Приговор - Отохико Кага

— Вы Такэо Кусумото?

— Да.

— Вы арестованы по подозрению в ограблении и убийстве.

Полицейский сжал его запястья, и на них — он ощутил холодное прикосновение металла — защёлкнулись наручники. Эти красивые, тщательно отшлифованные металлические браслеты разом отделили его от расплывающихся городских улиц, решительно изменив его статус: теперь он подозреваемый, подсудимый, приговорённый к смертной казни.

Будь это обычная история, на этом можно было бы поставить точку. Как правило, с поимкой преступника дело считается закрытым. Но для него этот момент стал началом совершенно новой истории. Что-то произошло с ним, когда пронёсся слух о том, что Такэо Кусумото арестован по подозрению в убийстве, и его имя, набранное крупным шрифтом, стало появляться во всех газетах. Пока он под конвоем ехал в Токио, вокруг него постоянно толпился какой-то народ: его фотографировали, приставали к нему с расспросами, как будто для всех этих людей не было ничего важнее, чем выяснить, что заставило его совершить преступление, что он ощущает сейчас, что он делал, пока скрывался от правосудия. Как только все полученные от него сведения обрели вид газетных статей, толпы осаждавших его журналистов мгновенно рассеялись, и он остался в полной изоляции, один посреди бескрайней тишины. Теперь эти толпы казались мелькающими на экране тенями и, как всякие тени, уже не имели к нему никакого отношения. Возможно, при аресте преступника достигается некое психологическое равновесие: совершивший насилие в свою очередь подвергается насилию со стороны общества. Его новая история начинается как раз с того момента, когда это психологическое равновесие было достигнуто. Эта история никак не связана с такими чисто внешними обстоятельствами, как арест, суд и вынесение приговора, она разворачивалась совершенно в другом измерении. И вот почему…

Часть четвёртая

Положи слёзы мои в сосуд у Тебя

1

Доктор Тикаки ушёл, но в камере ещё витал его запах. Остро пахло «тамошним миром». Табаком, помадой для волос, одеколоном и ещё почему-то чем-то вроде блевотины. Превозмогая подступающую тошноту, Такэо перевернулся на живот. Это уже оставило его. Он упал на самое дно, обретя наконец относительную устойчивость, достиг глубинной точки мира. И всё же этот запах невыносим. Хорошо бы открыть окно. Но вставать не хотелось, и он уткнулся носом в подушку. Его тут же передёрнуло от отвращения: чужие запахи, спящие в гречневой шелухе, которой была набита подушка, вдруг, словно воздушная кукуруза, стали взрываться один за другим, ударяя в нос.

Доктор Тикаки ещё очень молод. Он стал врачом совсем недавно, и его большие светлые глаза уверенно смотрят в будущее. В теории для него нет тайн. Он изучил человеческую психику вдоль и поперёк и скоро станет полновластным хозяином своего, чётко отграниченного от всех остальных, участка знаний. А я в его годы уже сидел в тюрьме. Какая странная штука, ведь именно тюрьма и стала отправным пунктом для моей сознательной жизни. Как часто я сокрушался, что так безнадёжно опоздал с отправлением! Впрочем, даже если бы тюрьмы не было, где гарантия, что я прожил бы свою жизнь лучше? Пожалуй, мне ничего и не оставалось, кроме как отправиться в свой жизненный путь из тюрьмы.

Стены. Три шага — стена, три шага — стена. Он поднялся, держась за стену. Во всём теле какая-то вялость. Может, из-за транквилизаторов, которые дал доктор Тикаки? Сонливость проникала в мозг и в мышцы. Его словно парализовало, даже руки не слушались. А ведь с задвижкой окна так просто не справишься. Если действовать резко, то совсем ничего не выйдет, расшатавшиеся винты надо поворачивать с предельной осторожностью. Надоело. Всё надоело. И открывать окно, и стоять, и жить. Скорее бы уже упасть на пол бескостным куском мяса.

В конце концов окно открылось.

В камеру ворвался холодный воздух. Похоже, ветер стих — его свиста не слышно. Зато человеческие голоса по контрасту казались особенно громкими. Через окно доносились обрывки оживлённых разговоров. «Что там со снегом?» — подумал он и выглянул в окно: в вечерних сумерках внутренний дворик застыл в полной неподвижности, словно кто-то выстроил в ряд белые кубики. Снег уже не шёл.

— Что, убрался молокосос? — спросил Коно, будто только и ждал, когда Такэо откроет окно. Он только что разговаривал с кем-то, скорее всего с Карасавой, голос у него был возбуждённый.

— Убрался.

— Ну и что, осмотрел тебя?

