Наши братья меньшие - Бернгард Гржимек

«Сколько раз я пила воду прямо из этого ручья, — возмущенно подумала Леночка Пумпель, — а эти соседи, тьфу, черт бы их побрал, оказывается, топят в нем своих котят! И какая вообще это подлость — вот так просто вышвыривать в воду этих маленьких несчастных существ!»

Девушка сорвала растение с твердым стеблем и выудила с его помощью всех трех утопленников. Какая жалость! Двое котят были пятнистыми, черно-белыми, а третий совершенно гладко-серый от носа до кончика хвоста. Уши, лапки и хвостик казались слишком маленькими для кошки, а голова, наоборот, неестественно большой и бесформенной, как у неуклюжего «гурвинека» из кукольного театра. Леночка Пумпель содрогнулась, рассматривая жалкие, крошечные трупики: только что народились на свет и уже грубо вырваны из теплого материнского гнезда и безжалостно убиты! Леночка снова принялась всхлипывать. На сей раз уже не по поводу несостоявшегося бюро, а по поводу утопленных котят.

Когда же она попыталась все тем же стеблем столкнуть серого котенка назад, в воду, и нажала ему при этом на животик, он внезапно пошевелил лапкой. Может быть, почудилось? Может, это она сама задела за лапку стеблем? Но нет — серый котенок был еще жив! Он шевелился! Едва-едва, но шевелился. Однако Леночка не могла решиться дотронуться руками до мокрого и холодного тельца, поэтому она сорвала большой лист подорожника, задвинула на него маленького страдальца и, ухватив кончиками пальцев загнутые кверху края, отнесла свою находку к матери на кухню.

Пумпели сами прежде зачастую топили котят — невозможно же, в конце концов, разводить их дюжинами в доме! Тем удивительнее было видеть, какие только усилия ни прикладывала фрау Пумпель, чтобы вернуть к жизни именно этого маленького серого найденыша.

В коробке с ватой, поставленной у самой печки, котенок отогрелся и ожил, просох и стал снова пушистым. Но знаете ли вы, что гораздо легче выкормить десять телят, чем одного такого малюсенького котенка без матери? Из чего его, во-первых, поить? После нескольких неудач Леночка вспомнила о кукольном рожке с резиновой соской и принесла его с чердака, где он валялся вместе со старыми куклами. Но не сразу маленькая Муши, как нарекли котенка, научилась пользоваться рожком. Кроме того, новорожденному котенку нельзя голодать более трех-четырех часов. И вот фрау Пумпель пришлось дважды за ночь вставать, чтобы утолить голод кошачьего младенца, напоить его теплым молоком из игрушечного рожка. Вскоре она догадалась, что его мучают боли в животе. Перед тем как сделать свои делишки, он долго вертелся и пищал и успокаивался только после того, когда ему мизинцем массировали брюшко, так, как это проделывает кошка своим языком.

Леночка Пумпель, эта взрослая семнадцатилетняя барышня, играла в котенка так, как несколько лет назад еще играла в куклы. Она то хвалила его, то бранила за то, что не желает пить или еще за что-нибудь. Но поскольку котенок не реагировал на ее указания (точно так же, как в свое время куклы), Леночка заподозрила, что он глухой. И правда: можно было над самым его ухом с грохотом ударить двумя крышками от кастрюль друг о друга — котеночек даже не вздрагивал. Вкусовые ощущения у него тоже еще отсутствовали: Муши было безразлично, что пить — разбавленное молоко или горький чай. А когда через некоторое время веки разомкнулись и показались невинные голубые кошачьи глазки, возникла новая забота: Муши явно была слепа. Она не следила за пальцем, если водить им перед ее носом. Более того, она не зажмуривалась от света карманного фонаря.

Но все эти страхи оказались напрасными. Муши научилась видеть, научилась слышать, научилась еще многому другому. Она научилась всем шалостям, которые так характерны для кошачьих деток (и даже солидных, убеленных сединами людей соблазняет поиграть с ними), научилась катать по ковру моток ниток, подкрадываться по всем правилам искусства к чьей-нибудь домашней тапочке с тем, чтобы одним прыжком напасть на нее самым потешным образом или, лежа на спине, всеми четырьмя мягкими лапами с втянутыми когтями воевать с пятью пальцами человеческой руки.

Однажды хулиганистый Леночкин братец запер Муши в свою клетку с белыми мышами. Возможно, он надеялся стать свидетелем кровожадного убийства. Но ничего подобного не произошло. Муши не обратила ни малейшего внимания на обитателей мышиной клетки и улеглась в углу спать. А мыши в свою очередь так осмелели, что доверчиво ползали по дремавшей в клетке кошке.

Малый даже не подозревал, что из-за этой его шалости Муши на всю свою кошачью жизнь станет безопасной для мышей.

Но только для мышей. А хищником она стала все равно. Каждый раз, когда Муши подходила к ручью, она видела, как под водой, меж прибрежных коряг, сновали быстрые серые полоски. А все, что снует, бегает, заставляет вздрагивать кошачьи когти, упрятанные в бархатные подушечки лап. С врожденным терпением всех кошек Муши часами сидела возле тех мест, куда прятались форели. Она сидела так неподвижно, что стрекозы беззаботно пролетали мимо самого ее носа, а осторожные рыбы принимали ее за камень на берегу. Вскоре форели одна за другой появлялись из своих укрытий и начинали резвиться на прогретом солнцем мелководье. Тогда следовал резкий бросок, Муши вонзала свои острые когти в гладкое рыбье туловище и мгновенно выбрасывала форель на берег, где она, описав великолепную дугу, приземлялась среди незабудок.

Фрау Пумпель застукала однажды своего наследника за тем, как он тайком зажаривал себе на кухне трех форелей.

— Вот погоди, придет отец, он тебе задаст! — принялась она ругать сына. — Ручей сдан в аренду, и если вы, мальчишки, таскаете из него форелей, то это самое настоящее воровство!

Но сын не воровал форелей. Он просто отбирал их у Муши. А та теперь приносила в день по четыре-пять штук!

— Мышей она не трогает, — вздыхала фрау Пумпель. — А вот форели — это пожалуйста. Именно форелями вздумала питаться.

Но единственный способ, которым можно было удержать кошку от рыбной ловли, заключался в том, чтобы запирать ее на целый день в доме. Стоило же ей вырваться из заточения, как она, невзирая на брань в свой адрес, с увлечением продолжала «рыбачить».

Однажды она оказалась запертой в чулане, где мышей было видимо-невидимо. Спустя четыре дня кошка была едва жива от голода, но ни до одной мышки не дотронулась.

Поскольку против упорного дочернего домогательства не может устоять ни «твердый отцовский запрет», ни материнское недовольство, то Леночка Пумпель все-таки попала в город. Правда, годом позже и в качестве медсестры. А поскольку отец тоже работал в городе, то семейство Пумпелей продало свой дом и переехало в городскую четырехкомнатную квартиру.