Византийские портреты - Шарль Диль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Тем не менее Византийская империя, находившаяся при последнем издыхании, не видела другого спасения от надвигающейся с каждым днем турецкой опасности, как только помощь Запада. И в эту сторону направил свою политику еще Мануил II, отец Иоанна VIII, и не задумался в конце 1399 года покинуть свою столицу, чтобы отправиться лично просить поддержки у европейских монархов. Из Венеции, где он высадился и был принят с торжеством, он отправился во Францию, где Карл VI встретил его с необычайной торжественностью. 3 июня 1400 года император должен был проехать через Шарантонский мост. Две тысячи парижских жителей ожидали его верхом, чтобы составить ему свиту; несколько далее канцлер, президенты парламента в сопровождении пятисот человек и три кардинала приветствовали его от имени короля; наконец, сам Карл VI со всем своим двором при звуках музыки и труб выехал навстречу греческому царю и приветствовал его лобзанием. Император, верхом, одетый в дорогие одежды из белого шелка, произвел на всех присутствующих самое хорошее впечатление; благородством своего лица, своей большой седой бородой и седыми волосами, достоинством всей своей особы он завоевал всеобщую симпатию. Въезд его в Париж был очень торжествен, при громких кликах огромной толпы, стоявшей на пути его следования. После роскошного угощения во дворце его отвели в Лувр, где он был по-{398}мещен и содержался на всем готовом. Король осыпал его подарками, тотчас обещал ему всякую помощь, какую тот от него хотел, и Мануил мог написать одному из своих приближенных: "Многое множество вещей даровал нам славный король; много мы получили также от его родных, от его придворных сановников, словом, от всех". Затем царь отправился в Англию, где нашел тот же прием. Но все эти прекрасные обещания не имели никаких серьезных последствий. Несмотря на двухлетнее пребывание на Западе, Мануил стяжал лишь знаки внимания, довольно бесплодные. Брачная политика, к которой он после этого прибег, не имела лучших последствий. У Европы были иные заботы, нежели спасение Греческой империи.
Несмотря на эти неудачи и разочарования, Иоанн VIII сохранял традицию своего отца. Он даже сделал еще новый шаг. Забывая мудрые советы Мануила II, который, настоятельно советуя ему искать политического союза с западными народами, в то же время горячо предостерегал его против опасностей сближения на почве веры, забывая старую и непобедимую неприязнь, какую греки питали к римской церкви, Иоанн VIII подумал, что для снискания доброго расположения папы и получения через него поддержки Европы ничто не может быть разумнее, как положить конец расколу и восстановить единение двух церквей, - попытка, уже столько раз напрасно предпринимавшаяся. По приглашению Евгения IV, обещавшего взять на себя все расходы по императорскому путешествию, царь в ноябре месяце 1437 года с многочисленной свитой отплыл в Италию. Он взял с собой своего брата, деспота Димитрия, константинопольского патриарха Иосифа, блестящую свиту иереев, монахов и важных сановников. 8 февраля 1438 года он прибыл в Венецию. Тут он встретил великолепный прием, пышность и блеск которого описал нам Франдзи по рассказу, переданному ему собственным братом императора.
Когда императорская трирема бросила якорь у мола св. Николая, ей навстречу двинулось такое количество судов, говорит историк, что не стало больше видно моря. Вскоре дож и члены великого совета явились приветствовать императора на борт его триремы и сговориться с ним насчет необходимых распоряжений по случаю торжественного приема следующего дня. В этот день, приходившийся на воскресенье 9 февраля, дож в сопровождении блестящей свиты сел на галеру Букентавр; эта официальная галера, говорит Франдзи, была "вся обтянута пурпуровыми тканями; на корме были золотые львы и золотая обивка; и вся она была украшена живописью, изображавшею различные прекрасные истории". За Букентавром следовали двенадцать квадрирем, распи-{399}санных и украшенных, как судно дожа; на них находились члены венецианского патрициата; они все были расцвечены золотыми флагами, и на них стоял звон бесчисленных труб и других музыкальных инструментов. Наконец, плыл великолепный корабль, предназначенный для императора; гребцы были одеты в дорогие одежды с вышитыми золотыми листьями, а на шапочках у них был изображен вместе с гербом Палеологов св. Марк; вдоль всего борта развевались знамена императорских цветов; на заднем возвышении, сплошь расцвеченном золотыми флагами, стояли четверо вельмож, одетых в златотканое сукно, в рыжих париках, покрытых золотой пудрой; они составляли свиту представительного