Скажешь «да», придётся признаваться, что болен, скажешь «нет», придётся объяснять, зачем приходил Тикаки.

— Что, не хочешь говорить? — В голосе Коно звучало недовольство. — Тогда попробую сам угадать. Небось, вынюхивает насчёт Оты. К кому, как не к тебе, обращаться, ты ведь его сосед. Ну и что ты ему наболтал? «Ах, вы знаете, доктор, этот Ота просто симулянт. В вашем присутствии он ведёт себя совсем не так, как обычно». Ну что, я прав?

— Да нет. — Такэо усмехнулся и решил всё-таки сказать правду. — Утром я ходил к нему на приём. Вот он и зашёл: беспокоится о моём состоянии. У меня часто голова кружится.

— Да, ты мне и раньше говорил. Но что-то вы слишком долго с ним болтали, ни дать ни взять — два влюблённых голубка. И вот ещё что странно: прежде чем навестить тебя, он был на той стороне, у Андо. А вы с Андо всё время шушукались там, на спортплощадке. Что-то тут не то!

— Разве он был у Андо? Я и не знал. У меня разрешение на постельный режим, и я всё время лежал.

— Ты что, совсем тупой? Он не так прост, как кажется. До сих пор он бывал только у Оты, и вдруг ни с того ни с сего начал ходить к тебе и к Андо. Явно ведь неспроста. Сегодня он и Сунаду осматривал. А этому Сунаде вот-вот в петлю. Дошло теперь? Он выбирает, кто будет следующим. Это уж точно!

— Что ты такое несёшь? — Такэо повёл носом в ту сторону, где сидел Тикаки. Как ни странно, теперь там ничем не пахло, да и был ли вообще этот запах? Может, ему показалось? — Он вовсе не плохой человек. Можно даже сказать, хороший…

— А чем ты докажешь? С какой стати его вдруг понесло к тебе и к Андо, то бишь к тем, кто под особым наблюдением? Тебя только вызывали к начальнику тюрьмы и влепили тебе выговор, а на Андо в последнее время окрысился наш зонный Фудзии… В следующий раз этот тип явится ко мне, это уж точно. Кстати, он мною не интересовался?

— Нет, нет, о тебе он не спрашивал.

— Значит, только об Оте и Андо?

— Да нет же, о них тоже никакого разговора не было.

— Ври больше! — На слове «больше» он, судя по всему, презрительно сплюнул. — Так я тебе и поверил!

— Да ладно тебе, перестань, — попытался утихомирить его Карасава, — Не расходись. Или ты не слышишь, что говорит Кусумото? Нельзя быть таким мнительным.

— Ты просто здесь недавно и ещё не кумекаешь, что к чему. Тебе невдомёк, как нас тут поприжали. В конце прошлого года — ещё всё время ураганы дули, помнишь? — за один месяц порешили пятнадцать человек. Как тебе это? Пятнадцать! То есть в среднем каждые два дня по одному. Иногда даже в день казнили сразу двоих, ужас что творилось. Просто давили как кур. Только с одной разницей — наших давили не как попало, а выборочно. Я нарочно проанализировал, по каким признакам были отобраны эти пятнадцать, проанализировал с разных точек зрения — и с научной, и с психологической, и с юридической. И выявил-таки закономерность. Теперь могу запросто предсказывать, кто будет следующим.

В соседних камерах перестали разговаривать, чувствовалось, что все напряжённо ждут, что скажет Коно.

— Эй ты, братец-революционер! Давай-ка по-быстрому выкладывай свою закономерность, — где-то далеко сказал Тамэдзиро.

— Вот чёрт, с тобой-то кто разговаривает?

— Но мне ведь тоже интересно. Ну пожалуйста, дорогой, скажи, к чему тебя привёл твой научный, психологический и юридический анализ! — Тамэдзиро нарочно говорил женским голосом, и кое-кто засмеялся. Но Коно только раздражился и, вцепившись в ручку окна, стал дёргать её туда-сюда.

— А знаешь, дорогой, ведь, несмотря на весь твой научный, психологический и юридический анализ, тебе не удалось предсказать, что сегодня очередь Сунады, правда ведь? Что ж ты утром так опростоволосился, упустил возможность разжиться тремя банками тушёнки? А помнишь, на спортивной площадке ты прицепился как клещ к нашему юристу Кусумото? Ну там, кто пытался обжаловать действия суда, кто какие жалобы или представления подавал… К чему бы это делать человеку открывшему какую-то там закономерность?

— Дерьмо, ну и дерьмо же ты, Тамэдзиро! — завопил Коно.

— Эй, в чём дело? Не обязательно орать, и так слышно. Ты что-то хочешь мне сказать?

— Шпион проклятый, подслушиваешь чужие разговоры!