Бумажный тигр. Власть (СИ) - Соловьёв Константин Сергеевич

— Мистер Госсворт… — он кашлянул, — Прежде всего, меня интересует ваш наниматель.

— Чего, сэр?

— Наниматель. Хозяин. Мистер Олдридж. Вы же работали на него до того, как сделаться главой архивного отдела? Я прав?

Мистер Госсворт недоуменно уставился на него, точно пытаясь понять, не относится ли Лэйд к числу юных сорванцов, которые пытаются разыграть со старым Госсвортом какую-нибудь очередную шутку. Глаза у него были стариковские, чистые и прозрачные, как ухоженный парковый пруд.

— Так оно и есть, сэр. Я, конечно, со всем почтением, но… Однако ж я не совсем имею представление, каким…

Лэйд едва не выругался в голос. Увы, первое наблюдение, сделанное им еще за ужином и весьма неутешительное, оказалось безнадежно правильным. Мистер Госсворт не относился к тем людям, которых природа наделила великим умом. В отличие от прочих членов оперативного совета, вооруженных университетскими дипломами, он едва ли имел за своей сухой старческой спиной хотя бы законченную школу, а потому изъяснялся крайне неуклюже. Мало того, проведя всю свою жизнь в услужении, мистер Госсворт сохранил подобострастную манеру поведения, не вяжущуюся с его хорошим костюмом. Будучи одного роста с Лэйдом, он то и дело норовил опуститься, чтобы держаться на пару дюймов ниже него, заискивающе улыбался и вел себя весьма скованно.

Он не привык, чтобы с ним беседовали как с равным, понял Лэйд. Привык к бесконечным шуткам, которыми его награждали, точно жестокие мальчишки из класса, члены оперативного совета. Привык к унизительным эпитетам и небрежному обращению, которые пришли к нему вместе с почетной должностью.

К счастью, Лэйд быстро вспомнил родное ему наречие Миддлдэка, позволявшее легко обходиться без лишних слов и тяжеловесных оборотов.

— Я вот чего говорю. Хозяин твой старый — Олдридж? У него служил?

Госсворт поспешно закивал. Этот язык он явно понимал лучше.

— У него, сэр. Конечно у него. Первый и единственный егойный слуга, значит.

— У мистера Олдриджа что, других слуг не было?

— Не-а, сэр, ничуть не было. Я ему, понимайте, и кухарка и денщик и кучер и портной был, — Госсворт беспомощно улыбнулся бесцветными старческими губами, — Мистер Крамби даж говорил, мол, старый Госсворт вроде как андюнтант при генерале!

И верно, подумал Лэйд. Этот тип похож на генеральского денщика. Неразговорчивого малого, который обладает познаниями во всех бытовых науках, от штопки и лечения лошадей до разведения огня в камине. Вот только в голове у него, похоже, не сильно больше, чем в котелке у старины Диогена.

Лэйд принялся задавать вопросы. И хоть каждый вопрос он формулировал тщательно и предельно кратко, Госсворт часто отвечал уклончиво и невпопад. Но не из-за того, что намеревался что-то скрыть, а просто потому, что боялся показаться нескладным и смешным.

Каков из себя был мистер Олдридж? Очень умный джентльмен. Самый умный на острове, быть может. Костюм носил как герцог какой и не дай Бог пуговицы блестеть не будут — отхлестает перчаткой по лицу так, что и дышать страшно.

Чем он обыкновенно занимался? Науками, сэр, да все важными — банковскими и денежными. Бумаг у него страсть сколько было, и все такие серьезные, что глазам от печатей больно, столько их там, печатей-то.

Чем занимался последние два года? Да как на пенсию вышел, так и сидел что затворник в нумерах. На улицу почти не выходил, разве что газету купить или моцион сделать. Читал бумаги свои, писал что-то, музыку через патефон слушал, но все старую, как сейчас уж не поют.

