Невозвращенцы - Михаил Черных

— Если я выиграю, вы отпустите нас?

— Коли выиграешь, то свободны вы будите, вместе с ладьей и оружием вашим. Коли проиграешь, то тоже, но уже без тебя. Ты вызнал все? Готов?

— Да.

— Добро. То уж Богу судите! — произнес он формальную фразу начала поединка.

Сразу же после этих слов Вторуша огромным прыжком с места сократил расстояние и сильно рубанул сбоку по шлему саблей, повернутой плашмя. Судя по всему он не хотел убивать Александра — ведь ничего путного про его жизнь так и не было выяснено, а от такого удара, попади он, наверняка бы противник потерял сознание.

Но Александр был уже не тот, что год назад. За это время он уже немного подучился бою, и первый наскок Вторуши пропал впустую, звонко ударившись о край щита. Легко отразив неуклюжую контратаку Вторуша разорвал дистанцию и опустил саблю.

— Я смотрю ты времени зря не терял? Ну хорошо же. Не хочешь по хорошему — будет по плохому.

После этих слов на ярла обрушился град быстрых ударов. Удары сыпались со всех сторон, на всех уровнях и во все части тела. Аскель только и успевал делать, что отбивать их, об атаках думать не приходилось. Вскоре, уже минуте на третей боя, первый удар пришелся не на выставленный меч или подставленный под удар щит, а на кусочек кольчуги на плече. Был он слабый, кольчуги не пробил но плечо все равно занемело, показывая, что выигрыш не на стороне Аскеля. После этого удачного выпада Вторуша опять отскочил и в тишине, а все оставшиеся за вне Поля молча, в отличие от обычных поединков, смотрели на сражающихся, проговорил:

— Неплохо. Ну ладно! А что ты скажешь на это?

Рисунок боя опять поменялся. Если прежде Вторуша пытался продавить защиту Аскеля за счет силы, скорости и количества ударов, то теперь он решил взять за счет опыта и мастерства. Если до этого сабля в его руках летала как легкий прутик, то теперь она уподобилась сверкающей змее. Времени между атаками стало больше, но теперь они стали гораздо опаснее из-за полной своей непредсказуемости. Бывало, что за один замах направление и цель удара менялась несколько раз, а всяким обманным движениям и финтам не было счета. Опасность такого боя еще заключалась в том, что теперь Аскель находил время для атак, которые легко по его глазам Вторуша читал и успевал к ним приготовиться еще до того, как они начались. После одной из таких своих атак Аскель получил первую рану — клинок Вторуши невесомым, как падающий листик, скользнул по икре чуть выше сапога, оставив за собой быстро набухшую кровью глубокую царапину. Почувствовав боль Аскель рванулся вперед и за безрассудную неподготовленную атаку был тут же наказан второй раной, теперь уже на левой руке — как сотник умудрился порезать прикрытую щитом руку — непонятно.

Теперь исход боя был уже предопределен. Задеть Вторушу у Аскеля не получалось, а из его, пусть и мелких, ран по капельке сочилась кровь. Божий суд не был ограничен по времени — хоть минуту судись, ход год, поэтому стратегически ярл уже проиграл. Почувствовав неуверенность сотник чуть приостановил свои наскоки, ограничиваясь только переведением точными и сильными ударами щита Аскеля из разряда воинской справы в разряд щепок и деревянных кусков для костра. Поворачивать щит так, чтобы ущерб был минимальным, из-за раненной руки у ярла не всегда получалось, поэтому дело шло быстро. Сопровождалось все это увещеваниями.

— Сдавайся, подсыл! — удар, и кусок щита отлетает прочь.

— Тебе не победить! — еще один кусок дерева упал на песок.

— Сдайся, и я в память о нашей дружбе, сохраню тебе жизнь! Быть может тебя отмолим!

— Бросай меч!

Нельзя сказать, что все эти слова пролетали мимо ушей. Аскель действительно задумывался над тем, чтобы сдаться. Ему было трудно ударить своего старого друга, и только вспышки боли в раненых конечностях помогали ему. Он уже почти готов был бросить меч, но тут перед его глазами всплыл образ Хальдис, которую тискает Торольв, его умерший не рожденным сын, вспомнилась слетающая с плеч голова Соти и он принял решение. В следующее мгновение поединок закончился.

Вторуша как раз разрубил остатки щита почти до руки, когда Аскель прокусил многострадальную губу и капля крови попала на язык. Время уже привычно замедлило свое течение. Аскель рванулся вперед, отбрасывая с левой руки щит и занося для удара меч в правой. Вот Вторуша успевает поднять для защиты свою саблю, по которой, как с горки, соскальзывает удар меча. Радость полной победы, так как после этого удара Аскель оставался совершенно беззащитным, еще не успевает отразиться на лице, а только в глазах, когда в появившуюся из-за поворота корпуса для отражения удара сверху щель между щитом и саблей врезался кулак Аскеля.

