существует интонационный. – Посмотрев на реакцию воина, Никита счёл необходимым перевести фразу с русского на русский. – К примеру, слово «здорово» можно произнести очень по-разному. От приветствия до «всё хорошо» или «всё плохо». Так и здесь. Но думать не приходится, просто чувствуешь ритмику фразы.

Лучник осторожно кивнул. Смысл он понял.

– А если ты просто повторишь слова... – продолжал Никита. – Это как если я возьму арбалет и повторю все твои действия, но с завязанными глазами. Заряжу болт, натяну струну и спущу курок. Но вслепую. Шанс попасть почти отсутствует.

Лучник почесал затылок.

– Но если ты не возьмешь арбалет и не спустишь курок, ты вообще не выстрелишь.

Теперь задумался Никита.

– Да, пожалуй. Если тебя устроит очень малый шанс, то заучивать слова можно.

Варвара между тем уже закончила заговор, провела по скулам Ярослава ладошками и стряхнула наволок в некрашеную доску. Молодой школяр поблагодарил, повернулся набок и заснул.

Измученный болью, он тоже решил научиться разбираться с этой бедой самостоятельно.

– А если что, махнем через Серую Падь. Там такой распадок, что не перекроешь. – Флейта отчитался о предстоящем маршруте и замолчал, сумрачно глядя на Тараса. Школяр, в чьём присутствии приходилось обсуждать дорогу, его раздражал.

– Нормально, – сказал Хвощ. – Отходы есть, и ладушки. Что скажешь, бакалавр?

– Да тут не придерёшься. Планировать движение у вас здорово получается, – честно польстил Тарас и Хвощу, и Флейте. – Мне бы половина этих мелочей в голову не пришла. И везде запасные варианты.

Молчание Флейты несколько смягчилось, а Хвощ вдруг спросил:

– Слышь, бакалавр, объясни мне, почему некоторые ваши хреновины так славно отделаны – залюбуешься. Не вещь – игрушка лакированная. А другие будто топором тесали?

– Потому что некоторые обереги, или амулеты по-нашему, теряют силу в соприкосновении с инструментом. Или даже просто с металлом. Иногда вообще годится только дерево или сухая кость.

– А как легче спрятаться от магов? Когда ищут. У нас столько народу погорело. – Жилистый и худой Флейта смотрел Тарасу прямо в глаза.

– Под завесу тумана. Я полдороги вас так веду.

– Ну, а без магии?

Тарас задумался.

– Лучше всего подойдёт что-то мелкое, разбросанное и живое. Или бывшее когда-то живым. Лучше без формы.

– Непонятно.

– Ну, допустим, большой муравейник. Хотя там, конечно, не посидишь, да и видно... Отвалы стружки, опилок, ветки старые. Чем крупнее фракции, то есть куски, тем лучше – они размоют контуры фигуры. Кости старые на хладобойне. Там вообще ничего нельзя увидеть. Любое кладбище – только лечь неподвижно в траву. Овечья отара. И лес.