Византийские портреты - Шарль Диль

I

Иоанн VIII был старшим сыном того самого Мануила II, который, несомненно, может считаться одним из лучших и замечательнейших среди последних монархов, царствовавших в Византии. В 1415 году отец женил его на дочери великого князя Москов-{394}ского, одиннадцатилетней девочке, названной по приезде ее в Константинополь Анной. Но в 1418 году юная княжна погибла во время чумы, опустошившей столицу, от которой умер также и сын султана Баязета, любопытная история которого рассказана летописцем Дукою. Отправленный в Византию в качестве заложника, он был воспитан вместе с наследником престола Иоанном и так пристрастился к эллинской литературе и цивилизации, что во что бы то ни стало хотел обратиться в православие. Опасаясь осложнений, царь Мануил не соглашался исполнить просьбу молодого человека; но когда мусульманин заболел и, чувствуя, что конец его близок, стал вновь настаивать на крещении, прибавляя, что царь своим отказом явится причиной его вечного проклятия, император не решился дольше противиться желанию неверного. Он хотел сам быть его крестным отцом, и когда на другой день по совершении таинства неофит умер, он велел с честью похоронить его в церкви Святого Иоанна в Студийском монастыре.

Смерть Анны, русской княжны, налагала обязанность найти новую жену наследнику престола. Византийский двор обратил свои взоры на Софию Монферратскую, происходившую от того Федора Палеолога, сына Андроника II, который в начале XIV века получил в наследство это итальянское княжество. Она прибыла в Константинополь в ноябре 1420 года, а 19 января 1421-го бракосочетание было с большим торжеством отпраздновано в Святой Софии. Празднества коронования, сопровождавшие бракосочетание, были не менее великолепны: "Это был, действительно, - говорит Франдзи, - из праздников праздник и торжество из торжеств".

Брак, заключенный при таких блестящих условиях, не был счастливым. Новая императрица обладала всеми качествами души, но, к несчастью, она была невыносимо дурна собой. И не то чтобы она была лишена всякой прелести: у нее было хорошее сложение, прекрасные руки, удивительные плечи, изящная, гибкая шея, рыжие вьющиеся волосы, золотым ореолом обрамлявшие ее лицо и доходившие до земли; кисти рук были тонкие, удивительно пропорциональные, талия красива; но она была несколько велика ростом, а главное, лицо, лоб, нос, рот, глаза, брови были уродливы. Так что, как говорит Дука, она совершенно оправдывала народную пословицу: "Спереди она похожа на пост, а сзади на Пасху".

Никогда Иоанн и слышать не хотел об этой непривлекательной подруге, данной ему вследствие чисто политических соображений. С первого шага он почувствовал к ней ужас и ненависть и дал ей это сразу понять. Немедленно принял он решение жить с ней в от-{394}дельных комнатах; он отправил Софью в отдаленную часть дворца, где она жила одиноко со своим маленьким итальянским двором, приехавшим вместе с ней на Восток; и не почитай юный царевич так сильно своего отца, императора Мануила, он, не колеблясь, отправил бы свою жену в Италию. По крайней мере, он без всяких стеснений утешался с другими: "Царь Иоанн, - говорит Франдзи, - не чувствовал к Софье ни любви, ни расположения, и в семье царил раздор. Император любил других женщин, так как природа отказала монархине во всякой красоте".

Гораздо хуже стало, когда в 1425 году умер император Мануил. С этих пор существование молодой женщины сделалось невыносимо, так что она прибегла к решительному шагу. "Царица, - рассказывает Дука, - видя, что император упорствует в своих чувствах относительно нее, решилась бежать из Константинополя. Вступив по этому поводу в сношения с галатскими генуэзцами и открыв им свое желание уехать, она в один прекрасный день вышла из города и, объявив, что хочет развлечься, отправилась в один из великолепных окрестных садов с женщинами, говорившими на ее языке, и несколькими оруженосцами, привезенными ею с собой из своей страны. Под вечер, снарядив корабль, старшины Галаты взошли на него и, приблизившись к берегу, с большим почетом приняли на корабль императрицу и переправили ее на другой берег; и все население Галаты вышло ей навстречу и почтительно ее приветствовало как свою госпожу и монархиню. Так как уже был вечер, жители столицы ничего не заподозрили, и только утром во дворце узнали печальную новость". При других обстоятельствах генуэзские торговцы, несомненно, дорого поплатились бы за такое дерзкое вмешательство; в первую минуту население столицы, придя в ярость, хотело не более не менее, как напасть на них и уничтожить их учреждения. Но император Иоанн был слишком доволен, что избавился таким способом от жены. Он утешил гнев народа и дал Софье беспрепятственно сесть на генуэзский корабль, плывший в Италию. От своего пребывания на Востоке она сохранила только императорский венец, стемму, украшающий голову цариц. "Этого мне достаточно, - говорила она с грустной иронией, - в доказательство того, что я была и остаюсь императрицей Римской. Что касается до богатств, которые я там оставила, мне нет до них никакого дела". Возвратившись в свою родную страну, она постриглась в монахини и, всецело предавшись Богу, окончила в монастыре свои печальные дни.