Удар был на столько сильным и быстрым, что Вторуша даже не шелохнулся. Всю энергию удара приняла на себя грудная клетка. Но для нее это оказалось запредельной нагрузкой, ребра, ломаясь, провалились внутрь, пробивая легкие и разрывая кровеносные артерии. Поток крови из развороченных внутренностей друга окатил Аскеля, и Вторуша в судорогах рухнул на песок.

— Прости, прости меня! — падая на колени кричал Аскель.

— Прости, прости и ты меня, Алекса, — шептал умирая Вторуша. — Прости. Не поверил в тебя. Ошибся. Ты не виноват — во всем воля Богов. Коли наказали они меня так, то значит я виновен.

— Но…

— Не надо. — шевельнул рукой Вторуша, перекладывая ее с песка поверх руки Аскеля. — Не горюй… Все мы умрем, а я погиб в бою. Там. На шее… Возьми ярило и передай князю… Скажи ему… — паузы становились все дольше а шепот все тише. — Ты сможешь… В кошеле… Пайза… Поможет… Встретиться… ПЕРУН! Прими меня!!! — приподнявшись Вторуша прокричал в небо свои последние слова и затих.

Александр встал. Аккуратно снял с шеи тот самый круглый амулет, который действительно своей чеканкой напоминал изображение солнца с лучиками разной длины, как его рисуют дети, снял с пояса кошель и вышел из очерченного дубовым углем круга в расступившуюся перед ним толпу. Развязав веревку на горле кошелька он высыпал на ладонь его содержимое. Серебряную пластинку с тонкой чеканкой, видимо это и была пайза, он взял себе, а золотые и серебряные монеты он засыпал обратно в кошель. В отверстие пайзы он продел шнурок от амулета, завязал и повесил оба предмета на шею. Потом отвязал с пояса свой кошель, и оба не глядя бросил первому попавшемуся россу.

— Сделайте все как надо. И чтобы десять дней пили и поили всех подряд, славили его! Он был хорошим человеком и моим другом. Мы отплываем через час.

Росс быстро подхватил кошельки, а оставшийся за старшего молча сделал знак рукой. Вскоре всем нурманам вернули все ранее взятое.

— Моих тоже проводите, как полагается. Я теперь очень спешу.

Дождавшись еще одного молчаливого утвердительного кивка Аскель последовал на свой корабль. Оставив позади берег, на котором россы собирали дрова для двух погребальных костров драккар выплыл в море. Аскель, пока берег не скрылся из глаз не разу не обернулся, так и простояв на носу драккара, прислонившись лбом к вырубленному из дерева изображению какого-то чудища.

— Ярл, — тихо сказал кто-то за спиной.

— Что? — холодно и равнодушно ответил Аскель.

— Прости ярл.

Аскель обернулся. Вальгерд стоял чуть впереди всей дружины. Каждый хирдман, приклонив колени, с виноватым видом смотрел на своего ярла.

— Прости ярл, — повторил Вальгерд. — Локи нас смутил. Не устояли.

Ярл опять повернулся к своей дружине спиной.

— Коли не люб я тебе, коли не нужна тебе моя жизнь боле — скажи! И я тот час же в воду кинусь.

— Нет, — не оборачиваясь и все так же холодно ответил ярл. — Мне твоя смерть потребуется позже. А пока — живи, но помни… — и Аскель опять замолкал, глядя в пустынную морскую даль, туда, где было спасение его рода, который только что чуть не предал его.

«Кто же мне так ворожит? Или Боги меня испытывают?»

Великий князь Новогородский Любослав проснулся этим утром очень рано. Обычно он просыпался гораздо позже — уже тогда, когда солнце оторвалось от края леса, но в это утро князь смог услышать, как просыпаются и готовит терем к новому дню челядь, выгоняющая скотину с утра пораньше в покрытые тонким инеем поля, чтобы дать ей насладиться последней в этом году зеленой травой. Вчера князь только-только закончил объезжать свои владения, собирая с младших князей положенное. Заняло это две дюжины дней — на три дня меньше, чем в позапрошлом году. Все северное побережье его великого княжества еще с прошлого года не оправилось от опустошительного совместного набега нурман и ромеев, поэтому пришлось съэкономить пять дней. Зато новый городишко далеко на севере и деревни вокруг него, в который заселились пришлые, задержал его на два дня — жили они странно, работали мало, подати платили тоже мало, вот и нужен был за ними помимо нескольких тиунов из местных и князя из пришлых, еще и его личный пригляд. Так и выходило, что по сравнению с позапрошлым годом поездка на три дня короче.