Длинная цепь - Е. Емельянов

Девушка неуверенно кивнула. А Эйрик продолжал говорить ей спокойные слова:

— Может, от них просто будешь икать два раза в неделю. Может быть так, что от них тебе захочется есть больше яблок. Как ты себя чувствуешь? Хочешь яблоко?

Риг стоял рядом, тоже слушал. Яблок ему не хотелось.

Когда пришло время выдвигаться, Риг был как будто в гостях внутри собственного тела. Не помнил, как поднялся, как затянул на поясе верёвку, как они вышли из города. Все мысли его были лишь о маленьком пятнышке, размером с монетку. Эйрик в крайнем случае сможет отрубить себе руку, но Риг, как и всегда, лишён возможности выбирать. От этого на душе было спокойно, но пусто.

Ингварр Пешеход

Ингварр никогда не умел ладить с детьми, даже когда сам был ребёнком. Он всегда был большим и сильным, так что его всегда боялись. Просто некоторые от страха бежали от него, а некоторые бежали к нему — силой померяться, доказать что-то самим себе и всем, кто смотрит. Потому что это север, так тут заведено. Как и Ингварр, север никогда не меняется.

Из-за силы и роста многие считали его взрослым ещё до того, как он свою цепь начал, а он и рад был, дуралей, кичился этим, щеки от важности надувал. Молодость — дело такое. Но сам-то всегда знал, что притворщик, что никакой он не взрослый и знать не знает, ни чего делать в этой жизни, ни чего он делает прямо сейчас. Но дуракам только в компании таких же обалдуев быть интересно, так что он просто делал, что сказано, и то, что все делали.

В походы сходил раз-другой, и когда говорили стоять насмерть — стоял насмерть, а когда слышал команду идти в атаку — шёл в атаку. Страшное дело. В первый раз страшнее всего было, потом вроде как-то полегче, но тоже ничего лёгкого. Цепь его стала довольно длинной, люди стали его слушать, как будто большой мужик с топором много умного сказать может, ага. Женился. Дети там появились, сначала одна мелкая кроха, потом ещё две. Хрупкие, страшно в руки взять, и всё он постоянно боялся забыть голову им придерживать в первые месяцы, пока шея у малышек слабая. И громкие ещё, это тоже, да. В первый раз страшнее всего было, потом вроде как-то полегче, но тоже ничего лёгкого.

Всю жизнь Ингварр притворялся, будто знает чего-то, будто он скала, опора, взрослый мужик. На самом же деле он себя что мальчишкой, что сейчас чувствовал себя примерно одинаково, и совсем не похоже на скалу или другую какую надёжную опору. Единственная разница — теперь он отец. Старшей скоро уже шестнадцатый год пойдёт, тоже уже взрослая такая по виду, важная вся из себя, топ-топ такая по дому, то ей не так, это не так, и шур-шур-шур с сёстрами да подружками о важных делах девчачьих. Вот только отца-то не проведёшь, видно же, что хоть и выглядит почти взросло, а сама-то ну все та же девчонка махонькая, что на плечах у него каталась.

В какой-то момент Ингварру стало казаться, что и нет вообще в мире взрослых людей, одни лишь серьёзные и растерянные дети. Ножками топ-топ делаем, хмуримся в разные стороны, говорим о важном со строгими лицами — всё как положено. А на деле-то каждый ждёт, что вот сейчас взрослые придут, и сделают всё как нужно. Только взрослых-то и нету нигде, мы теперь вместо них.

И вот вроде бы от этого знания полегче должно было стать, мол, ты не один вот такой большой дуралей, вон вас как много. Но чего-то не стало. И ещё больше непонятно теперь, как с людьми-то разговаривать: как с детьми нельзя — обидятся, а как со взрослыми толку нет никакого, дети потому что. Многие ещё и без отца выросли, по разным вроде причинам, но на самом деле всегда потому, что это север, и так тут заведено.

А поговорить иногда надо. Сидя с маленьким Ригом в дозоре, пока другие спали, а невидимое солнце уходило за пустые, лысые холмы, Ингварр точно понимал, что парнишке сейчас отчаянно не хватает рядом взрослого человека. Шестнадцать лет всего, а Собирательница уже руку на плечо положила — тут точно надо поговорить.

— Всё хорошо будет, — сказал в итоге Ингварр, потому что именно так и нужно начинать разговоры с детьми. С откровенной лжи.

— Угу.

По крайне мере, он отреагировал. В таком возрасте это уже много.

— Сынишка Торлейфа верно сказал — нет смысла вздрагивать раньше времени.

— Да я вроде спокойно сижу.

Ингварр помял затылок, собираясь с мыслями. Почему оно всегда так сложно то?

— Знавал я одного мужичка, что с этих берегов вернулся, Йорг Пчеловод. Он тут схватил чего-то, чего трогать не стоило, и потом у него раны не сворачивались, вот так вот. Любая царапина, и он помереть мог, кровил бы и кровил. Ну он не сильно печалился по этому поводу, жил аккуратненько, раны воском регулярно смазывал, и ничего. К семидесяти годам аж подбирался, когда ушёл дно целовать. Хорошо пожил.

Риг почесал свой живот, как будто примериваясь отдирать застывший воск, но в ответ ничего не ответил. Впрочем, кое-какой опыт у Ингварра все же имелся, так что мысль, как разговорить парнишку у него была. Хочешь поговорить с детьми — спрашивай у них что-то, да не абы что, а только то, что реально спросить хочешь, что интересно. И не такие вопросы нужны, на которые можно головой кивнуть — надо чтобы дитё язык расплело. А дальше оно уже по накатанной само пойдёт.

— У тебя, так-то подумать, мало что поменялось, с отметиной этой. С ней оно что, в худшем случае? Помрёшь молодым, толком не успев и девку пощупать как надо. Да и ничего, в общем-то, не успев.

— Это ты так утешаешь?

Ингварр усмехнулся.

— Это в худшем случае. Ну так ты ж против ярла пошёл, на Мёртвые Земли в поход пробился, город вон захватил, да не абы какой, а теперь ещё с вождём бодаешься, пока за его спиной Ондмар Стародуб на тебя брови хмурит. Как по мне, так ты и раньше с топором над головой ходил. Мало что поменялось.

— Раньше я думал, что у меня нет выбора. Теперь я думаю, что у меня просто