Иоанн VIII, избавившись от Софьи, немедленно принялся за поиски третьей жены. Он нашел ее в семействе трапезундских {396} Комнинов. Начиная с XIII века, как известно, существовала далеко за Черным морем Греческая империя, и хотя уж начался ее упадок, тем не менее в XV веке она еще пользовалась некоторой славой и благоденствием. Был явный политический расчет соединить через брак эти два государства, остатки эллинизма, так долго разъединенные между собой жестоким соперничеством. Надо еще прибавить, что трапезундские царевны славились своей красотой по всему Востоку, а для Иоанна VIII, после его несчастного итальянского опыта, это являлось немалым соображением. Таким образом, Виссариону было поручено войти в переговоры относительно брака между Палеологом и одной из дочерей дома Комнинов. Это ему удалось. В августе месяце 1427 года Мария, дочь императора Алексея IV, прибыла в Константинополь; в сентябре была отпразднована свадьба и молодая женщина коронована как императрица патриархом Иосифом. На этот раз, во всяком случае, Иоанн VIII не мог пожаловаться. Новобрачная, говорит Дука, "была столь же замечательна по своей красоте, как и по своим добродетелям". То же самое подтверждает еще полнее французский путешественник Бертрандон де ля Брокиер, посетивший в 1432 году византийскую столицу и набросавший нам в своей заметке привлекательный портрет прекрасной монархини. Заметив ее однажды утром в Святой Софии, он только и думал потом, как бы увидать ее еще и поближе, "так хороша она мне показалась в церкви", и, как истый зевака, он терпеливо ждал, "весь день не пил и не ел до самой вечерни", желая увидеть, как она вновь села на лошадь, чтобы ехать назад во Влахернский дворец. Он был вознагражден за свое упорство. "При ней были только, - говорит он, - двое или трое старых государственных мужей и трое таких людей, каким турки поручают охранять своих женщин. И когда она вышла из дому, принесли скамью, на которую она встала, а потом ей подвели прекрасного коня с прекрасным дорогим седлом. И, подойдя к той скамье, взял один из старых мужей государственных длинную мантию, которую она носила, и, обойдя с другой стороны лошади, развернул у себя на руках во всю длину мантию так искусно, как только умел. Она вложила ногу в стремя и совсем как мужчина вскочила на лошадь; и он тогда накинул ей на плечи мантию и на голову ей надел высокую греческую шапочку с острым концом, и на той шапочке, вдоль ее острого конца, было три золотых пера, которые очень к ней шли. Она показалась мне такой же прекрасной или еще более, чем раньше, и я подошел так близко, что мне сказали, чтобы я подался назад, и мне казалось, что нечего было возразить, разве только что лицо у нее было раскрашено, в чем не бы-{397}ло нужды, ибо она была молода и бела. И имела она в каждом ухе по золотой подвеске, широкой и плоской, где было по нескольку камней и рубинов больше, чем других. И точно так же, когда села на лошадь императрица, то же сделали и две дамы, которые были с ней, и те дамы были тоже очень красивы и одеты в мантии и шляпы, и потом она уехала во дворец императора, который называется Влахернским".

Покуда была жива эта прелестная Мария Комнина, император Иоанн VIII все время продолжал быть страстно влюбленным в нее и подле красавицы жены скоро забыл ту некрасивую и неприятную, которая из-за политических соображений была ему на некоторое время навязана. И с этой стороны сентиментальная история византийского царя довольно ясно выражает, в виде символа, чувства всего греческого Востока относительно Запада. Требования политического положения увлекали Византию в сторону латинского мира; но такой союз не мог быть прочным и всегда грозил разрывом. Общий интерес сближал на известное время эти два мира, но сердце тут было ни при чем.