Рассказы - Теодор Старджон

— Уложи-ка свою старую тетку.

— Хорошо.

Он рассеянно выполнил свои ежедневные обязанности: шторы, жалюзи, отопление, телевизор, одеяло, свет. Она обрадовалась, когда он погасил наконец свет: ей тяжело было постоянно прятать усмешку.

И что же у него теперь на уме? О, она знала, знала наверняка, потому что…

— Хьюберт!

Конечно же, она знала, потому что, когда он опять показался в дверях, журнал уже был у него в руке, хотя все еще свернутый. Ох, как его гложет нетерпение! Стоило потрудиться, чтобы увидеть такого Хьюберта — энергичного, решительного, готового идти до конца… и напряженно размышляющего о том, каким образом пробраться сюда и завернуть покрепче тот единственный смертоносный болт.

— Хьюберт!

— Да, тетя?

— Утром скажи миссис Карстерс, чтобы она поставила нагреватель воды на максимум сразу после завтрака. Я хочу понежиться в горячей ванне. Думаю, я пролежу целый час.

Он ответил что-то, но вместо слов у него вырвался только сдавленный хрип.

— Что, Хьюберт?

— Хорошо, тетя. Я все скажу. И он вышел из комнаты.

Она нежилась в ванне не час, а значительно дольше. Чуть не заснула, отчасти из-за того, что большую часть ночи провела без сна, беспрестанно улыбаясь и заключая с собой разные пари. Имея перед глазами четкую фотографию и ясные разъяснения, найдет ли безрукий Хьюберт нужный болт? В нужную ли сторону он его повернет? Не станет ли выжидать так долго, что у него не останется времени? Тетушка сначала не учла, что по субботам миссис Карстерс проводит генеральную уборку, а она, разумеется, взялась мыть и подметать именно в то время, когда ее хозяйка в ванной. Старая дама лежала в ванне и представляла себе Хьюберта, затаившегося у себя в комнате над вожделенной страницей и прислушивающегося к шарканью страдающей артритом прислуги в теткиной комнате наверху. Глаза его горят, губы шевелятся. Убийца.

Хьюберт, ох, Хьюберт. Дражайший Хьюберт. Может, этот дурачок так и не притронется к телевизору?

Миссис Карстерс наконец ушла. Наступила тишина. «Тетушка задремала.

До нее донесся громкий звук. Она мгновенно проснулась и зажала мыльной ладонью рот, чтобы удержаться от громкого смеха, который буквально рвался из горла. Ее возлюбленный, решительный, энергичный, напуганный до чертиков Хьюберт, безмозглый, безрукий Хьюберт уронил отвертку! Тетушка корчилась от беззвучного смеха, представляя себе его, парализованного ужасом, белого, как мел.

И опять тишина. Новая порция горячей воды, и опять подступила дремота. Когда она пришла в себя, то с удивлением увидела, что подушечки пальцев совершенно сморщились от горячей воды. Начался трудоемкий процесс слива воды, вытирания, одевания, втискивания бесполезной части тела в проклятую коляску… Она тянула время, как могла, и не напрасно. Когда она въехала в комнату, Хьюберта там уже не было.

Устроившись в кровати, она взяла пульт дистанционного управления, чтобы, как всегда, посмотреть субботний выпуск новостей. И вспомнила. А потом подумала: почему бы и нет? Рассмеявшись, она включила телевизор.

Солнца не было. Птиц не было. Хьюберта не было (она хихикнула), он бегал по магазинам, чтобы купить все необходимое для оборудования ручки, у него как-никак имелся заказ. (Вот же придурок! Неужели он думает, что сможет обойтись без меня? О, разве же он не единственный и неповторимый? Да просто шкодливый мальчишка!) Замечательно было смотреть телевизор — все подряд, даже рекламу. Остаток дня тетушка провела в превосходном расположении духа.

Наконец он явился. Она не сказала ему ни слова, ей было страшно интересно, что скажет он, если дать ему заговорить первому. До его прихода она долгое время предавалась философским размышлениям об убийстве и убийцах. В какой момент человек становится убийцей? С юридической точки зрения — в момент смерти жертвы, неважно, умерла она мгновенно или спустя сорок лет после преступного акта. Но так ли это? Когда курок спущен, пуля уже летит, и нет никакой возможности ее остановить, разве стрелявший не является уже убийцей? Взять хотя бы Хьюберта. Хьюберт уже спустил курок. Его тетка давно могла умереть. Кстати говоря, она все время лежала неподвижно и наблюдала за вороватой белкой, чтобы избежать соблазна ухватиться за ручку.

А Хьюберт бродит по магазинам и думает, не встретит ли его возле дома вой сирены скорой помощи. Она нарочно не стала его звать, и он до вечера валандался внизу, без сомнения, набираясь храбрости, чтобы подняться и обнаружить… Что же он надеялся обнаружить в ее комнате? Разумеется, ему бы не хотелось первым найти бездыханное тело. Она даже услышала его невысказанную жалобу: неужели после всего, что он сделал, ему необходимо пройти еще и через это?

У нее возникло желание сползти на коврик между кроватью и телевизором и расхохотаться ему в лицо, когда он склонится над ней, но, подумав хорошенько, она решила не рисковать. Инстинкт самосохранения подсказал ей, что за такую штуку она примет не легкую, а мучительную смерть, каким бы ягненком ни был Хьюберт. Она предпочла лежать по возможности неподвижно, как… скажем, как тряпка. Так она и лежала, пока он не склонился над кроватью и негромко проговорил:

— Тетя!

Она приоткрыла глаза, и он отступил на два шага, явно не зная, куда девать руки. А она все ждала, ждала, что же он скажет, и он сказал-(неуклюжий, безмозглый кретин!):

— Вы сегодня смотрели телевизор?

Она засмеялась и приподнялась на локте.

— Да, почти весь день. Получила массу удовольствия.

— Хорошо, я… Наверное, я пойду спать. Она наклонила голову набок.

— Тяжелый день, да, Хьюберт?

Она улыбнулась, и лицо его изменилось. Тетушка уже знала, что в это мгновение в мозгу его пульсирует отчаянная мысль: «Она знает! Она знает!»

— Хорошо, Хьюберт, только сначала уложи свою старую тетку.

Как? Он заколебался? Или ее обманывают глаза? Он как будто бы хотел повернуться и уйти! Или поворот головы означал, что он вспомнил о присутствии в доме служанки, обладающей цепкой памятью. На допросе она не должна вспомнить, что между теткой и племянником случилась ссора.

— Хорошо, тетя.

— Я, пожалуй, посмотрю ночное шоу, — сказала она. — Я немного вздремнула днем.

— Да, ночное шоу, — эхом отозвался Хьюберт. Окно, жалюзи, шторы. Проходя мимо телевизора, развернутого к кровати, он задел его, и экран отвернулся к двери.

Тетушка одобрительно кивнула. Он сделал это так же естественно, как сделала бы она сама.

— Пожалуйста, включи телевизор, — попросила она.

— Хорошо, — ответил он, но вместо этого подошел к кровати и поправил одеяло.