Византийские портреты - Шарль Диль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но Дигенис не дает счастью убаюкать себя. "Вместе со своей милой и своими молодцами поехал он на границу страны, занял места, где начальствовал его отец, и поспешил окончательно искоренить иррегулярные дружины. Он производил набеги в горных проходах и пограничных местах, почему и получил прозвание Акрит. Многих воинов он ранил, многих отправил в Аид. И тогда римские земли, заселенные православными, могли насладиться миром, имея защитником такого героя, стража и охранителя от всяких врагов". Скоро слава о его подвигах и заслугах перед империей достигла дворца. Царь лично отправился навестить его в его далеком Евфратском владении; в благодарность за его доблесть он пожаловал его достоинством патрикия и титулом маркграфа; он {413} возвратил ему все земли, некогда конфискованные у его деда, и, восхищенный такой удивительной доблестью, воскликнул: "Какое счастье было бы, если бы дал Бог, чтобы в Романии было четыре таких человека, как он!"
Отныне похождения следуют за похождениями в жизни паладина. Настоящий странствующий рыцарь, он обходит весь мир, и везде, где ни появится, одно его имя вселяет страх. "Столько смелости, - восклицают арабы, на которых он нападает один на сто, - столько мужества изобличают Акрита; бежим, не то мы все погибли". Подобно Зигфриду, с которым он имеет много общего, он сражается с драконом о трех головах, изрыгающим пламя и молнии и при каждом движении которого сотрясается земля и словно ударяет гром; разрывает надвое львов и обращает в бегство апелатов, охотно проводя свою жизнь вдали от мира, один со своей возлюбленной женой, в месте, подобном Эдему, где под сенью листвы бегут говорливые воды. "И так, - рассказывает Акрит, достигнув великолепной лужайки, я разбил свою палатку и постелил постель. Вокруг палатки посадил всевозможные сорта растений, так что земля запестрела яркими красками всяких цветов. Зрелище, раскрывавшееся перед глазами, было прелестно: густолиственные рощи, бесчисленные деревья, ветви которых переплетались между собой своей роскошной листвой, благоухание плодов спорило с благоуханием цветов, лоза обвивалась вокруг деревьев, высоко-высоко поднимался тростник. Земля пестрела прелестными цветами; прекрасный нарцисс рос вместе с фиалками и розами. Свежая струя била посередине лужайки, излучаясь по всем направлениям. Подле источника были глубокие бассейны, и цветы и деревья отражались в воде. Леса были населены различными породами птиц, ручными павлинами, попугаями и лебедями; попугаи жили, качаясь на ветках, а лебеди на воде. Павлины распускали свои хвосты и яркостью перьев соперничали с цветками. Другие птицы только порхали по веткам, играли и пели свои песни, более благозвучные, чем песни сирен, иные горделиво красовались великолепием своих перьев. Всюду царило несказанное ликование. Сладкое дуновение было напоено запахом мускуса, амбры, камфоры и алоэ. Но сияющая красота благородной молодой женщины блистала ярче красоты всяких цветов и красоты павлинов".
Великая страсть Дигениса к Евдокии не исключает, однако, некоторых других его увлечений и похождений. "Цветущая молодость, - наставительно говорит поэт, - есть возраст сладострастия, и она непрестанно влечется к усладам любви. Это слава, которую она ставит выше всякого царского достоинства, выше блеска {414} всех богатств и выше всякой чести. Вот почему молодой человек легко попадает на скользкий путь, если даже и соединен законно брачными узами с прекраснейшей из женщин. Ибо все бегут туда, где светит солнце". Акрит хорошо это доказал.
Однажды, когда он ехал на своем коне, направляясь к границе Сирии, он встретил молодую арабку, которую один благородный грек, бывший в плену у неверных, соблазнил, похитил и затем покинул. Дигенис ее ободряет, утешает, быть может, с несколько чрезмерным старанием. Дело в том, что молодая девушка хороша собой, и в то время, как, посадив ее на круп своего коня, он хочет отвезти ее к ее любовнику, вдруг незаметно желание закрадывается в его собственное сердце. "Я не знал, как мне быть, - говорит он, - я был весь во власти пожиравшего меня огня. Любовь все росла во мне и росла, разливаясь по всему моему телу, передавалась всем моим чувствам; в глаза мои она проникла красотой, в руки мои - осязанием, в рот мой - поцелуями, в уши мои - словами. Наконец, происками Сатаны и благодаря нерадению моей души, несмотря на все сопротивление, оказанное мне молодой девушкой, совершилось наипреступнейшее деяние, и путь был осквернен преступлением. Враг, Князь тьмы, заклятый противник рода человеческого, заставил меня забыть о Боге и о Страшном дне суда". Само собой разумеется, что, как только грех был совершен, Акрит весь предался угрызениям совести; тем не менее он предпочитает хранить о случившемся полное молчание. Он спешит повенчать молодую девушку с ее похитителем, "умалчивая о том, о чем не следовало говорить, из страха, чтобы молодой человек не устроил из этого скандала"; вернувшись к своей жене, он благоразумно решил поскорее переменить место стоянки, чтобы не дошел до нее как-нибудь слух о его измене.