Были ли гости? Последние два года, почитай, что и не было. Даже мистера Крамби не было, а так-то он раньше частенько заходил. Только вино передавал, и только. По правде сказать, смотреть на него одно удовольствие было. Передавая бутылочку для мистера Олдриджа, мне всякий раз пенс в руку вкладывал. За труды, мол. Хороший человек и джентльмен. Меня вот на работу пристроил после того, как с мистером Олдриджем несчастье случилось, храни его Бог. Работа бестолковая, шумная, да и тяжело старому-то псу новые трюки осваивать, но как-то держусь еще, службу делаю…

Здоровье? Последние годы уж как-то неважно, признаться. По правде сказать, здорово наш мистер Олдридж сдал, как на пенсию вышел да в Контору ездить перестал. Оно ж и понятно, куда человеку без работы. Попробуй лошадь на пенсию отправить, она и околеет к вечеру. Несварение с ним постоянно приключалось, а если и похлебает каши жидкой, что я сварю, да с тостом вприкуску, вечно жалуется, что вкус от железа во рту стоит. Сердце к вечеру, бывало, заходилось жутко, а поутру иль тошнота или живот крутило. Скверно ему было, ох да. Врачей он звать запретил. Вроде как через гордость, но я так смекаю, что из-за денежного состояния своего. Денег-то у него, по правде сказать, было швах. Не было их, денег-то. Мистер Крамби иной раз норовил что-то ему оставить. Впихивал так, знаете, тайком ассигнацию в какой-нибудь блокнот, но мистер Олдридж этого не терпел совершенно. Если приходилось ему найти что-то этакое, свирепел и трясся от злости так, что мне самому убежать хотелось. Сжигал бумажку в пепельнице и сквернословил отчаянно. По правде сказать, зря он это делал. Было бы у нас пару фунтов подкожных, может, не пришлось бы его кашей на воде кормить и плесень из хлеба вырезать. Но таких уж принципов человек был, да. Железный, не нам чета…

Лэйд слушал внимательно, не перебивая, лишь иногда задавая дополнительные вопросы, но внутренне мрачнел. Увы, как он и подозревал, мистер Госсворт, несчастный руководитель архивного отдела, почти не мог предоставить ему полезной информации, несмотря на то, что при мистере Одридже находился почти неотступно. Пожилой, не отличающийся внимательностью, не имеющий никакого представление ни о биржевой науке, ни о демонической, он был неважным свидетелем, чья память, подобно захламленному чулану, хранила множество бесполезных вещей, никак не относящихся к делу.

Он неукоснительно помнил список всех любимых блюд мистера Олдриджа — ежевику любил страсть! А вот специй не терпел, ежли слишком посыпано, так и выкинуть мог! — вел дотошный реестр его привычек, помнил даже марку сапожного крема, которым ему велено было чистить хозяйские ботинки, но во всем остальном…

Лэйд ощутил себя человеком, явившимся за жевательным табаком в газетную лавку. Показания Госсворта, которые ему удавалось извлечь на поверхность и облечь в понятную форму, на проверку оказались форменным хламом, из которого ему при всем желании не удалось бы выжать ничего полезного.

Мистер Госсворт не имел ни малейшего представления о том, почему они два года назад переехали из роскошных императорских номеров «Блисс-Инн» в дыру под названием «Восточный Бриз», сохранил лишь приятные воспоминания о тех временах. Не имел представления о делах своего хозяина и, кажется, свободно оперировал цифрами лишь в пределах десятка-двух. Расспрашивать его о подноготной тех византийских интриг, что крутились в «Биржевой компании Олдриджа и Крамби» было не полезнее, чем индюка — о налоговых податях.

На вопрос о чудачествах Госсворт отвечал сдержанно, тратя на обдумывание ответов больше времени, чем прежде. Да, бывало, что и чудил, но не сказать, чтоб неприятности от него много выходило. Многие джентльмены чудят, особенно из тех, что с деньгами. Причем чудят так, что никакого удержу с ними нет, вот что. Взять мистера Фолкса, к примеру, из «Фолкса и Данхилла». Приличный джентльмен с виду, но аккурат раз в месяц устраивает кутеж для своих работников, да такой, что сам апостол Павел бы, послание к невоздержанным галатам писавший, только руками всплеснул бы от такой картины. Вино, пиво, джин, ром — все полноводными реками да без всякой меры. И рыбкой, говорят, там тоже не брезгуют. Кончается тем, что мистер Фолкс, утратив человеческий облик, творит вакханалию, а ребята его и рады стараться — сами столы конторские разносят, окна бьют, с прохожими дерутся. Страшно сказать, в какую цену «Фолксу и Данхиллу» такие гулянки выходят, это же одним только стекольщикам в месяц фунтов пять платить, а ведь еще перетяжка мебели и прочее…