Великий магистр - Октавиан Стампас

Как всегда хладнокровно сражался князь Гораджич, краем глаза наблюдая за юрким, безоружным Джаном, который сновал между сельджуками, ускользая от ударов, словно забавляясь с котятами. Неожиданно ситуация еще более ухудшилась…

Показавшийся вдалеке многочисленный отряд мамлюков, увидев разгоревшийся бой, поспешил на подмогу своим союзникам. Но это не совсем понравилось Умару Рахмону, думавшему справиться с ненавистными тамплиерами собственными силами, — теперь же придется делиться победой с наемниками султана Насира! Но и сами тамплиеры не думали сдаваться. Несмотря на увеличившихся врагов, они продолжали бой, утроив свои силы.

— Бросайте оружие! — потребовал Рахмон, гарцуя на белоснежном коне. — Вы обречены!

В это время выскочивший из под его лошади Роже прыгнул на Рахмона и, схватив его за горло, стащил на землю. Отбросив сельджука в сторону, он запрыгнул на его коня.

— Мне нравится твоя лошадка! — весело выкрикнул он, снова возвращаясь в гущу сражения, пытаясь теперь уже пробиться к окруженному Гуго де Пейну. Мамлюки, оттеснив сельджуков и бесцеремонно растолкав их, вцепились в мессира мертвой хваткой, точно повиснувшие собаки на льве. Он один отбивался от десятка наемников; лицо его было рассечено, правое бедро обагрено кровью, а кольчуга пробита в нескольких местах. Чувствуя, что силы уже покидают его, а перед глазами начинает расстилаться красный туман, Гуго издал мощный крик, который отшатнул врагов:

— Бизоль! — звал он своего друга. — Бизоль! Ко мне!

Острие меча едва не пронзило ему горло, он чудом успел отбить удар, но сзади кто-то из мамлюков всадил свой клинок ему под лопатку, и только железная броня защитила сердце. Бизоль услышал призывный клич своего друга и стряхнул с себя вцепившихся мамлюков. Ступая по их телам, великан ринулся на помощь Гуго де Пейну. Он ворвался в самую гущу боя, раскидывая наемников в стороны.

— Сейчас я подойду, держись! — кричал он, сметая всех на своем пути.

— Да убейте же их! — слышался вслед голос Рахмона. — Прикончите их всех, как собак! — взывал он, бегая по берегу, метаясь между сражающимися, не в силах понять, почему эти проклятые рыцари еще до сих пор живы?

Два меча одновременно с разных сторон вонзились в бока Гуго де Пейна, он словно повис на них, выронив из рук оружие. Но третий удар — который должен быть последним и смертельным, — отбил уже Бизоль, развалив держащего меч мамлюка надвое. Подоспевший Роже заслонил Гуго де Пейна, отразив натиск остальных противников. Но сам мессир уже упал на спину, а глаза его, равнодушно устремленные в небо, начали темнеть, и все меньше оставалось в них прохладного серого света, который уходил в тихую вечность вместе с жизненной силой.

— Они убили его! — взревел Бизоль, наклонившись над другом. Его крик услышали все рыцари и оруженосцы, которые еще продолжали драться. И страшный вопль Бизоля разнесся над песками и водами, над поросшей кустарником землей, устремился в синее небо, пытаясь прорваться к слуху Всевышнего, словно еще возможно было отменить решение Судьбы.

Даже мамлюки, пораженные животным горем, прозвучавшим в этом крике, отступили назад, опустив мечи. Казалось, время остановилось и развело в разные стороны сражающихся. Бизоль упал на колени и приподнял голову Гуго де Пейна. Глаза его уже заволакивала серая пелена, а дыхания не ощущалось. Не помня себя от горя, позабыв, что в двух шагах от него за спиной стоят вооруженные враги, Бизоль бросил меч и обеими руками держал любимую голову, пытаясь вдохнуть в него свои силы, свою жизнь.

— Не умирай! — шептал он, не стесняясь своих слез, градом катящихся по щекам, падающих на лицо де Пейна. — Мы еще будем жить… будем… не умирай…

Повторяя, как заклинание одно это слово, он уже не слышал звуков возобновившегося сражения, не видел мелькавших вокруг мечей, не понимал, почему вдруг отступают мамлюки, и кто несется к ним через поле со своей дружиной, и откуда перед ним выросла фигура князя Василька, безмолвно склонившего голову над телом Гуго де Пейна…

Глава VI. «ГАРЕМ» МЕССИРА

Лилея средь чертополоха, верьте:

Смерть от любви — не выдумка моя.

Узнав, что смертью этой умер я,

Правдивость вести правдой чувства мерьте.

