Итальянская новелла ХХ века - Васко Пратолини

Ветер доносил из лагеря все тот же мотив, лучи прожекторов поднимали пыль развалин к звездам. Но извилистой улочке промчался джип, в ночной темноте с него неслись взрывы громкого смеха, смеха Клелии. Фары машины на мгновение выхватили из темноты брюки сидящих на ограде рабочих и длинные черные юбки их жен. Хохот замолк вдалеке, но некоторое время еще был слышен грохот мотора, а потом в воздухе осталась лишь музыка джаза. Казалось, она хотела заставить плясать сами звезды. А издалека еле слышно доносился плач женщины, муж которой в тот день подорвался на мине.

— Мраморопильни пустить в ход должны мы сами, — говорили рабочие. — И мы это сделаем, своими руками.

И когда солнце еще не успело подняться из-за вершины горы Альтиссимо, вокруг уже слышались голоса людей, перекликавшихся по берегам горных потоков. Казалось, это горы, словно спавший зверь, пробуждаются от долгого сна и расправляют затекшие члены. Завывания джаза и удары кувалд, смешиваясь воедино, неслись в долину.

— Ничего! Когда запоют наши пилы, они живо заткнут глотку американскому радио! — говорили в селении.

Наконец, в один прекрасный день рабочие объявили, что все готово: достаточно лишь включить ток, и пилы придут в движение. На улицы с криками хлынула толпа стариков, женщин и детей — мужчины были в горах.

— В чем дело, пайза? Что случилось? — спрашивали американцы и с тревожной улыбкой оглядывались по сторонам.

— Ничего особенного, Джо, — отвечали возбужденные ожиданием подростки, — Просто скоро зазвучит великая песнь!

— Великая песнь? Кто петь? — удивленно спрашивали американцы.

Люди в ответ обводили вокруг себя рукой, словно говоря — горы. Американцы качали головой.

— Ю мэд, вы сошли с ума, — бормотали они.

Потом рабочие спустились к мраморопильням.

Остальные в молчании остались ждать на площади. Тишина ночи содрогалась от несшихся из лагеря завываний джаза.

— Теперь, — сказала одна из стоящих на площади женщин, — не долго осталось ему кричать.

И в эту минуту неожиданно издалека, медленно, сперва робко и нерешительно, как воспоминание, донесся протяжный звук пил, режущих мрамор. Это была лишь проба. Затем звук наполнился силой и, наконец, стал ритмичным — это был ритм работы, его жители селения не ощущали уже много лет. А потом, поднявшись над каменоломнями и над вершинами самых высоких гор, поплыла к звездам мелодичная и нежная песнь пил. И тогда слушавшим ее людям показалось, что они тоже поют эту песнь, им показалось, что в небо на крыльях великой песни летит частичка сердца каждого из них.

— Хэлл![35] — сказали американцы, и с тех пор им больше не удавалось слушать свою джазовую музыку.

Праздник во время маневров

Все произошло оттого, что у Пеппино было слишком доброе сердце и он не мог ни в чем отказать друзьям, а тем более девушкам. Кроме того, кто бы мог подумать, что там, наверху, в лесистых Апеннинских горах он вдруг встретит старых знакомых, друзей детства! Это он и пытался объяснить своему капитану, но тот, побледнев от ярости, не желал ничего слушать. Стоя под деревом, он кричал, что с такими солдатами не мудрено вновь проиграть войну. Тут-то Пеппино, словно спустившись с облаков на землю, и спросил: «О какой еще войне вы говорите, командир?» Этот вопрос окончательно решил его судьбу: Пеппино был отправлен на много дней под арест.

Началось все с того, что в то злосчастное утро капитан показал ему несколько домиков на самой вершине горы, словно повисших между небом и землей. На рассвете начались военные маневры по всему склону Апеннинских гор, и по лесу уже разносился гром первых залпов артиллерии. Задача Пеппино заключалась в том, чтобы добраться до этой деревни на верхушке горы — она называлась Треппо — и быть наготове неожиданно преградить путь «противнику». Ниже Треппо, на противоположном склоне Апеннин, проходило шоссе и находился узкий мост, перекинутый через горный поток: достаточно было вовремя там закрепиться, чтобы не дать пройти всей колонне «противника». Капитан давал указания Пеппино, склонившись над топографической картой. Он был возбужден, курил, глубоко затягиваясь, и без конца повторял, что этот рассчитанный на внезапность маневр придумал он сам этой ночью. «Я не сомкнул глаз,» — говорил он.

Когда Пеппино завел свой броневик, над Апеннинами лишь занималась заря, и сквозь чащу проникали первые, отвесно падавшие, но уже ослепительно яркие лучи солнца.

