Ожерелье королевы - Тереза Эджертон

Мадам высокомерно улыбнулась.

— Софи играла и будет и дальше играть значительную роль в получении этих сокровищ, так что вполне естественно, что она должна быть осведомлена о плане действий. Когда я решу, что есть не менее убедительная причина рассказать о нем тебе, — я так и сделаю.

Ис швырнула на пол муфту, вскочила со стула и принялась мерить шагами комнату.

— Я думала, тебе не надо напоминать, кому в действительности принадлежат сокровища. И я больше не бессловесная школьница, чтобы во всем тебя слушаться, я больше не пустое место. Я королева Винтерскара.

Мадам продолжала ее разглядывать с легким презрением.

— Какая ты стала заносчивая. Подумать только, а Софи еще боялась, что я могу тебя сломать.

Ис с вызовом обернулась к ней.

— Сломать меня? Нет. Ты искалечила мне душу, ты столько лет держала меня под каблуком — но сломать меня ты так и не смогла. Когда я думаю, как долго я безропотно сносила твои издевательства…

Теперь уже мадам в свою очередь вскочила со стула и гневно воскликнула:

— Я сохранила тебе жизнь! Думаешь, это было легко, когда даже собственные родичи охотились за тобой? Я защитила тебя, выпестовала, выучила… хотя тут еще далеко до совершенства, я помогла тебе достичь такого высокого положения. — Она прошипела эти слова сквозь зубы, тяжело дыша. — Думаю, излишне было бы ожидать некоторой благодарности.

— Благодарности? — Ис зло рассмеялась. — Почему это я должна тебя за что-то благодарить? Ты была воспитательницей императорского ребенка. Это был твой долг, и ничего более.

— Да, мой долг, — эти слова неожиданно успокоили мадам, вместо того чтобы разъярить еще больше. Она мгновение стояла, закрыв глаза, явно стараясь взять себя в руки. Когда она вновь посмотрела на Ис и заговорила, голос ее немного дрожал. — Кое-кто мог бы сказать, что я уже полностью выполнила этот долг, вырастив Софи. Что мудрее было бы поставить ее на то место, которое сейчас занимаешь ты. Из нее получилась бы… сговорчивая императрица. Но я отыскала отпрыска Химены и начала все сначала. И все это только из чувства долга, ни в коем случае не ради своего удовольствия. Была ли я безжалостна, принося остальных в жертву? Да. Но себя я жалела еще меньше. У меня страстная натура, но я никогда не потакала своим чувствам. И не намерена делать это и впредь.

Она улыбнулась, полностью вернув себе самообладание.

— Так что не думай, что можешь лестью или дерзостью заставить меня сказать больше, чем я собиралась. У тебя ничего не получится.

Теперь уже Ис отбросила всякую осторожность.

— Я пришла сюда не для того, чтобы просить тебя или дразнить. Я пришла требовать то, что по праву принадлежит мне. — В глубине подсознания она чувствовала ужас от таких слов, но все же она упивалась собственной смелостью. — Я не беспомощна. Если у тебя есть доступ к ядам, я тоже умею ими пользоваться. У тебя есть сторонники, которые сделают все, что ты им скажешь, не задавая вопросов, но и у меня тоже.

К большому удивлению Ис, мадам только села обратно на свой стул и с улыбкой покачала головой.

— Один или два, может быть. Змадж, возможно Джмель, пока они под действием ожерелья Химены и твоих любовных чар. Но остальные привыкли слушаться меня, и тебе сложно будет поколебать их верность.

Она повернулась к Ис спиной, взяла серебряную песочницу и посыпала письмо, чтобы чернила высохли.

— Взять, например, этого дурака Вифа — прискорбное зрелище, вот во что выродились чародеи в наши дни. Он неделями страдает по поводу какой-нибудь мелочи вроде нового камзола. Решиться перейти на твою сторону — да на это у него годы уйдут.

Ис наклонилась и подобрала свою муфту. Всеми фибрами души она жаждала отомстить этой женщине, которая так полновластно распоряжалась ее жизнью столько лет. Но как бы зла она ни была, Ис понимала, что мадам сейчас непоколебима.

— Так ты отказываешься выполнить мою просьбу?

Мадам стряхнула песок и сложила письмо пополам.

— Вот так сразу отказать тебе было бы слишком… импульсивно. А я никогда не поступаю необдуманно, как бы мне этого ни хотелось. Я обдумаю этот вопрос и сообщу тебе свое решение, но только тогда, когда мне будет удобно.

Приготовления к Зимнему Балу вызвали во дворце переполох. Говорили, что королева была намерена добиться того, чтобы это событие по красоте и великолепию превзошло все прочие. Мажордомы и церемониймейстер носились повсюду с важным видом, обмениваясь картами вин и списками приглашенных. В специально отведенном просторном зале целая армия швей усердно трудилась над бальным платьем королевы.

И во всей этой суматохе только об одном человеке все совершенно забыли. Все это время король оставался в своей спальне, слабея с каждым днем.

Однажды утром, когда он сидел на кровати, опираясь на подушки, к нему заглянул Френсис Перселл. И хотя в комнате царил полумрак, а в камине даже не горели, а тлели два или три полена, старика поразил нездоровый цвет лица и безжизненные темные волосы Джарреда.

— Если вы позволите, сэр, мне кажется, вам стоит спросить совета еще какого-нибудь врача. Может быть, он наконец найдет причину вашего недуга.

Джарред провел хрупкой белой рукой по глазам.

— Дорогой мой Франсис, меня уже осмотрело так много врачей. У меня такое ощущение, что они меня уже почти до смерти залечили.

— И ни один из их советов не принес облегчения?

Король очень тяжело вздохнул.

— В лучшем случае они не приносят вреда. В худшем… мне прочистили желудок и сделали столько кровопусканий, что от меня только оболочка осталась. — Со стоном он глубже зарылся в подушки, — Мне кажется, мое недомогание глубже, чем думают. Мне кажется, тут какой-то наследственный порок, какой-то скрытый дефект в моем организме, врожденное уродство. Что-то… что-то вроде той болезни, что убила Зелену.

Перселл наклонился, чтобы получше рассмотреть его лицо.

— Я не помню, чтобы ваши предки страдали от подобных болезней. Ваши родители действительно прожили не слишком долго, но лихорадка и несчастный случай на охоте вряд ли передаются по наследству.

Он помолчал, прежде чем продолжить.

— Ваше Величество… не может ли такого случиться, что в вашей болезни виновато угнетенное состояние рассудка?

Джарред загнанно на него посмотрел.

— Состояние рассудка? Ты хочешь сказать, Френсис, что я все-таки схожу с ума?

— Ничего подобного, сэр, ничего подобного. — Философ испугался, что по неосторожности сболтнул лишнее. — Я говорил о… о меланхолическом убеждении, которого вы, похоже, придерживаетесь, что вы уже никогда не поправитесь. Я не врач, конечно, но мне кажется, что вы, может быть, страдаете от обычного нервного истощения и тревоги. И я надеюсь, что вскоре вы ее преодолеете и достаточно окрепнете…