Но плоть рыцаря слаба, а Сатана всегда настороже, чтобы соблазнять человека. Дигенис изведал это на опыте, когда очутился лицом к лицу с Максимо. Максимо была дева-воительница, неукротимая амазонка, и ее-то призвали к себе на помощь побежденные Дигенисом апелаты. "Она ездила, говорится в песне, - на белом как снег коне с пурпуровыми копытами. Она носила крепкий превосходный панцирь, а поверх него дорогое платье красоты поразительной, все украшенное жемчугом; в руках у нее было арабское копье искусной работы, голубое и золоченое; за поясом меч, у седла ятаган. Щит у нее был серебряный, кругом вызолоченный, а посередине щита был сделан лев из массивного золота и драгоценных камней. Эта женщина происходила от тех доблестных амазонок, которых царь Александр привез из страны брахманов. Она унаследовала неукротимую энергию своего рода и про-{415}водила всю свою жизнь в битвах". Когда эта валькирия является на берегах Евфрата и вызывает Дигениса на поединок, он, как истинный рыцарь, видимо, щадит свою прекрасную противницу. В первый раз он довольствуется тем, что только поражает ее коня; во второй, обезоружив, наносит ей легкую рану; и побежденная Максимо, восхищенная красотой и великодушием своего победителя, отдается укротившему ее человеку, как отдается Зигфриду Брунгильда. "Я клялась, - говорит воительница, - владыке всего мира никогда не приближаться к мужчинам и сохранять мое девство до того дня, покуда один из них не победит меня окончательно и не превзойдет меня в мужестве. До настоящего часу я оставалась верной моей клятве". Услыхав такое заявление, Дигенис сначала сопротивляется; но молодая девушка прекрасна собой, полна неги и ласки: "Я не знал, что со мной, - рассказывает герой, - огонь пробегал у меня по жилам. Я напрягал все усилия, чтобы противиться греху, и мысленно говорил сам себе, жестоко себя укоряя: "О демон, для чего пленяешься ты источником светлым и скрытым?" Но Максимо еще больше разжигала во мне любовь, нашептывая самые сладкие речи. Она была молода и красива, она была прелестна и девственна; дух мой поддался ее преступным желаниям". И на этот раз он так же тщательно скрывает это свое приключение от жены. И когда Евдокия, ревнуя, укоряет "своего милого индюка" (это ее любимое ласкательное выражение) в том, что он порядочно-таки замешкался у Максимо, герой искусно ее обманывает и усыпляет подозрения своей возлюбленной. Если он не возвращался так долго, так это потому, что он должен был оказать помощь своему раненому врагу: "Ибо я не хочу, - говорит он, - чтобы мне могли нанести оскорбление, назвав убийцей женщин".
После совершения этих подвигов и когда страна была избавлена от врагов, Акрит решил отдохнуть и насладиться своей славой в великолепном дворце, выстроенном им на берегу Евфрата. "Там в счастье протекали его дни, как в раю, и все знатные владыки, все сатрапы присылали ему многочисленные подарки; все правители Романии выказывали ему свою благодарность великолепными приношениями; и сам император посылал каждый день самые дорогие дары знаменитому Акриту". Сами апелаты признавали его власть, и кто имел печать Акрита, мог без опасений путешествовать по всему Востоку. Так, почитаемый всеми, Дигенис мог служить "образцом князя, примером храбрых, славой греков, умиротворителем Романии"; он жил в богатстве мирно и счастливо с женой и матерью, "в подчинении у императоров, полный милосердия ко всем" и об одном только сожалея, что не было у него наследни-{416}ков его имени. И в это время постигла его смерть, в возрасте тридцати трех лет, и в последних словах, какими он, лежа больной на своей постели, обменивается с женой, полных чуткой нежности, есть что-то необычайно трогательное. Василий напоминает Евдокии, как он ее любил: "Я бы предпочел скорее умереть, чем видеть тебя опечаленной, - говорит он ей. - За твою любовь я отдал бы мир и мою жизнь. Но Харон увлекает меня, меня, непобедимого; Аид вырывает меня у твоей любви, возлюбленная моя". После этого он нежно советует ей не предаваться скорби, вступить вскоре в новый брак: "Ты никак не можешь остаться вдовой, я это знаю; после моей смерти тебе надо будет взять другого мужа; молодость твоя вынуждает тебя к этому. Только не смотри ни на богатство, ни на знатность рода; выбери хорошего рыцаря, мужественного и смелого; и с ним, как и раньше, ты будешь продолжать царить над миром, душа моя, моя любовь". Но Евдокия не хочет ничего слышать: если Дигенис умрет, она умрет вместе с ним. И Провидение исполняет ее мольбу. "Молодая прославленная чета, - говорит поэт, - вместе в один и тот же час отдала Богу душу, слитая воедино любовью".