Perpetuum mobile (Гроза над Миром – 2) - Венедикт Ли

– Я – не комнатная собачка, команды выполнять… – отрезал он.

– Вы у меня по команде лаять будете.

Среднего роста, на удивление ладная, она держалась на стиксе свободно и легко, и в этом крылись насмешка и презрение. Обращенные не только к Корману, а ко всему миру.

– Прошу прощения. Но голодные псы бывают злыми. Пора решить вопрос об ужине и ночлеге для тысячи человек.

– Вот и решайте. Впереди богатая станица, где дом старосты крыт настоящим железом. Пусть встают, режут свиней. Если не хотят быть зарезанными сами. Отправляйтесь вперед вдвоем с Ао.

Тот, повинуясь ее знаку, подъехал ближе.

– Будешь слушать Кормана, Ао и делать все, что он говорит.

Ао хмуро кивнул…

Взбудораженная и потрясенная нашествием незваных гостей, станица успокоилась далеко за полночь. В половине домов жителям пришлось потесниться или вовсе уйти к соседям. С вооруженными молодыми людьми шутки плохи. Лишь присутствие сурового, взрослого мужчины с решительными повадками и хорошо поставленным командирским голосом, внушало надежду на благополучный исход. Накормим их, пусть переночуют и убираются. Освободители, мать их…

К счастью для селян, оккупировавшие станицу молодые бойцы очень устали. Поесть, утолить жажду хоть квасом, хоть глотком простой воды и завалиться спать – это все, чего они хотели. Им сейчас было не до грабежей и охоты на женщин. Неприятности начнутся завтра…

А пока они дружно дрыхли, не выставив даже маломальского охранения. Если… не считать стиксов. Большие, сильные звери ночевали тут же, во дворах; кое-кто разлегся у порога или в просторных сенях. Но стиксы никогда не спят все одновременно – инстинкт тысячелетней давности, со времен их войны с краунами. А еще – у стиксов необычайно острые обоняние и слух. Хрена с два пройдешь мимо незамеченным. Вообще-то, стиксы не нападают на людей – тоже очень давний обычай. Но не следует всякими глупостями провоцировать разумных животных на его нарушение.

Большинство селян решили: ладно, спим и не рыпаемся. Утро вечера мудренее. Но немало было и таких, кто бодрствовал. Что за мысли роились в их головах?

А бойцы спали. Им снились мир, молодые жены и счастливая жизнь. Самое опасное для армии время – ночь после победы…

…В доме деревенского старосты, превращенного Корманом в штаб его (его ли?!) «армии», еще спали. Натянув штаны и ботинки, тихо, чтобы никого не разбудить, Корман вышел на крыльцо. Светало. Он любил такие минуты. День не начат и есть место надежде на поворот к лучшему в твоей судьбе. Он закончится, и станет понятно, что еще один вычтен из твоей жизни, пустой и напрасно прожитый.

Бросил взгляд во двор. Ага. У колодца миз Вандерхузе, накануне переименовавшая себя в Хайд, голая по пояс, готовилась совершить утреннее омовение. Полное ведро стояло рядом.

Позвала негромко:

– Идите сюда, Корман.

Когда он подошел, попросила, показав на берестяной ковшик:

– Полейте мне на руки.

– Я не повинуюсь вам, а оказываю любезность, – сухо пояснил Корман.

Она не отвечала, умываясь.

Хайд. Странное выбрало себе имечко. Означает «тайный», «скрытый». Наклонилась:

– Лейте, лейте!

Пусть ей малость не хватало роста, но фигуркой своей она могла хвастаться с полным правом. Чем, сейчас, собственно и занималась, перед сконфуженным Корманом. Им владело странное чувство. Удовольствие, которое испытывает всякий мужчина от вида красивой молодой женщины… И невесть откуда взявшийся холодок безотчетного ужаса. Чтобы избавиться от наваждения, он с деланным неудовольствием пробурчал:

– Ваши вольные городские манеры неуместны в суорской деревне, с ее строгими нравами. Хорошо – все спят и вас не видят.

– Ну их. Суорская девушка боится из длинного рукава мизинец показать… А купается голой в бочке у ворот. Приличия – это условность.

– Нагих суорских девушек оставим в покое. Я хотел спросить вас о ваших планах.

– Отвечу. Когда умоетесь. Давайте ковш – теперь я побуду вашим денщиком.

Пока Корман умывался, он чувствовал ее одобрительный взгляд. Да, он в хорошей физической форме: рослый, крепко сбитый мужик. Лысоват малость, но это – ерунда. И все же… Пятьдесят семь лет. Всего через тринадцать лет ему будет семьдесят. Он прогнал неприятную мысль. Жизнь идет свои чередом, и будь, что будет…

Он выпрямился, разведя слегка руки, подставив лицо лучам новорожденного солнца. Хайд уже обсохла и застегивала на себе похожий на русалочью шкуру бронежилет. Он скрыл ее зовущую наготу, но Корман мысленным взором продолжал видеть ее небольшие, крепкие груди, с коричневыми сосками. Голыми у Хайд остались только плечи и руки и от взгляда на них у Кормана вновь сжалось сердце.