Кортеж византийской принцессы Анны Комнин, путешествовавшей под именем баронессы Левенкур, благополучно преодолев водную гладь Черного моря, высадился в древнем Трапезунде, а оттуда начал свой путь по торговым городам Востока, минуя Карин, Ерзинку, Севастию, Мелитену, Сие, Айас и выбрался наконец к границам Антиохии. Поездка ее шла без особых приключений, да и пятнадцать рыцарей во главе с Ренэ Алансоном зорко оберегали ее покой, готовые положить жизнь за свою госпожу. Познание жизни, считала принцесса, может проистекать двумя способами. Один — через книги, накопленные всеми предшествующими поколениями знаниями; второй — через путешествия. Обе дороги к истине были ей сладостны и приятны. Из обеих источников черпала она живительную влагу, утоляя жажду познания мира. Из Антиохии до Триполи кортеж сопровождал конный отряд латников князя Россаля, возглавляемый старым, поседевшим за два десятка прожитых в Палестине лет рыцарем — одним из многих отправившихся вслед за Годфруа Буйонским честных воинов, чьи годы просыпались, как песок сквозь пальцы, не принеся ему ни особого богатства, ни положения в обществе. Возвращаться во Францию ему уже не имело смысла, а подниматься по ступеням здесь, в Палестине, было поздно; вот и оставалось занимать незначительную должность в свите триполийского князя Россаля, да ожидать почетного погребения после очередного столкновения с турками. Старый вояка догадался, что перед ним византийская принцесса, поскольку спутать ее с кем-либо на Востоке было трудно, но, коли ей так нравилось, продолжал величать ее «баронесса Левенкур». Вместе с принцессой и Ренэ Алансоном они несколько отстали от кортежа и отряда латников, поскольку Анне Комнин захотелось вдруг собрать букет полевых цветов и сделать это непременно самой, своими руками. Они спешились, отдав поводья лошадей слуге, а принцесса начала рвать васильки, ромашки и колокольчики, продолжая беседовать со старым рыцарем. Ее интересовала и политика Палестинского государства, и его торговые связи, и нравы, царящие при дворе, и мода, и культура, и многое другое, вплоть до последних сплетен.

— Правда ли, что принцесса Мелизинда так хороша собой, как толкуют в Константинополе? — невзначай спросила она; до нее уже дошли слухи о роли дочери Бодуэна I в освобождении графа Зегенгейма из темницы. Женская интуиция подсказывала Анне, что Мелизинду и Гуго де Пейна, возможно, связывает нечто большее, чем просто знакомство на высшем уровне.

— Не знаю, сударыня, честно говоря, я ее ни разу не видел, не довелось, — попросту отозвался старый рыцарь. — Да и в Иерусалиме-то был всего раз пять, не больше. Но могу сказать, что дела у нас складываются не самым лучшим образом.

— А что так? — полюбопытствовал Ренэ Алансон, неотступно следовавший за принцессой и начинающий беспокоиться, что они отошли так далеко в поле. Лошади их остались со слугой на дороге, а рыцари и латники уже скрылись за холмом.

— Снова идет война, — оживился старый вояка, которому была близка эта тема. — На южных границах напирает молодой султан Насир, сражения там идут уже четыре месяца, и граф Танкред со своим войском еле сдерживает египтян, объединившихся с сельджуками Санджара. Кроме того, поговаривают, что Египет охвачен чумой, и если вся эта орава прорвется к нам… А наш славный король Бодуэн так увяз на востоке в стычках с султаном Малдуком и ассасинами, что едва не попал им в плен. Чудом остался жив. Да и здесь, внутри государства неспокойно… Сил мало для поддержания порядка, — добавил он, сорвав и передав принцессе рубиновый мак.

— А слышали вы о таких рыцарях, как… де Пейн или Зегенгейм? — спросила Анна, принимая подарок.

— А как же! — ответил старый солдат. — Я хорошо знаком с человеком из их круга — бароном Бизолем де Сент-Омером, частым гостем нашего князя Россаля. Добрый воин и отменный едок паштетов! А кто же не знает об Ордене тамплиеров? Главный у них — Гуго де Пейн, магистр… или командор… уж не знаю, как его там называют. Но ведь он, кажется, убит мамлюками под Син-аль-Набром, — невзначай добавил он, нагнувшись за новым цветком. При этих словах принцесса слабо вскрикнула, не сумев сдержать своих чувств, и выронила на землю весь букет.

— Я подберу, баронесса! — тотчас же произнес старый рыцарь и опустился на колени, подбирая цветы. Анна Комнин, смертельно побледнев, прижимала к груди ладони. Глаза ее потемнели от боли. Подойдя близко к ней, Ренэ Алансон, не слышавший последних слов рыцаря, произнес:

— Что напугало вас?

— Нет, ничего… — сдерживая слезы, проговорила она. Вся ее душа противилась страшному известию и не принимала его. «Это неправда, — думала она. — Не может быть, чтобы его убили. Он жив. И он ждет меня.»