Поднимаясь по мокрым от росы лугам, Пеппино неотрывно глядел в смотровую щель, ища дорогу, ведшую в деревню. Когда он наконец выбрался на дорогу, броневик начал подскакивать, как какое-то невиданное железное чудовище, и у Пеппино перед глазами запрыгала вздымающаяся впереди вершина горы. Вокруг со всех сторон поднимались подхваченные ветром белые облачки разрывов; эхо, многократно повторяясь, далеко разносило глухие раскаты орудий.

Некоторое время он никак не мог разобраться, едет он действительно по дороге или горной тропе, или же это высохшее русло горного ручья. Пеппино также не был уверен, правильно ли он выбрал направление. Наконец он увидел людей. У какого-то старика, остановившегося со своим мулом у обочины дороги, Пеппино спросил, туда ли он едет. Тот в ответ утвердительно кивнул головой.

Наверх, в Треппо, он добрался со всеми признаками морской болезни, когда солнце уже стояло высоко над горами. На улицах деревни было полно по-праздничному разодетых мужчин и женщин. Останавливаясь, они с любопытством смотрели вслед броневику. Пеппино затормозил на площади возле церкви, и как только он вылез и соскочил на землю, чтобы немножко размяться, его вмиг окружила толпа ребятишек. Пеппино огляделся: повсюду народ в воскресной одежде, из окон вывешены белые простыни и цветные одеяла. Вокруг площади были расставлены лотки, торговавшие мятными конфетами и нугой, а посередине высился натертый мылом, гладкий и блестящий, высокий шест с укрепленными на верхушке призами. Рядом в палатке помещался тир. В одно мгновенье обитатели деревни собрались вокруг Пеппино, разглядывая его машину и его самого, и над площадью поднялся глухой гул десятков голосов.

— Что случилось? — вдруг выделился из общего хора испуганный женский голос. — Опять война?

Пеппино засмеялся, придумывая, как бы ему получше ответить.

— Что за шутки, — сказал он, — Просто я был внизу, в лагере, и узнал, что в Треппо сегодня праздник. Ну вот я и прикатил к вам немножко потанцевать.

Под громкие аплодисменты его подхватили чьи-то сильные руки, мягко приподняли, и он очутился на плечах у двух дюжих горцев, а затем, сам не заметив как, оказался в кабачке и уже пил вино из гроздей с окрестных холмов. Какие-то усатые дяди со страшной силой хлопали его по спине и называли «сынком», а он пил стакан за стаканом за здоровье всех присутствовавших. Часа через два, а может быть, и больше, Пеппино начало казаться, что все эти люди — его старые знакомые, что он среди друзей детства, близких ему, как братья. И в самом деле, они уже обнимались, пели песни, и у всех на глазах были слезы. Сердце у Пеппино было переполнено радостью: вот это праздник так праздник!

Переходя из дома в дом, пробуя везде домашние торты и пироги, он наелся по горло. Теперь все жители деревни радушно встречали его, видя в нем своего гостя. Пеппино вспомнил, что когда-то он считался чемпионом по лазанью по натертому мылом шесту. Он решил продемонстрировать свое искусство и, пригласив всех подойти поближе, начал взбираться на шест. Но несмотря на то, что ему ободряюще аплодировали, Пеппино вскоре пришлось отказаться от попытки взобраться на скользкий шест.

— Слишком много я выпил, — сказал он в свое оправдание.

Не повезло ему и в тире: он ни разу не попал в цель и сгорал от стыда. Но тут ему пришло в голову новое оправдание: виной тому была девушка, которая заряжала ружье.

— Эти черные глаза мешают мне целиться, — сказал он.

Потом мальчишки захотели прокатиться на броневике по площади, а вслед за ними такое же желание возымели и старые друзья Пеппино по кабачку. Мужчины взобрались на броневик и ехали на нем, стоя во весь рост, размахивая оплетенными в солому бутылками с вином и распевая во все горло. В это время высоко в небе появились и с грохотом пронеслись маленькие самолеты. Люди задрали головы вверх и закричали:

— Эй, летчики, приходите и вы к нам на праздник!

Но самолеты уже исчезли в небесной лазури.

Давно уже было за полдень, а Пеппино все еще неутомимо плясал: эти девушки-горянки были точно из меда и молока. Пеппино перестал танцевать только, когда от усталости еле держался на ногах. Солнце уже начало садиться.

И лишь тогда, словно сквозь сон, он вспомнил про своего капитана, про мост и дорогу. Вспомнил он и про «противника»…

— Друзья! — закричал он. — Прощайте! В следующий раз побуду у вас подольше. А сейчас мне пора уезжать.