– Пойдемте в дом, я приготовлю завтрак.

Корман повиновался, хотел было спросить ее, за каким чертом одевать броник, чтобы идти на кухню, но не успел. Они поднялись на крыльцо и Хайд поспешно оттерла Кормана, устремившись поперед него к дверям. Будто сомневалась в его воспитанности, в том, что он уступит женщине дорогу.

Дверь резко распахнулась. Корман успел увидеть бледное лицо Ао, его искаженные бешенством губы. Автомат в его руках рявкнул, выпустив короткую очередь. Она пришлась в грудь Хайд, отбросив ее назад. Корман услышал звук падения. Не помня себя, бросился на Ао, не считаясь с тем, что сейчас разделит участь Хайд. Но Ао уже упал на колени с воплем ужаса и отчаяния.

– Спутница! О-о-о!.. Спутница!!..

Корман ударил его, разбив ему лицо. Ао рухнул ничком и Корман решил, что сейчас насмерть забьет этого молодого суорского подонка ногами… Когда услышал за спиной спокойный голос Хайд:

– Хватит, Корман. Я невредима и даже не ушиблась. Хотя, будь на мне обычный броник, какой носите вы, армейцы, сдохла б на месте. От общего сотрясения организма. А так – даже синяков не будет.

Она подошла к поверженному Ао и хладнокровно встала ему на спину обеими ногами.

– Ты мог убить меня, Ао. Чуть выше и попал бы в голову.

Ао плакал, скуля и всхлипывая.

– Знаю: не желал мне зла. Ты ненавидишь не меня, а Кормана. Это его ты хотел лишить жизни. Теперь ты понял, как часто наши планы оборачиваются против нас.

Она перестала попирать несчастного, легко сойдя с него и присев рядом. Погладила по голове, как гладит хозяин провинившегося, но прощенного пса.

– Вам двоим: тебе и Корману запрещено ненавидеть друг друга. Мои псы! Я лишаю вас этого права. До поры, когда мы одержим победу и Суор станет свободным. Дальше – воля ваша. А сейчас, встань, Ао! Пожмите друг другу руки. Вот так, хорошо.

Она жестом приказала Ао привести себя в порядок и он поплелся к колодцу, смыть кровь с физиономии.

– Ревнивец чертов… – проворчал ему вслед Корман. – А вы – тоже хороши. Это у вас забава такая – сталкивать мужиков лбами?

– Случайность. Я не сразу поняла, что он, как ребенок, переживает и чувствует очень глубоко.

– Ага. Ему показалось, что его отодвигают в сторону, отдавая предпочтение старому, облезлому пленному воину. У вас с Ао что-то было?

– Нет.

– Ладно… извиняюсь за дурацкий вопрос. Это все – не мое дело. Но… или у вас дар предвидения, или вы чертовски предусмотрительны..

Корман подобрал оброненный Ао автомат.

– С вашего разрешения… за завтраком и этот «столовый прибор» не помешает. Что-то мне не по себе.

– Вам страшно, Корман, оттого, что вы знаете правильный ответ. Но боитесь признаться себе в этом.

– Ладно, хватит вешать лапшу мне на уши. Мне не по себе от вашей непредсказуемости. Кстати, спасибо, что остановили собой предназначенные мне пули. Вы здорово рисковали, и я не совсем понимаю, зачем.

– Не захотела, что бы вы умерли сегодня.

– На кой черт вам жизнь бывшего бухгалтера, ставшего незадачливым генералом?

– Потому что у вашего соперничества с адмиралом Геллой есть перспективы. Да, вы наивно полагали, что захватив в плен «Спутницу», подругу вожака мятежников, поставите Геллу в дурацкое положение. Мол, это его же бывшая любовь. Адмирал опорочен в глазах общественности, его авторитет падает, а там…

– Хватит… Вам бы все топтаться по больным мозолям. Я старый дурак, признаю.

– Вы – не дурак. Ваша жизнь не окончена. У вас в запасе несколько лет… великой судьбы. Вы хитрый и искусный командир. И победите Геллу не интригами, а на поле боя. Ведь вы – лучший стратег, чем он!

Прошли на кухню, где Хайд приготовила завтрак, они вдвоем поели. Ао не показывался. Кстати, Хайд сняла-таки бронежилет, пред тем, как начать орудовать за плитой. Накинула на плечи, не застегивая, рубашку, конфискованную ею накануне у младшего сына старосты.

– Что вы так на меня уставились, Корман? Мне снова раздеться? Или обнаружили во мне еще что-то страшное и непонятное?

– Удивлен вашими навыками послушной жены и хозяйки. Немного неожиданно, после всего, что вы до сих пор вытворяли.