вида человеку, сверкавшему золотом и державшему в руке скипетр, в то время как сановники в иноземных костюмах почтительно отдавали ему честь. Перед задним возвышением, на своего рода высокой колонне, стоял человек, вооруженный с головы до ног и сверкавший, как солнце; двое детей, одетых ангелами, сидели у его ног. Наконец, на корме видны были два золотых льва, а между ними двуглавый орел. И при звуке труб и приветственных кликах вся эта флотилия направилась к императорскому кораблю. Снова дож взошел на корабль, чтобы приветствовать царя. Иоанн VIII принял его сидя, затем пригласил его сесть несколько ниже того места, где находился трон императора; дружески поговорив некоторое время между собою, оба монарха вместе вступили в эту великолепную и великую Венецию, как говорит Франдзи, "в этот поистине удивительный город, самый замечательный из всех городов по своему богатству, многообразию, блеску, в город всех красок и оттенков, достойный похвал бесконечных, наконец, в город мудрейший из всех городов, который по праву может быть назван второй землей обетованной". Все в нем возбуждает восторг летописца: "удивительная церковь Святого Марка, великолепный Дворец дожей, жилища других вельмож, такие обширные, так чудесно украшенные золотом и пурпуром и наипрекраснейшие из всех. Кто не видал этих чудес, прибавляет он, не может им поверить; кто видел, бессилен описать красоту города, изящество мужчин, сдержанность женщин, дружное стечение народа, полного ликования, собравшегося для встречи императора". По Большому Каналу шествие достигло моста Риальто, украшенного золотыми знаменами, и при звуках труб и приветственных кликах на закате солнца отвели Иоанна VIII во дворец маркиза Феррарского, где было приготовлено ему помещение.
Здесь не место описывать долгие споры, поднимавшиеся на соборе, сперва в Ферраре, затем во Флоренции, имевшем целью восстановить единение церквей. Достаточно будет напомнить, что, {400} желая поколебать непреклонность византийского духовенства, император должен был употребить всю свою энергию и силой всевозможных аргументов подкрепить свой авторитет, чтобы тем склонить к уступкам упорные умы. Наконец 6 июля 1439 года добились успеха. В церкви Санта Мариа дель Фьоре папа сам совершил торжественное богослужение и призвал благословение Божие на только что совершившееся дело мира; затем все члены собора прошли перед римским первосвященником и, приняв все святое причастие, дали друг другу лобзание мира.
Единение казалось восстановленным, и Иоанн VIII, полный доверия, сел на венецианский корабль, долженствовавший отплыть на Восток. Но эти иллюзии длились недолго. "Когда иереи, - рассказывает Дука, - высадились в Константинополе, граждане города, по обыкновению, вышли их приветствовать и обратились к ним с вопросами: "Ну, как ваши дела? что происходило на соборе? На нашей ли стороне осталась победа?" И те отвечали: "Мы продали нашу веру, мы променяли благочестие на нечестие, мы изменили истинному причастию, чтобы стать азимитами". Вот что говорили, и еще другие, более постыдные слова, те самые, которые подписали постановление собора. А когда их спрашивали: "Но для чего же вы подписали?" "Из страха франков", - был ответ. И когда их далее спрашивали, что же, предавали их франки мучениям, секли розгами или бросали в тюрьмы, они отвечали: "Нет". "Так в чем же дело?" - спрашивали опять. "Рука, что вот перед вами, подписала, пусть ее отсекут", был ответ; "язык подтвердил, пусть его вырвут"; и не находили больше ничего прибавить. Некоторые иереи, когда пришла минута подписывать, сказали: "Мы не подпишем, если вы нам не дадите достаточной суммы денег". Бесчисленны были суммы, потраченные с этой целью и врученные святым отцам; а потом они раскаялись, но денег не возвратили и были более виновны, чем Иуда, который принес назад тридцать серебренников".
Другого рода скорбь ожидала еще императора по его возвращении. Когда он 1 февраля 1440 года прибыл в свою столицу, он узнал о смерти императрицы Марии. Это было, говорит Дука, большое горе для него, которое, в соединении с заботами по делам веры, сильно подорвало его здоровье и ускорило его конец.
На Принцевых островах до сих пор жива память о прекрасной императрице Комнине. На острове Халки Иоанн Палеолог построил во имя своего покровителя Иоанна Предтечи большой монастырь и красивую церковь. Царица Мария приняла участие в этом благочестивом деле, построив при главном здании маленькую часовню Богородицы. Только эта часовня и уцелела от пожара, {401} уничтожившего монастырь в XVII веке; часовня стоит еще и теперь, почти не тронутая временем, будя собою воспоминание об очаровательной царице, пленившей сердце императора.