Другой взгляд на Сталина - Людо Мартенс

После войны, которая потребовала необычайных усилий профессионалов в военной, технической и научной сферах, старые настроения военных и технократов окрепли. Громче заявили о себе бюрократизм, жажда привилегий и легкой жизни. Эти отрицательные явления вдохновлялись «головокружением от успехов»: разрослась невероятная гордыня кадров от победоносной войны с Германией, часто перераставшая в бесцеремонность и надменность. Все эти явления подрывали идеологическую и политическую бдительность, которая крайне необходима для борьбы с оппортунистическими настроениями.

Сталин боролся с особой формой оппортунизма и ревизионизма. Он полагал, что классовая борьба в идеологической сфере будет продолжаться долгое время. Но он не смог сформулировать всеобъемлющую теорию о ее основах и ее социальной базисе. Другими словами, он не был способен сформулировать стройную теорию, объясняющую, как сохраняются классы и классовая борьба в социалистическом обществе.

У Сталина не было полного понимания того, что после исчезновения экономической основы капиталистической и феодальной эксплуатации в Советском Союзе еще будет оставаться благодатная почва для буржуазных течений. Бюрократизм, технократия, социальное неравенство и привилегии позволят развиться в некоторых секторах советского общества буржуазному стилю жизни и стремлению к воспроизводству некоторых аспектов капитализма. Живучесть буржуазной идеологии как среди масс, так и в кадрах партии была дополнительным фактором, который вдохновлял целые слои общества на поворот к антисоциалистическим позициям. Противники социализма всегда пользовались важными идеологическими и материальными ресурсами империализма, который никогда не прекращал внедрять своих шпионов и перекупать ренегатов; последние никогда не прекращали своих усилий по использованию и усилению всех форм оппортунизма в Советском Союзе. Тезис Сталина, согласно которому «нет классовой основы, не может быть классовой основы для господства буржуазной идеологии в нашем обществе», был односторонним и недиалектическим. Он порождал слабости и ошибки политической линии{856}.

Сталин не смог выделить адекватные формы массовой мобилизации рабочих и колхозников на борьбу с угрозой реставрации капитализма. Необходимо было развивать народную демократию с определенным намерением уничтожить бюрократизм, технократию, амбициозность и привилегии. Но участие народа в такой защите диктатуры пролетариата не было обеспечено так, как это должно было быть. Сталин всегда подчеркивал, что влияние буржуазии и империализма отражалось в партии через оппортунистические настроения. Но он не смог сформулировать теорию о борьбе между двумя линиями в партии. В 1939 году, подводя итоги Большой чистки, Сталин сосредоточился исключительно на шпионаже и заговорщицкой деятельности вождей троцкистов и бухаринцев и на том, как «буржуазные государства… получают выгоды от слабости народа, его тщеславия и безволия»{857}.

Сталин явно недооценивал международные причины, порождающие оппортунистические тенденции, которые, однажды внедренные секретными службами, стали тем или другим путем вести к империализму. Далее, Сталин не предполагал, что необходимо мобилизовать всех членов партии на борьбу с оппортунизмом и искоренить нездоровые настроения. Во время идеологических и политических сражений все кадры и члены партии должны заниматься самообразованием и самовоспитанием. После 1945 года борьба против оппортунизма была ограничена высшими кругами партии и не способствовала революционным преобразованиям во всей партии.

Анализируя эти слабости, Мао Цзэдун сформулировал свою теорию о продолжении революции:

«Социалистическое общество покрывает довольно долгий исторический период. В историческом периоде социализма еще существуют классы, классовые противоречия и классовая борьба, идет борьба между путем социализма и путем капитализма, и есть опасность реставрации капитализма. Мы должны признать продолжительную сложную природу этой борьбы. Мы должны повышать нашу бдительность. Мы должны вести социалистическое воспитание… Иначе социалистическая страна превратится в свою противоположность и выродится, и наступит возрождение капитализма»{858}.

Ревизионистские группы Берии и Хрущева

Такая политическая слабость была в будущем отягощена ревизионистскими тенденциями в руководстве партии, проявившимися в конце сороковых годов.

В управлении различными направлениями партии и государства Сталин всегда полагался на своих ближайших соратников. Начиная с 1935 года существенную роль в работе по объединению и укреплению партийных рядов играл Жданов. Его смерть в 1948 году породила вакуум на этом направлении. В начале 50-х годов здоровье Сталина пошатнулось вследствие тяжелых усилий, потребовавшихся в военные годы. Вставала проблема с продолжением линии Сталина уже в ближайшие годы.

И примерно в то же время внутри руководства партии возникли две группы ревизионистов, которые начали плести интриги, клянясь в верности Сталину. Две ревизионистские фракции составили группа Берии и группа Хрущева, которые, тайно подрывая итоги трудов Сталина, ожесточенно боролись между собой.

После того как Берия был расстрелян Хрущевым вскоре после смерти Сталина в 1953 году, можно было предположить, что он был противником хрущевского ревизионизма. Такую позицию занимал Билл Бланд в хорошо обоснованном исследовании о смерти Сталина{859}.

Однако свидетельства из других источников сообщают диаметрально противоположные данные о том, что Берия придерживался крайне правых позиций.

Например, сионистский автор Тадеуш Виттлин издал биографию Берии в тошнотворном духе Маккарти. Вот образчик его писания: «Диктатор Советской России смотрел на своих людей сверху вниз, как если бы он был новым безжалостным богом миллионов людей»{860}. Буквально. Но, представляя идеи, разрабатывавшиеся Берией в 1951 году, Виттлин заявляет, что он хотел ввести частное предпринимательство в легкой промышленности, «усовершенствовать колхозную систему» и «вернуться к подходам досталинской эры, к НЭПу». «Берия… был против сталинской политики русификации нерусских народов и республик». Берия хотел «лучших международных отношений с Западом», а также «намеревался восстановить отношения с Тито»{861}. Такие похвалы «разумной политике» Берии выглядят как нечто из ряда вон выходящее, когда появляются из-под пера антикоммуниста. Токаев, тайный противник коммунистов, заявлял, что в 30-е годы он знал Берию и кое-кого из его окружения «не как слуг, а как врагов режима»{862}. Гардинашвили, один из близких сотрудников Берии, имел тесные связи с Токаевым{863}.