Рассказы - Теодор Старджон

Голубой человек вернулся к панели управления и набрал сложную последовательность. И снова дверь в передней части комнаты открылась, в нее въехал какой-то новый аппарат и приблизился к гробу. Он был похож а кусочек настоящего планетария, сложный прожектор с линзами на шарнирах, корпусами маленьких и очень разных генераторов поля, установочной рамкой и несколькими парами сложенных, оснащенных инструментами рук. Складные ноги поднялись над гробом и разместили прожектор над ним. Голубой человек быстро и уверенно взмахнул руками и прожектор ожил, засветившись нитеподобными лучами, некоторые были видимыми и яркими: голубыми, золотыми и алыми; некоторые были невидимы, но слабо свистели в редкой атмосфере, созданной в комнате, чтобы соответствовать той, что была внутри роба. Эти лучи были зондами и стимуляторами, они давили и тянули, приводили в движение и анализировали, брали образцы и проверяли.

Не останавливаясь, они подводили итоги и предпринимали дальнейшие действия. Механические руки ощупали и размягчили печати. Газы смешивались и впрыскивались, пока атмосфера в комнате не стала по качеству, типу и давлению приемлемыми (процесс, который никаким образом не повлиял на голубого человека), затем печати были сорваны и гроб открылся. В то время как тело оставалось на прежнем месте, открытый гроб скользнул вниз и сквозь палубу. Казалось, труп Кейза парит в воздухе, чего на самом деле не было, ибо хотя сила тяжести и отсутствовала, от сдвига его удерживали лучи, в то время как присевшая машина отсоединяла трубки от иголок, воткнутых в руки Кейза, заменяя их содержимое чем-то новым. Тот же процесс был проделан и с маленьким бронзовым шлемом, все его проводки были проанализированы, продублированы, оригиналы были отсоединены и отброшены. Диатермическое поле настроило температуру тела и одновременно все иголки с трубочками воткнулись в пах, в живот, в шею. Теплая жидкость потекла по ним, а в это время лучи мягко манипулировали связками, мышцами, грудью.

…И вдруг Кейз сел, (но вы не можете сесть паря в воздухе) поддерживаемый неосязаемыми силовыми колоннами и опутанный оканчивающимися иголками трубочками, электродами и зондами. Несмотря на это, его движение было таким неожиданным и таким сильным, что даже быстрые рефлексы голубого человека и встроенные надежные элементы систем, не удержали его от резкого сердитого взмаха и вымученного крика «Джен!». Но он успел сделать только это и тут же сильный транквилизатор проник в его мозг, и он заснул, расслабившись.

Трубочки аккуратно вернули его на прежнее место.

Сломанная полая иголка была вытащена, и заменена другой.

И спящий человек — это не мертвый человек. ПУСТЬ ПОСПИТ, сказал главный компьютер, и голубой человек растаял, свет померк, и Кейз остался спать.

«Джен!»

Вымученный и хриплый, да, но это не было похоже на тот слог, который рвал его горло и полмозга, смешавшись с продолжавшимся разрушением его химических двигателей, вызванным потерей ускорения, усиленный болью, растерянностью, ужасом, любовью и усталостью (он не знал о любви до этого) во время того ужасного взлета, последнего перед тем, как он умер. Были спасательные жилеты, гробы, стоявшие рядом на откосе, куда он и Джен притащили их, и в которые они забрались перед самым нападением — кого? здесь был провал в памяти — и…

И его устройство взлетело, а ее нет.

Никто никогда не был так беспомощен и в такой ярости. Программа, заложенная в спасательные жилеты, была такой простой; он сам установил последовательность команд, предпринял не подлежащие изменению меры предосторожности и заблокировал их, связав свой пульт управления с ее, чтобы избежать любых возможных накладок. И…

И его устройство стартовало, а ее нет, нет, нет.

Джен!

Кейз спал в сумраке, внешне свободно паря, а фактически окруженный клеткой, образованной мягкими, непрерывными лучами. После достаточного числа часов (главный компьютер в точности знал значение «достаточно»), непонятно откуда льющийся свет усилился, а вместе с ним появилась фигура голубого человека, которая стала почти плотной. Приблизившись к панели, незнакомец активизировал некоторые контрольные устройства на противоположном блоке и внимательно посмотрел на них. Явно удовлетворенный, он повернулся назад, аккуратно наладил некоторые приборы, и затем провел рукой за главным диском-переключателем.

Мгновенно послышался глубокий гул, интенсивность которого нарастала до тех пор, пока голубая рука не остановила ее, затем стала меняться его высота, снова вниз, затем снова вверх и ровно. Он начал пульсировать: одиннадцать, четырнадцать, шестнадцать циклов… восемнадцать… и на этом остановился. Затем последовала серия гармонических тонов, высоких обертонов, многократно повторяющихся звуков, тонов, разделенных долями секунды, пульсирующих с определенной частотой, все это производило впечатление целого оркестра, вся структура звука постоянно самонастраивалась в соответствии с самой собой и с показаниями, идущими от бронзового шлема Кейза, до тех пор, пока все это живое благозвучие не было подогнано в точности к нему, к излучению его мозга, воротам его разума, тончайших височных клеток, нейронам и синапсам его мозга.

Кейз уже не спал.

Это было нечто гораздо более глубокое, чем сон.

Что-то принялось давить на оболочку его мозга, мягко, настойчиво, пока стена не растворилась и оно не вошло. Оно отыскало еще незанятые клетки памяти, с уважением относясь к накопленному и личному, ничего не ища, а только прося места для размещения новых знаний. Когда таковое было найдено, это что-то удалилось, оставляя (запомните, это всего лишь фигуральное выражение) черту в каждой ячейке.

И вот по этим черточкам быстро потекли новые знания и новая способность восприятия и формирования идей. Язык. Идеологическая, аналогическая, мифологическая основа языка. Кейз получил все, что, как можно было бы ожидать, должен был знать и уметь коллега и современник голубого человека, кроме знаний о себе и своем нынешнем положении. Это он узнает сам, в свое время: последний жест уважения.

Гипнотический звук ослабел. Свет слегка изменился. Голубой человек заложил руки за спину и ждал.

Кейз проснулся.

Нет конца чудесам Вселенной, и для того чтобы их найти не нужен никакой полет воображения через время и пространство. Человек двадцатого века мог, если ему этого очень хотелось, провести пол жизни узнавая все, что можно узнать о квадратном метре верхнего слоя почвы в двадцать сантиметров глубиной. Он найдет животных и насекомых с удивительными способностями, которые могут говорить на языке запахов также хорошо, как и на языке звуков; целые поколения, живущие в состоянии агрессии и защиты; грибы, которые могут сплести петлю достаточно быстро и крепко, чтобы поймать саламандру, достаточно гениальных, чтобы затем окутать и переварить ее. На микрофизическом уровне существуют бесконечно тонкие явления растворения и взвешенного состояния, замораживания и оттаивания, пока живые существа инкапсулируются и образуют оболочку и перерождаются… нет предела чудесам.