Обреченные погибнуть. Судьба советских военнопленных-евреев во Второй мировой войне: Воспоминания и документы - Павел Полян

На карте синим карандашом был проложен наш маршрут — примерно 70 км длиной по близким от линии фронта тылам врага. Вроде бы все правильно, если, конечно, не считать отсутствия инструктажа. Но… карта эта была выпущена в 1932 г. и в 1944-м, то есть через 12 лет наверняка устарела и в тактическом отношении никуда не годилась. В этом мы очень скоро убедились, когда на десанте никак не могли определить свое местонахождение. На карте — лес, болото, озеро, ближайшая дорога в четырех километрах. Значит, место глухое, скрытое, удобное для десантирования.

В жизни: болото есть (мы на него или в него и приболотились), озеро тоже есть, но никакого леса нет и в помине. Кругом освоенные лесоразработки, штабеля бревен, и вся местность переплетена дорогами, дорожками и тропинками. Какая уж тут глушь. Это были не очень далекие окрестности города Вяртсиля.

В этих условиях мы с трудом нашли свой маршрут, свою синюю линию, и двинулись (с большими, правда, осложнениями) от Вяртсиля к Сортавале.

…Но в Олонце мы ничего этого еще не знали. Мы сняли погоны, звездочки с пилоток, остались в почти гауптвахтовском виде и так спокойно разгуливали по Олонцу, городу, наводненному высшими чинами, особистами, госпиталями, ранеными и еще черт-те кем. И ни разу никто не задал нам вопроса: почему мы так выглядим, что это за форма одежды? Российское разгильдяйство. Вот где было бы раздолье для вражеских разведчиков.

А мы? Ни способов наблюдения, ни основ финского языка, ни приемов тихого, без оружия, рукопашного боя, ни подслушивания ночью — ни к чему этому нас не готовили. Считалось, что мы — опытные разведчики, раз прибыли из разведроты и рекомендованы штабом дивизии.

Удивительно, что никто из нас не возмутился, не поинтересовался, как мы будем выполнять наше задание. Легкость в мыслях была необыкновенная.

Наша группа:

Сашка Волохин — старший сержант, командир группы. Он воевал, был ранен. Старше нас на 3 года. А мы все ровесники — с 1925 г. рождения.

Митька Душкин — из Малаховки.

Ваня Алексеев — из Курска.

Ибрагим Бариев — из Татарии.

Марк Волынец — из Москвы.

Левка Сухарецкий — из Казани.

Женя Петров, радист, сменивший Левку, присоединился к нам уже в Олонце.

Итого — шесть человек. Левка — сильный, отчаянный парень. Жалко, что его перевели в другую группу. Как потом выяснилось, таких групп было три. Потом мы узнали, что все три группы, как и наша, либо попали в плен, либо погибли, так как были поставлены в аналогичные с нами условия.

Головной дозор обычно шел метров на 600–800 впереди ядра, то есть собственно разведвзвода.

После очередного обстрела я услышал крик: «Санитара! Санитара!» Вначале я даже не понял, что кричит Сашка Грачев, так изменился его голос. Да и какой тут мог быть санитар? Мы здесь были только вдвоем, третий, сержант Додонов (Миша или Вася), побежал к ядру взвода сообщить о Сашкином ранении. А я, перебежав дорогу, нашел Сашку. У него была перебита рука. Крови было много. Я вытащил у него из кармана санпакет и сделал ему перевязку. Однако кровь проступила сквозь бинты. Тогда я вытащил свой санпакет и использовал его. Тот факт, что я отдал ему свой перевязочный пакет, Сашка очень оценил.

Подошло ядро разведвзвода. Лейтенант Николай Коренев предложил Сашке продолжить разведку в том же составе, так как он ранен не тяжело. За это орден обеспечен.

— А пошли вы все… — ответил Сашка и ушел в тыл.

После того как Сашка ушел раненный в тыл, к нам в дозор вместо него назначили Толю Герасимова, тоже москвича, как я и Сашка. Вместе с Толей и Додоновым мы прошли весь маршрут до самой высотки Пустошь, где был финский укрепрайон и откуда велся сильный минометный огонь. Мы залегли прямо в болоте. От обстрела голову нельзя было поднять. Лежали в болоте минут 40, пока полк не обошел высотку с фланга и финны отошли. Обстрел прекратился, мы смогли встать, и тут я понял, что совершенно не чувствую живот. Вода в болоте, хоть и июль, очень холодная (может быть, там ключи). Вполне можно было простудиться и, заодно, стать импотентом. Обошлось.

Это была моя единственная совместная разведка с Мишей Додоновым. Уже после нашего отбытия из роты в город Олонец, в очередной взводной разведке осколок вражеской мины попал в одну из гранат-лимонок, находившихся в подсумке на ремне. Видимо, осколок пробил запал. Граната взорвалась, сдетонирова-ли и остальные гранаты. Мишу буквально разорвало пополам. Он, однако, оставался в сознании, и лейтенант Коренев, с согласия Миши, застрелил его. Взводный командир взял на себя это страшное дело, но Миша отлично понимал, что он — не жилец…

А в повести «А зори здесь тихие» пристреливают своих раненых только немцы.

Странно, к вражеским трупам ты равнодушен, а при виде убитых своих товарищей испытываешь жгучее чувство несправедливости. Например, лежал убитый финн, во рту у него торчал стабилизатор мины. Все спокойно прошли мимо. А весть о том, что погиб командир разведвзвода нашей бывшей 9-й ГВДБ, лейтенант Козлов, очень остро переживалась всеми нашими одновзводниками. Мина (16 кг) попала прямо в спину лейтенанту, который окопался в цепи.

…Гуляя по городу, мы наткнулись на палатку медсанбата, походную палатку, совершенно неуместную в центре города. Видимо, мест в стационарах не хватало и в этой палатке находились несколько легкораненых. Неожиданно один из раненых окликнул меня. Это оказался Сашка Грачев, разведчик из нашего взвода, москвич. Парень приблатненный, независимый, всех презирающий. Откровенная московская шпана. На последней разведке, еще на передовой, мы с ним были назначены в головной дозор. Это три человека: мы с Сашкой по обе стороны дороги, а сержант Додонов — несколько сзади.

Когда мы выходили из леса, где окопались солдаты одной из дивизий нашего корпуса, то услышали: ребята, разведчики! Осторожно! Там «кукушки»![61] Солдаты этой части лежали в касках, в отрытых ячейках, а у нас не было ни касок, ни лопаток. У нас были только пилотки, и мы шли на почти открытое, простреливаемое «кукушками», пространство. С одной стороны, нас, конечно, беспокоило наличие «кукушек», с другой, однако, ощущалось некоторое удовлетворение своего бойцовского тщеславия. Это тоже было.

«Кукушки» обычно прятались в кустах или на деревьях. Обстреливали они нас через каждые 500–600 метров нашего движения вдоль дороги. Каждый раз мы бросались на землю или за какое-нибудь укрытие. Финны садились на велосипеды и, отъехав несколько сот метров, снова занимали позицию.

«Кукушки» были отважные бойцы. Они прятались в засадах или залезали на деревья и, подпустив наших бойцов поближе, вели автоматный огонь, сея панику. Потом, летом на велосипедах, а зимой — на лыжах, «отрывались» от нас и, заняв новую позицию, снова ждали.